VIII
Через четыре дня Василия призвали к воеводе. Он вошел и увидел в переднем углу, под образами, старика Лукоперова. Маленькие глазки его горели злым блеском, голый череп был красен, и тонкие губы его кривились усметкою. Василий побледнел, увидя его, и с отчаяньем стиснул зубы.
– Ну, ну! – заговорил Лукоперов. – Как ты это нас перед воеводой оплел, рассказывай!
– Что ж это, сучий сын, – зарычал на него и воевода, – ты мне облыжно показывал, а? Что ж ты не сказал, что, дворянскую честь пороча, через тын лазил, евойную дочку сбивать, а?
– Я не сбивал его дочери. Мы любим друг друга! – твердо ответил Василий.
Для воеводы, который сватался к Наталье и получил отказ, эти речи были горше полыни.
– Любите?! – заорал он. – Ах ты смерд! Нищий, голытьба – и к такому богатею! Любите?! А что же ты не сказал, что избил Сергея Ивановича!
– То у меня прописано, – ответил Василий, – я от него оборонялся.
– Оборонялся так, что он и сейчас больной лежит, – визгливо заговорил старик Лукоперов. – Может, я его хоронить буду, а ты еще наплел, что он твою усадьбу сжег, паскудник, прощелыга!
Василий даже пошатнулся.
– А кто же? Кто же надругался надо мною? Коли воевода не сыщет с вас, я сам сыщу! – крикнул он злобно.
– Ну, ну! Воевода сыщет! – сказал воевода. – Вот что! Я тебе его, Иван Федорович, головой выдаю! Чтобы не плел в другой раз по злобе!
Все, но не такое уж издевательство, ожидал от воеводского суда Василий. Ноги его точно приросли к полу, язык словно отнялся. «Где же правда-то?» – мелькало в его голове, а в ушах в то же время раздавались голоса воеводы и Лукоперова.
– Ну его к шуту! – злобно говорил Лукоперов. – Что мне в его голове. Рад, что его песье гнездо выжгли. Место поганить не будет! Выдери его – да и взашей!
– Это ты правильно! – согласился воевода. – Правильно и милостиво. Ему бы надо плетюков надавать. Ну, да Бог с им! Осип, позови трех стрельцов!
Василий очнулся:
– Ты не смеешь того, воевода! Это не по закону! Я дворянин! Я до царя пойду!
– Эй, голова, голова! – добродушно сказал воевода – Чего кипишь? Знаешь ли ты, какое время нынче? Мне государь в наказе волю дал: хочу живого в воде сварю. А ты: «не смеешь»! А к царю идтить я не пущу. Как пойдешь, ну – кась! Ничего, Василий Павлович, покрестись да и ляг! Ну, вы!
Трое стрельцов бросились на Василия, и опять началась дикая расправа.
После ста ударов Василия подняли. Кровь текла с него.
– Ну вот и остыл, молодец, – ласково сказал воевода. – Благодари его, милостивца, что только блох попугали. Оденься-ка да слушай! Время теперь смутное, страшное. От царя указ – служилых людей набирать, так я с тебя почин сделаю! Быть тебе государевым стрельцом! Калачев, сведи его в избу вместях с Антошкою да Митькой. Иди с Богом!
Василий промолчал, тупо смотря в землю. Его свели в избу, где жили стрельцы Антошка с Митькою, и дали ему там палати, стол и лавку, потом перенесли его оружие и привели его коня, а с ним вместе пришел и Аким.
Василий лежал на лавке, но, увидя Акима, позабыл про боль и сел.
– Ну что?
– Я не смог увидеть ее, – сказал Аким, – а старик сказывал, что она передать велела, что, окромя тебя, никого любить не будет!
Слезы радости брызнули из глаз Василия. Он кивнул Акиму.
– За такую весть и коня возьми! – сказал он. Аким повалился ему в ноги.
Легко и весело стало на душе у Василия. Теперь он знал, что будет делать, лишь бы спина зажила. Голубушка, уж он ее вырвет из когтей воронов! А им, извергам… Ништо, отольются им все удары, попомнят они все сделанное, кровью все смоют, да потихонечку, не сразу. Будут умирать и поминать Василия.
Попомнит и воевода свой суд праведный.
Ему вспомнилось представление скоморохов, и он злобно засмеялся. Все показали, как и взаправду деется.
– Нет, воевода, не к царю пойду, а сыщу этого самого Стеньку Разина! – почти вслух проговорил Василий. – А уж с ним и к тебе в гости!
Вспомнились ему наставления Еремейки. «Правда твоя, старик! Спасибо за наущение!..»
И, горя местью, Василий быстро поправлялся, а через четыре дня встал на ноги. В ночь он приготовился бежать. Снарядился, прицепил к боку саблю и сосчитал деньги.
Рано утром, лишь только открыли ворота, он выскользнул из города, прошел посад, надолбы и вышел в поле. Вдруг до него донеслись крики. Из города прямо на него скакали два стрельца.
– Ей! – кричали они. – Куда ты? Вернись!
«Погоня, – подумал Василий, – ну да ладно!«И он остановился.
– Ты што это, леший, шутки шутишь! – сказал первый стрелец, подъезжая к нему, но Василий вдруг махнул саблею, и полетела с плеч стрелецкая голова. В ту же минуту Василий сбросил труп с седла и, вскочив на коня, погнал его. Другой стрелец испуганно одернул лошадь и вернулся в город.
Нещадно гнал коня Василий, опасаясь погони. Он скакал до глубокой тьмы, скакал до той поры, пока конь его не захрапел и не свалился, весь покрытый кровавою пеною.
Василий соскочил, ослабил подпругу, но конь захрипел и сдох. Василий торопливо снял с его седла ружье, два мешка, один с порохом и сечкой, другой – с толокном и сухарями, да епанчу, и, оставив коня, быстро пошел в сторону от дороги. Теперь для него уже не было иного исхода. К Стеньке Разину!
Василий не знал, как он найдет его, и решил идти берегом вниз по Волге.
– Пождите, воевода да дворяне богатые, вспомните вы и сермяжного дворянина! – бормотал он, идя по песчаному берегу реки.
