81

Векшё, понедельник 25 августа — пятница 12 сентября

Начиная с понедельника 25 августа и заканчивая пятницей 12 сентября интендант Анна Хольт провела всего двенадцать длинных и коротких допросов Бенгта Монссона. Заместитель главного прокурора Катарина Вибум, исполняющий обязанности комиссара Лиза Маттей и инспектор Анна Сандберг по очереди присутствовали на них в качестве свидетелей. И на первом, который оказался самым коротким из всех, Хольт была наедине с Монссоном.

— Меня зовут Анна Хольт, я интендант Государственной криминальной полиции, — представилась она.

«И мне уже сорок три, — подумала Хольт. — Я одинока, у меня сын Нике двадцати одного года, и я вполне довольна своей жизнью, хотя кое-что могло бы быть лучше, но будущее покажет, стоит ли на этом зацикливаться».

— Тогда, пожалуй, ты можешь объяснить мне, почему я сижу здесь, — сказал Монссон.

— Причина состоит в том, что ты подозреваешься в убийстве Линды Валлин, — сообщила Хольт.

— Это я уже слышал от Вибум, — сказал Монссон. — Чушь какая-то. Я понятия не имею, что вы несете.

— Ты не помнишь? — спросила Хольт.

— Но что я должен помнить? Убил ли я кого-то? Разве такое можно забыть?

— Подобное случалось, — сказала Хольт. — Но знаешь, я предложила бы оставить данный вопрос на потом.

— Зачем тогда мы должны сидеть здесь?

— Ты не мог бы рассказать, как познакомился с Линдой, — попросила Хольт. — Начни с самой первой встречи с ней.

— Да, конечно, — легко согласился Монссон. — Если это чем-то поможет. Конечно, я расскажу, как познакомился с Линдой. Здесь нет ничего секретного.

Согласно протоколу допрос закончился через сорок три минуты, и уже полчаса спустя, сгорая от любопытства, Катарина Вибум как бы мимоходом забежала к Хольт.

— Как дела? — спросила она.

— Все прошло точно, как я планировала, и полностью в соответствии с моими ожиданиями, — поведала Анна Хольт.

— Самого события он совершенно не помнит, и при мысли о случившемся все иное меня, мягко говоря, сильно удивило бы. Он рассказал мне, как познакомился с матерью Линды и с самой Линдой. Разговаривает со мной вполне любезно, можно сказать, услужливо, с учетом нашей ситуации. Большего и требовать не приходится, — подытожила она и улыбнулась дружелюбно. — Ты, наверное, хочешь узнать, что он сказал конкретно, — продолжила Анна Хольт.

— Если у тебя найдется время, — сказала прокурор.

Впервые Монссон встретился с матерью Линды в мае, три года назад на конференции. На ней обсуждались различные проекты социальной и культурной направленности, осуществляемые под эгидой муниципалитета и прежде всего предназначенные для иммигрантской молодежи. Лотта Эриксон присутствовала там в качестве преподавателя гимназии, где было много таких учеников. А он присутствовал как ответственное лицо от отдела культуры. Симпатия между ними возникла уже во время первого перерыва на кофе. Они поужинали вместе пару дней спустя, и вечер закончился в постели Монссона в квартире на Фрёвеген. Затем все продолжалось обычным образом, и впервые он встретил Линду на праздновании Янова дня в усадьбе ее отца в окрестностях Векшё месяц спустя.

— Что случилось потом? — спросила прокурор с любопытством.

— Я не знаю, — сказала Анна Хольт. — Просто предложила прерваться и продолжить завтра, а поскольку он не возражал, на том все и закончилось, — объяснила она.

— Смело, — констатировала прокурор.

— Мне так не кажется, — задумалась Анна Хольт. — У меня создалось впечатление, что его привлекают те, кто не сдается сразу. Поэтому я стараюсь держаться немного надменно.

— Он пытался заигрывать с тобой? — спросила прокурор.

— Он, скорее, старался преподнести себя наилучшим образом, — констатировала Хольт. — Будущее покажет, как будут развиваться наши отношения.

— Ух, как возбуждает. — Прокурор передернула плечами и порозовела от удовольствия.

— В этом всегда есть что-то возбуждающее, — согласилась Хольт.

В тот день, когда Анна Хольт начала допрашивать Монссона, состоялась пресс-конференция, собравшая наибольшее количество участников за всю историю полиции Векшё. В центре стола сидела руководитель расследования, заместитель главного прокурора Катарина Вибум, а по бокам — комиссар Бенгт Олссон и пресс-атташе полиции Векшё. С самого края на левом фланге, судя по его виду попавший туда вопреки собственному желанию, расположился Левин, которому за все время не задали ни одного вопроса, но он все равно попал на экраны телевизоров благодаря своей красноречивой жестикуляции и мимике. В двух случаях его вставили в длинный сюжет «Раппорта». Левин загадочно мотал головой, что свидетельствовало о его сильном неудовольствии, и по какой-то причине это стало иллюстрацией к ответу комиссара Олссона в том единственном случае, когда обратились к нему.

Сначала ливнем посыпались вопросы о преступнике, и прокурор разобралась с большей частью из них, в то время как пресс-атташе главным образом пыталась сдерживать журналистов. Не вдаваясь в детали, прокурор сообщила, что, по ее мнению, при имеющихся доказательствах ей удастся добиться ареста задержанного на днях, самое позднее в среду. В ожидании заключения по анализам никаких других комментариев по остальным позициям она пока сделать не могла. За исключением того, что подозреваемый задержан на крайне серьезных основаниях.

Далее прозвучали традиционные вопросы конкретно о нем и его личности, но они довольно быстро иссякли. Ведь все собравшиеся журналисты уже знали, как его зовут, где он жил и чем зарабатывал себе на хлеб насущный. Его фотографию, имя и адрес уже опубликовали в Сети, «Дагенс нюхетер» и четыре вечерние газеты смогли сделать это на день позднее, а потом началась полномасштабная облава на его родственников, друзей, знакомых, сослуживцев, соседей, всех и каждого, кто на самом деле или только предположительно имел к нему хоть какое-то отношение.

Затем прокурора оставили в покое, а под обстрел попала полиция, и речь снова зашла о самом трагическом событии. И от Бенгта Олссона потребовали прокомментировать работу по розыску преступника на ранней стадии, а он почему-то ответил немного не по теме. Вопрос касался критики расследования со стороны канцлера и омбудсмена юстиции из-за того, что так называемой добровольной сдаче проб ДНК подверглась почти тысяча ни в чем не повинных жителей Векшё. Однако Олссон запел про проведенное сокращение разыскной группы с тридцати человек до дюжины. Оно якобы показало, что сегодня это уже история и что наступила совсем другая фаза охоты за убийцей.

А когда журналист «Раппорта» поинтересовался, благодаря ли этой процедуре удалось найти преступника, Олссон не стал вдаваться в детали, но уверил, что именно проба ДНК сыграла ключевую роль на заключительном этапе поисков. А как на самом деле все обстояло с этим, зрителям с экранов телевизоров красноречиво объяснил Левин и его худая шея.

Как только встреча с прессой закончилась, Левин вернулся к себе в кабинет и попытался забыть все, что там случилось, и взамен сосредоточиться на пока безрезультатном розыске эксклюзивного мужского свитера, от которого, вероятно, были найденные на месте преступления голубые волокна. Идея Сандберг спросить о нем командира пассажирского авиалайнера в отставке оказалась совсем не глупой. Несколько лет назад он купил как раз такой в аэропорту Гонконга. На распродаже со скидкой, где порой можно приобрести просто исключительные вещи почти даром.

— Если я правильно помню, его цена упала с девятисот девяноста долларов до девяноста девяти, — похвалился летчик.

Затем он посмотрел фотографии различных свитеров и сразу показал на один из них, голубой, с V-образным воротом и длинными рукавами.

— Он точно как тот, фантастическое качество. Не жарко летом, тепло зимой, был моей любимой вещью в любое время года, — подвел итог капитан.

На вопрос, что же со свитером тогда случилось, бывший пилот ответил, что в один прекрасный день он просто куда-то подевался, да так пока и не нашелся.

Анна Сандберг поинтересовалась, не мог ли он подарить его тогдашнему сожителю своей младшей дочери? Абсолютно исключено, если верить летчику. Единственное, что данный субъект мог получить от него, так только хороший пинок под зад. Знай он тогда то, о чем ему известно сегодня, точно уж не стал бы церемониться с зятьком. А вообще относительно всех выкрутасов Монссона им стоило бы поговорить с его дочерью, пусть даже он предпочитает, чтобы они оставили ее в покое на несколько дней, пока она не придет в себя. В те дни, о которых идет речь, он пытался свести свое общение с Монссоном до того минимума, какой требовали правила приличия. По мнению летчика, большая загадка таилась в том, почему некоторые женщины, независимо от их ума, красоты и очарования, вроде его младшей дочери, например, похоже, совершенно не разбирались в мужчинах определенного типа.

— Мог ли Монссон позаимствовать или, пожалуй… да, даже украсть ваш свитер? — осведомилась Анна Сандберг, которая уже с нетерпением ждала встречи с дочерью капитана, чтобы обстоятельно поговорить с ней о непостижимых женским умом мужиках. Если не под протокол, то, по крайней мере, по принципу «между нами девушками говоря».

— Вполне возможно, — ухмыльнулся ее собеседник. — Я всегда считал, что он способен на то и другое.

— Что вы имеете в виду? — спросила Анна Сандберг.

Ну, не убийство, конечно. Он и его семья узнали все предыдущим вечером, и новость шокировала их всех, они, по-хорошему, даже еще не успели прийти в себя. Совершенно независимо от всех связанных с этим событием практических проблем, ведь его внучка должна пойти в школу и все такое. Сам он довольно быстро разобрался в гнилой душонке Монссона.

— Вы имеете в виду нечто особенное?

Впервые он как бы прозрел, когда его дочь жила с Монссоном и находилась на седьмом месяце. Тогда он и его старый коллега столкнулись с Бенгтом Монссоном в ресторане в Векшё. Тот был с дамой и имел наглость представить ее как своего товарища по работе.

— Он настолько плевал на всех, что даже не стал утруждать себя поездкой в Кальмар или Йёнчёпинг, — констатировал летчик.

Совершенно ненадежный, готовый изменять жене направо и налево, лживый относительно всего на свете, небрежный в плане денег, не мог отличить свои от чужих, никак не заботился о собственном ребенке, даже не выказывал желания делать это, главным образом, похоже, использовал девочку с целью позаимствовать старый «сааб» летчика, и вообще оставалось загадкой, почему его дочери понадобились целых два года, чтобы понять то, о чем он сам стал догадываться уже с первого дня.

— Уж точно он стащил мой свитер, — заверил летчик. — Я его постоянно подозревал. Это еще самое малое, что от него можно было ждать.

При обыске на квартире Монссона не удалось найти никакого свитера. Если он когда-то в ней и находился, там его больше не было. В квартире вообще не обнаружили ничего интересного. Она оказалась на удивление хорошо убранной. Особенно с учетом того, что соседи в один голос твердили о потоке молодых дам, прошедших через нее за те годы, пока Монссон там обитал. Женщины оставили в квартире удивительно мало следов. Наибольший интерес представляли сейчас отсутствующие вещи. Месяцем ранее Монссон, например, избавился от жесткого диска своего компьютера и купил новый.

— Свитер он ведь, скорее всего, уже выбросил, — сказал Энокссон, разговаривая с Левиным. — По-моему, тогда же, когда избавился от автомобиля.

После их беседы Левин сделал у себя в компьютере пометку относительно мобильника с предоплатной картой, по который Монссон звонил в то утро, когда убили Линду.

«С кем у него состоялся последний разговор?» — записал Левин в списке насущных дел.