Накануне ристалища Никифор, даже не предчувствовавший, какая участь его ждет, имел продолжительное свидание с Склиреной.

— Что нам делать теперь? — с тревогой спрашивала Склирена. — Ты знаешь, эта проклятая Ингерина уже несколько раз спрашивала меня о Зое!

— А Михаил — меня об Анастасе.

— Что же делать? Ведь этот проклятый македонянин не задумается сказать, где они находятся и по чьей вине они попали в подземелье…

— Ты рассуждаешь верно… Будет очень жаль, если все наши хлопоты пропадут напрасно! Ведь ты еще не утешена этим варваром, насколько я знаю? — А ты — славянской девчонкой.

— Тоже! Потому-то я и говорю, что будет очень жаль, если все наши труды пропадут даром…

— Разве они не могут умереть там?

Никифор отрицательно покачал головой.

— Ты забыла, что за них македонянин… Умереть они могут, но их тела скрыть будет нельзя…

— Однако, ведь нельзя же их и выпустить…

— Соглашаюсь с тобой!

— Стало быть, у нет никакого выхода…

— Постой, я, кажется, напал на счастливую мысль. Но тут, Склирена, ты должна мне помочь.

— Я готова все сделать! Говори, что нужно?

— Тогда наклонись ко мне, и я на ухо скажу тебе, что я придумал…

Никифор шепотом передал Склирене свой план. Та, пока он говорил, все время одобрительно кивала головой, а когда он кончил, вскочила и принялась громко хлопать в ладоши.

— Как хорошо придумано, Никифор, как хорошо! Мы спасены…

— Я думаю, если только тебе удастся сделать все, что я говорю…

— Но ты уверен, что их ждет судно?

— Да, я знаю это от тех, кто ходил нанимать мореходов.

— Все складывается в нашу пользу.

— Итак, ты будешь действовать?

— Да, завтра!

— Завтра, но только тебе не придется быть на ипподроме.

— Голова дороже ипподрома.

— Я думаю!…

Они расстались оба очень довольные друг другом.

Между тем в подземелье, где были заключены узники, происходили другие сцены.

Анастас переносил тюрьму со стойкостью философа. Он все эти дни почти не вставал с кинутого для него пука соломы, мало говорил и к тяжелому положению относился довольно беззаботно. Зоя, напротив, совсем упала духом. Она не могла понять, откуда ее постиг удар, и плакала по целым дням. Ирина напрасно старалась утешить ее, слова не помогали, а, напротив, еще более увеличивали скорбь Зои. Однако, она нисколько не раскаивалась в том, что приняла участие в судьбе молодых славян; хотя она и видела, что это заключение было местью Никифора, но сам по себе Никифор казался ей таким незначительным, что о нем она даже думала без злобы.

Покойнее всех троих был Изок. Эта тюрьма не была для него новой. Он был заключен теперь не один и надеялся, что какой-нибудь счастливый случай снова выведет его отсюда.

Так шли томительные дни.

— Сегодня ристалище, — вспомнил Анастас о дне, в который он должен был выступать со своими голубыми на ипподроме.

Ему никто не ответил. Ирину и Изока ристалище не интересовало, а Зое в эти минуты было не до того.

Она знала, что такое темница Демонодоры.

Очень-очень редко кто выходил оттуда живой. Императрица Феодора, устроив это мрачное здание, выказала большую сообразительность. Заключенный туда забывался всеми и навсегда…

Все это знала Зоя, и на сердце у нее становилось все тоскливее и тоскливее…

В это день тоска особенно одолела Зою, она не могла даже скрыть своих чувств и несколько раз начинала плакать…

Но вскоре этот день показался им всем самым счастливым в жизни — по крайней мере Зое и Анастасу.

Совсем не в урочное время дверь в подземелье отворилась, и вошел тюремщик.

— Благородная Зоя и ты, благородный Анастас, — обратился он к ним, -прошу вас следовать за мной.

— Куда?… — спросили они в один голос.

— Вы сейчас это узнаете… Идите…

— Но вернемся ли мы сюда?…

— Не знаю этого… Спешите же, вас ждут!…

Он вывел их из подземелья в светлый тюремный коридор.

Там, к великому своему удивлению, Зоя и Анастас увидели ожидавшую их Склирену.

Молодая вдова с криком радости кинулась на шею Зои.

— Наконец-то я увидела тебя!… Милая моя, дорогая Зоя!… О, если бы ты знала, как мучилась я за вас!… Этот негодяй Никифор…

— Постой, — отстранила ее Зоя, — скажи прежде, зачем ты пришла сюда? — Спасти!

— От чего?

— От смерти… Этот Никифор!… За что он так озлоблен на вас?… Но некогда говорить, иначе будет поздно… Сегодня ристалище… Кто знает, что может случиться после?… Бегите!…

— Бежать? Куда?…

— Подальше отсюда… Я слышала, Зоя, у тебя нанят корабль; воспользуйся им… Я подкупила тюремщиков, и вы уйдете отсюда свободно… Кругом никого нет, все на ипподроме… Спешите на корабль, и пусть он немедленно поднимает паруса и уходит в море…

— Я ничего не понимаю… Ты намекаешь, что нас после ристалища ждет казнь, за что?

— Разве пьяница знает за что! Он приказывает, его приказанья исполняют… Бегите, бегите сейчас! Я принесла вам простое платье…

— Мы верим тебе… Но мы возьмем с собой и тех славян, которые заключены с нами…

— Нет, нет, их нельзя брать… Их не выпустит тюремщик на волю, и из-за них он задержит и вас… Спешите же!…

— А наше имущество?…

— Я позабочусь о нем…

Или нет! Лучше ты, Зоя, и ты, Анастас, напишите сейчас македонянину Василию… Он в большой силе… Пусть он позаботится о том, что вы оставляете здесь… Вот таблица, вот стиль… Пиши же, Анастас, и идем!…

Тон ее был так убедителен и искренен, что ни Анастас, ни Зоя не заподозрили даже, что перед ними ложный друг.

Оба они быстро написали таблицы к Василию.

В них они объяснили, что бегут, спасая свою жизнь и вернутся тогда, когда Михаила-пьяницы не будет на византийском престоле.

Вместе с этим они поручали все свое оставленное имущество ему на сохранение, и Зоя от себя, кроме того, просила позаботиться об Изоке и Ирине, которым в случае, если она не возвратится, отдавала все свое имущество…

Придуманная Никифором хитрость удалась.

Своим беспричинным бегством Анастас и Зоя снимали с него всякую ответственность.

Ристалище еще не начиналось, когда нанятая Зоей трирема под всеми парусами выходила в море, унося с собой двух беглецов.