— Сумасшедший сук… — начал Купидон, но осекся и покосился на Мбали. Та как будто ничего не слышала и с облегчением произнесла:

— Он отправил сообщение в обеденное время!

— Что-то новенькое, — заметил Гриссел. — «Много лет… чтобы вы одумались».

— И опять «коммунист» в единственном числе, — продолжала Мбали.

— Когда он пишет в СМИ, он говорит об «убийцах» во множественном числе…

— И только одна грамматическая ошибка.

— А знаете, он прав. Он в самом деле с самого начала утверждает одно и то же.

— Только нам. Почему не журналистам?

— Может быть, он и им скажет…

Гриссел покачал головой:

— Я так не думаю.

— Я иду за ордером на обыск, — заявил Купидон. — Может, в доме бондаря найдется Библия с подчеркнутыми местами.

— Сначала верни досье, — велел Гриссел.

Он закрыл дверь кабинета, положил на стол пухлую папку и сел, облокотившись о столешницу. Потер глаза.

Надо взять себя в руки. Сосредоточиться. Сейчас он не в состоянии ни о чем нормально думать.

Он открыл досье, извлек оттуда последнее сообщение. «Вы все много лет заодно с коммунистом». Почему снайпер упомянул об этом только сейчас? Почему он с самого начала не сказал, что между его таинственным коммунистом и ЮАПС налажены давние связи? Если бы не цитаты из Библии, он готов был поклясться, что подонок с ними играет.

Гриссел достал из папки прежние послания и еще раз перечел их по порядку.

Снайпер все время виляет. Первые письма были полны угроз. Потом он перешел к цитатам из Библии. Вчерашнее письмо, изобилующее ошибками, можно назвать истеричным. И вот теперь новое послание… Он приводит те же цитаты из Священного Писания. И опять намекает на коммуниста, которого они якобы знают. Но им не известно ни о каком коммунисте!

Те же самые цитаты. Снова и снова. В голову ему пришла новая мысль. Может быть, снайпер в самом деле очень религиозен? Пусть он не экстремист, он несколько зациклен на религии. Возможно, принадлежит к одной из харизматических сект, в которых исцеляют наложением рук и «говорят на языках». Кстати, не была ли сектанткой Ханнеке Слут? Может быть, ее убил кто-то из тех, с кем она познакомилась там? Имелись ли у нее по-настоящему религиозные друзья или коллеги? Придется это выяснить, а еще придется показать Скелету послание со словами «много лет заодно».

Но сначала нужно позвонить, хотя он откладывает неприятный звонок вот уже два дня. Гриссел набрал телефонный код Джеффрис-Бэй, потом номер. Он долго слушал гудки, потом ответил женский голос:

— Марна слушает.

— Мадам, говорит капитан Бенни Гриссел из Кейптауна. Подразделение «Ястребы». Я работаю над…

— О том, что дело об убийстве моей дочери направлено на повторное рассмотрение, мне приходится узнавать из газет… — без упрека и довольно хладнокровно заметила его собеседница.

— Мадам, примите мои искренние…

— Как вам не стыдно, капитан! Журналисты донимают нас звонками. Не хочется плохо думать о стражах порядка, но вы очень затрудняете мне жизнь.

— Мне очень жаль, мадам. Если… Мне нет оправданий, я должен был давно вам позвонить.

— Ладно. Извинения приняты. У вас есть какие-то новости?

— Пока еще рано…

— Что там с человеком, который стреляет в полицейских? Он имеет какое-то отношение к моей дочери? Он позорит ее память!

Меньше всего ему хотелось обсуждать с матерью Ханнеке снайпера.

— Мадам, у нас довольно много вопросов, на которые мы пока не можем найти ответа. Отчасти поэтому я вам и звоню.

— И чем же я могу вам помочь?

— Позвольте мне еще раз выразить вам свои искренние соболезнования. Я понимаю, как вам сейчас трудно.

— Спасибо, капитан. Мы должны держаться. У нас нет другого выхода. Так о чем вы хотели меня спросить?

— По вашим показаниям, мисс Слут провела у вас Рождество…

— Совершенно верно.

— Сколько времени она у вас пробыла?

— Всего три дня. Приехала 24-го, а уехала 27-го. Она должна была перебираться на новую квартиру, но не знала, все ли будет готово вовремя. Поэтому и не осталась у нас погостить еще на несколько дней.

— В каком она была настроении?

— Капитан, вам известно, что ваш коллега Нкхеси спрашивал нас о том же самом еще в январе?

— Да, известно. Еще раз прошу меня простить. Я знаю, вам трудно снова переживать то же самое… трудность в том, что записаны только ваши показания с примечаниями следователя, который с вами беседовал. А я пытаюсь взглянуть на все свежим взглядом.

— Я сказала Нкхеси, что никогда еще не видела Ханнеке такой. Она была… — Голос Марны задрожал. Бенни понял, что разбередил рану. Его собеседница ненадолго замолчала, а когда заговорила снова, Гриссел понял, что слова даются ей с трудом. — Она была счастлива. Она никогда не выражала свои чувства очень бурно… Вся в меня. А тогда я сразу поняла, что моя девочка счастлива. Вот почему ее смерть… — Марне снова пришлось замолчать и собраться с силами. — Капитан, ее смерть стала огромной потерей.

— Понимаю…

— У вас есть дети?

— Двое.

— Да. Тогда вы меня поймете.

— Она объяснила, почему так счастлива?

— В общем, нет. Да я и не спрашивала… Ханнеке всегда, с самого детства, была довольно замкнутой. Но из ее намеков я поняла, что на работе у нее все хорошо. Кроме того, она предвкушала переезд на новую квартиру… — Помолчав, Марна добавила: — Мне кажется, она радовалась своей свободе.

— Радовалась, что больше ни с кем не связана серьезными отношениями?

— Да, пожалуй.

— А Эган Рох утверждает, что до разрыва между ними все было хорошо.

— Вот именно! Просто Ханнеке еще не была готова к важному шагу. Она очень усердно трудилась, и поэтому у нее почти не оставалось времени на личную жизнь. Поймите, капитан, Ханнеке поставила для себя очень высокую планку. У нее были цели. Мечты. Мне кажется, она хотела сначала сделать карьеру, а уже потом думать о замужестве.

— Когда она приезжала к вам на Рождество, она что-нибудь говорила об Эгане Рохе?

— Ей было приятно, что они расстались друзьями. За несколько недель до Рождества она виделась с ним — привезла ему его вещи. Она сказала мне: хорошо вот так расставаться. Сохранять нормальные отношения.

— И больше ничего?

— Нет, ничего… Почему вы спрашиваете? — внезапно встревожилась Марна.

— Понимаете, нам важно ничего не упустить, ни одной мелочи.

— Эган славный. Нам он очень нравился.

— Ханнеке рассказывала о работе?

— Работа была ее жизнью. Иногда она ни о чем другом и не говорила.

— Она что-нибудь рассказывала о крупной сделке, в подготовке которой она принимала участие?

— Да. Правда, я не все понимала. Но Ханнеке уверяла, что работа ей очень нравится. У нее есть возможность знакомиться с очень интересными людьми. Она сказала, что ей хочется специализироваться в этой области. И что она хочет… Жаль, что я не слушала ее внимательнее… Все было очень сложным, она старалась объяснить, но я все равно не понимала… Она считала, что у сделок по программе… в общем, у сделок с чернокожими большое будущее. Она очень переживала из-за предложения, которое собиралась сделать своему руководству. Она говорила, что непременно доведет сделку до подписания, а потом, наверное, начнет работать самостоятельно, откроет собственное дело. Это я хорошо запомнила, потому что посоветовала ей не откусывать кусок, который она не в состоянии проглотить. Ведь у нее такая хорошая работа. Ханнеке ответила, что вначале обязательно посоветуется со своим начальством.

— Вы не знаете, с каким предложением она собиралась пойти к руководству?

— Подробностей я не помню. По-моему, она собиралась… Не знаю. Она сказала: «Мама, речь идет об астрономических суммах, которые позволят нам преуспевать».

— Вы не в курсе, о каких очень интересных людях она говорила?

— Она только и обмолвилась, что знакомится с очень интересными людьми. Я запомнила ее слова, потому что Ханнеке не часто так хвалила кого-то. Гораздо чаще критиковала. Потому что сама была очень умной, и ей нелегко было мириться с дураками…

Гриссел ждал, что мать Ханнеке Слут скажет что-то еще, но та молчала.

— Скажите, мадам, ваша дочь была очень набожной?

Марна немного помолчала, а потом спросила:

— Это из-за религиозного экстремиста?

— Да.

— Нет, Ханнеке совсем не была набожной.

— Значит, она не принадлежала ни к одной церкви?

Марна Слут понизила голос:

— Нет. Ее отец раньше частенько обвинял в своих профессиональных и личных неудачах высшие силы. Ханнеке терпеть не могла этой его привычки. У нее был девиз: ты сама отвечаешь за свою судьбу.