VI
Отец Никодим и попадья отнеслись к больной Наташе, словно к родной дочери. Бездетная попадья отдала ей всю свою любовь, и отец Никодим на время лишился всякого внимания с ее стороны, но не роптал.
– Богоугодно поступаешь, мати! Помоги тебе Царица Небесная! – говорил он попадье.
– Сиротиночка она ведь, родненькая, – горестно говорила попадья, – может, разбойник-то и из дома скрал!
– Пустое, мати! Воровская женка она. Он приходил, невестой объявил ее, а все ж по христианству должно помочь недужному!
– В жисть не поверю, чтобы воровская жинка была. Послушал бы, чем бредит!..
Викентий тоже полюбил свою пациентку.
Он сидел все дни у ее постели, то мешая для нее прохладительное питье, то ставя банки на ее белое тело. Днем – он, а ночью – попадья не сводила глаз с больной Наташи, пока она была без памяти.
Попадья думала о ней, как о своей дочке, а Викентий, смотря на нее, вспоминал свою младшую сестру, которую погубили казаки. После того он ушел из-под Киева и пробрался в далекий Саратов.
Наконец Наташа очнулась. Однажды рано – рано утром она открыла глаза и с изумлением оглянулась.
Маленькая светлая горенка, вся обитая липовыми досками. Она лежит на широкой постели с пологом. Против нее у ног, на широком стуле, сидит какая-то незнакомая старушка и дремлет, а дальше в углу на войлоке лежит не то человек, не то собака и храпит.
Наташа закрыла глаза, силясь припомнить, где она, как сюда попала, что с ней случилось, но память на время была совершенно бессильна. Наташа утомилась и тихо уснула.
Когда она снова открыла глаза, перед нею стоял карлик с огромной головою. Она хотела закричать от испуга, но карлик так ласково ей улыбнулся, глаза так кротко светились, что вместо крика она тихо улыбнулась ему.
Закричала не она, а карлик:
– Лапушка моя! Очнулась! Ай, умница!
Он словно исчез, а потом подле нее стоял седой старик, старушка и тот же карлик, и у всех были такие добрые, кроткие лица и все так радовались на нее глядя, что ей стало и легко, и весело на душе.
– Ну, слава Создателю! – говорил старик, набожно крестясь. – Теперь, девушка, выправляться надоть!
– Я ей, голубушке, сейчас кашки изготовлю! – ласково сказала старушка. – Можно ей, Викеша?
Карлик закивал лохматой головою.
– Можно! Все можно! Полегонечку только, помаленечку! Теперь она у нас скоро встанет!
И, правда, Наташа скоро начала поправляться.
– Как я попала к вам, люди добрые? – спрашивала она у всех по очереди.
– Тсс! Пожди, вредно тебе говорить теперя!
– Где мой батюшка? Его повидать охота мне!
– Тсс! Потом, потом!..
Однажды она проснулась в глубокую полночь.
Лунный свет лился в ее окошко. В лучах его сидела Марковна, попадья, и дремала, тихо качая головою. В углу на войлоке спал Викентий.
Вдруг в тишине с улицы раздались стоны, крики, кто-то орал диким голосом: «Нечай, нечай!«Это пьяные казаки, поссорившись, расправлялись с посадскими.
Наташа вдруг вспомнила эти ужасные крики.
– Батюшка! – закричала она в ответ и лишилась чувств.
Испуганная попадья чуть не упала со стула. Викентий быстро вскочил на ноги, и они оба тревожно нагнулись над Наташею, стараясь привести ее в чувство, а в это время разгулявшиеся казаки, убив посадского, ломились в дом к отцу Никодиму.
– Ей, батька, отворяй! – кричали они, ругаясь и клянясь. – У тебя, слышь, боярская дочь упрятана. Давай нам ее на потеху!
Испуганный поп выглянул в волоковое окно и обмер от страха: четверо казаков ломились в ворота.
– Смилуйтесь! – заговорил он. – Мне ее на постой ваш атаман поставил!
– Врешь, поп! – закричал казак. – Наш атаман до баб не охотник! Побреши у меня на него, так я тебе дом сожгу.
– Да чего тут, ребята, ломи калитку!
– С нами крестная сила! Господи, помози! Мать Царица Небесная, Ты видишь прямоту мою! – в ужасе зашептал отец Никодим, и под шум ударов, от которых ломилась калитка, ему представились ужасные картины казачьего буйства. Вот тащат его, бьют попадью, насилуют больную, жгут дом.
– Я вас, чертовы дети! – вдруг раздался среди шума грозный оклик, и битье в калитку окончилось.
Отец Никодим снова выглянул в окошечко. Высокий казак, сидя на коне, бранил казаков:
– Угомона нет на вас! Что дома ломаете?! Я вас в воду, неслухов! Али батькин наказ забыли?
– Коли поп боярскую дочь укрыл, а племя это все вывести надо.
Отец Никодим узнал в казаке на лошади казацкого атамана.
– Врут они, атаман, – закричал он, – защити! Ко мне ваш же казак, Василий Чуксанов, больную на постой поставил. Говорил, как очи береги, а они насильничают!
– Здравствуй, батько! – ответил Гришка Савельев. – Не бойсь! Не тронут! А вас, бисовы дети, в плетюхи велю. Уходите, поганцы!
Наташа очнулась, но шум, брань, несущиеся с улицы, долетали до нее, и она вся дрожала, как птица в силке.
– Батюшка! – кричала она в беспамятстве. – Братец родимый! Что с вами делают? Господи Боже! Злодеи, разбойники!
– Милушка ты моя! Наташенька! – убивалась над ней попадья. – Здесь все свои люди. Спокойся, дитятко мое родное!
– Пожди, пожди, – суетился Викентий, – я ей сейчас питьеце наговоренное дам!
Он изготовил быстро из вишневого настоя питье и влил в рот Наташи. Она успокоилась и спустя немного заснула крепким сном.
Дрожащий от страха отец Никодим поднялся наверх.
– Слыхала? – тревожно спросил он. Попадья только зашипела ему в ответ.
– Сейчас успокоилась только. Испугалась страсть, – объяснил Викентий.
– Чуть дом не спалили, – прошептал отец Никодим, – кричат, где боярская дочь! Ругаются!..
– Атаману сказать надоть!
– Он и выручил!
– А завтра сходи, отец, все-таки, – посоветовал Викентий, – пусть строжить, что ли, закажет! А то не ровен час.
– Ну, ну, он и то им страха нагнал!..
Наутро Наташа проснулась без следов ночных волнений, но память вдруг возвратилась к ней.
Все до мельчайшей подробности восстановилось в ее уме: и внезапное пробуждение, и испуг; метанье ее по горницам и сцены на дворе, страшные сцены: казнь воеводы, мучительная смерть отца и брата и наконец Василий и его разбойничье лицо… Здесь она уже ничего не помнила.
Здоровье ее поправлялось. Она уже поднялась с постели, бледная, слабая; два дня спустя она уже сошла вниз к общей трапезе.
Отец Никодим радостно благословил ее. Попадья не знала куда и усадить ее и всю обложила подушками. Горбун Викентий радостно потирал руки и говорил:
– Ну, смотри, боярышня, какое мне спасибо твой жених атаман скажет!
Сказал и тотчас от смущенья закашлялся. Наташа подняла на него глаза.
– Какой атаман, Викеша? Какой жених?
– Так, милая, пустое! – ответил ей отец Никодим. – Кушай благословясь!
– Нет, батюшка, не могу! – сказала Наташа. – Все время я допрашивала, как сюда попала, и теперь знать хочу!
– Ну, ну! – ответил отец Никодим. – Ладно, голубка моя, по – твоему будет. Только ты поначалу покушай малость. Гляди, попадья тебе курицу сготовила. Покушай да отдохни, а там ввечеру мы и побеседуем по ладу.
– Слушайся его, доченька, – наскоро сказала попадья, – он дельно бает.
– Все скажем, як Бога кохам! – побожился Викентий.
Наташа тихо кивнула головою и, перекрестясь, взяла ложку.
Мирно прошла первая трапеза, потом пошли опочить все и долго спали. Не спала только Наташа, томясь неизвестностью и с ужасом догадываясь о правде. Наконец пришел и желанный вечер.
– Слышь, – ласково сказала попадья, – мы все к тебе в светлицу соберемся. Посидки сделаем.
И она уселась в горнице с рясою отца Никодима, которую начала штопать. Скоро в светелку вошел Викентий, а за ним и отец Никодим.
– Вижу, вижу, – заговорил он, – по глазенкам вижу, что тебе знать все охота. Ну, слушай же! Поначалу тебе все Викентий расскажет, а потом я… Ну, Викеша!
– Прятался я от разбойников, боярышня, – начал Викентий, – боялся их очень, а тут вдруг раз застучали в калитку, ругаться стали, сорвали ее с петель и идут ко мне, разбойники-то…
И он рассказал, как Василий нашел его и привел к Наташе.
– Лежишь это ты, голубонька! Лицо неистовое, кричишь, мечешься, а он-то сам и того страшнее. Умрет, говорит, тебе голову с плеч! Жалко мне таково стало и тебя-то, и его. Хоть и разбойник, а, видно, любит!..
Наташа опустила голову, и слезы закапали ей на колени.
– А потом раз пришел он, такой ли бледный, и говорит: ехать мне надоть, а ее сберечь до моего приезда! Можешь? Тут я вспомнил отца Никодима и к нему…
– А я-то; голубонька, и не хотел поначалу, – заговорил добродушно отец Никодим, – боязно с разбойниками-то дела делать, а тут на меня попадья и накинься! Али, говорит, ты не слышал, жаждущего напои, а алчущего накорми, странного прийми! Стыдно мне тако стало. Веди, говорю, Викеша!..
И уже наперебой с попадьею они рассказали, как перенесли к ним Наташу, как кланялся и просил за нее Василий Чуксанов.
– Вот ужо приедет на тебя порадуется, – со вздохом сказал отец Никодим, в христианском смирении стараясь забыть, что она невеста разбойника.
– А когда он вернуться сбирался? – тихо спросила Наташа
– Вернуться-то? Уж и не знаю! Викеша, а ты?
– Как поход сломают, – ответил Викентий, – слышь, Самару взяли, под Симбирск пошли!
– О – ох! – не мог сдержать вздоха своего отец Никодим. – Крови-то сколько! Крови! Истинно гнев Божий за наши беззакония! И были знаменья на небеси, и Фомушка пророчествовал, и прочие юродивые от Господа. Не вняли!..
– Батюшка! – вдруг воскликнула Наташа, падая на колени. – Спаси ты меня от этого разбойника!
– Что ты, милая? – испугался Никодим. – Да я-то что ж?
– Что? Я тебе говорила! – торжествующе воскликнула попадья.
– Постой, Марковна! Дочушка, голубушка, да чего ж ты убиваешься так? – заговорил отец Никодим, а Наташа залилась слезами и говорила:
– Спасите меня, спасите! Не могу видеть его, убегу я!
Викентий стал ее успокаивать, готовя свое любезное питье. Наташа немного успокоилась.
– Ты скажи мне, девушка, – тихо заговорил отец Никодим, – кто ты? Может, тебя к родителям отправить?..
– Одна я! Сиротиночка я! Были у меня и отец, и братец родимые. Сгубили их! Ох, как и мучили, как мучили! Он, изверг! И хочет еще надо мной надругаться! Ни в жизнь! Смерть лучше!
– Тсс! Грех говорить такое! – остановил ее испуганно отец Никодим. – Ишь что сказала!
– Оставь ее, батька! – сказала попадья. – Пусть сердце отведет. Ты расскажи нам лучше по ряду все, Наташенька. Кто ты?
– Я? Я Наталья, дочь дворянина Лукоперова. Жили мы тихо и мирно, только… грешна я, милые, ой грешна!..
И все, без утайки, поведала она своим нежданным друзьям всю жизнь день за днем. И одинокую девичью скуку, и встречу с Чуксановым, и его ссору с братом, и свои обещания. Поведала про гнев на брата, про жалость к обиженному, а потом про страшные дни перед приходом разбойников. Рассказала наконец и про ужасную казнь отца и брата, совершенную Василием.
– Как вспомнила я теперь все это, как увидела лицо его тогда злобное – сразу не любовь, а страх меня охватил. Бежала бы я от него за тридевять земель. Часу с ним бы не провела. Кровь моих родных на нем…
– Ты и бредила-то все этими страхами, – сказал Викентий.
– Что я говорила тебе, батька? – опять повторила попадья. – Николи она разбойника любить не может!
А Никодим только вздыхал, качая седою головою.
– Всякая неправда родит неправду и зло – зло. Боже милостивый, крови-то сколько! Исступления, неистовства! Яко дикие звери грызут друг дружку и кровь пьют, как вурдалаки!
– Батюшка! Родные мои, спасите меня от него! – опять заговорила с плачем Наташа
Никодим закачал головою и развел руками.
– Родненькая, да как же сделать-то это? Скрыть тебя, придет он, нас убьет, дом сожжет… И когда придет? Бежать всем. Куда? Везде они, как алчные звери, рыщут и алчут крови. Не уйдешь от них. Пожди, доченька, может, Бог смилостивится и откроет нам пути Свои!..
– Нет ли у тебя, Наташенька, человека какого? Moжет, ему весточку подать? Может, он пособит? – сказала попадья.
Наташа вспыхнула и потупилась.
– Есть, да боязно только, – прошептала она.
– Кто, милая?
– Сватался ко мне князь Прилуков из Казани…
– Ну?..
– Только я его и видела-то раз. Да и сватался он, как бы и нет. Батюшка сказывал мне только, что братец за него сватать меня хотел…
– А как дойти до Казани? Слышь, они все там, разбойники! О, Господи, страшен ты гневом Своим, но велик милостью!
– Мы тебе пока за отца с матерью будем, а Викеша за братца, – ласково сказала попадья.
Тихо и мирно потекла жизнь. Наташа полюбила всех и ее полюбили. Сидела она в своей светелке долгими днями, а подле нее то Викентий, то Марковна. Викентий рассказывал про славный город Киев, под которым он жил, про сестру свою Анусю, про буйное нападение пьяных казаков и смерть сестры. Марковна рассказывала старинные были, а вечером приходил отец Никодим и беседовал о священном.
Словно тихий сон казалась жизнь Наташе, но время от времени душу ее тревожили мысли. Думала с ужасом она о Василии, о том, как встретится с ним. Иногда мелькало у нее в уме: «Убьют, может», и она не знала, греховна эта мысль или нет. Порою ночью она вскакивала в страхе и кричала: ей казалось, что за нею пришел Василий со своими казаками.
И однажды припомнился ей ее вещий сон, тогда, в страшную ночь. Весь припомнился, до мелочи. Припомнился и князь, от которого все вокруг освещалось, словно от ясного солнца. «Может, придет и спасет!» – мелькало у нее в мыслях, и она, краснея от дум своих, тихо шептала: «Приди!»
Вспомнился он ей, когда она встречала и провожала его чарою вина. Вспомнилась статная фигура, вспыхнувшее лицо, горячий взгляд.
И теперь каждый раз, как начинала она думать о Василии и сердце ее сжималось от страха, вдруг словно луч мелькала мысль о князе Прилукове, и сердце снова начинало биться покойно и ровно.
Она полюбила говорить о князе с Викентием.
Добрый горбун выучился понимать ее мысли, и они по целым часам говорили о том, что настанет конец всем страхам и на выручку явится сам князь. Словно в сказке! А в Саратове вдруг объявилась тревога и проникла даже в тихий дом отца Никодима.
– Слышь, – сказал он однажды, – бают, воров-то государево войско разбило. Сам он бежал, и все врозь!
Наташа набожно перекрестилась, и лицо ее озарилось улыбкою.
– Значит, и нам спасение!
– Похоже, Наташенька! Только теперь стало еще страшнее. Покуда, вишь, городские да посадские за ум взялись, захотели государю прямить и казаков прогнать, а они бьют людей-то посадских. Что ни день, то бой!
– Прогонят теперь! – убежденно сказал Викентий. – Будем молиться об этом!..
Наташа ожила при мысли о спасении. Значит, скоро кончится смута, воров побьют, и не будет ей страшен Василий.
Она сидела за пяльцами у оконца и тихо беседовала с Викентием, когда по лестнице вдруг раздались поспешные шаги, настежь распахнулась дверь, и на пороге словно вырос Василий.
В первое мгновение Наташа встала, выпрямилась и словно окаменела от ужаса.
– Он! – вдруг раздался пронзительный вопль, и Наташа даже не узнала своего голоса. Но страх вдруг исчез в ней, и она стала покойна.
