61

Ровно через неделю после именин королевы Сильвии, в пятницу пятнадцатого августа, комиссара Бекстрёма из комиссии по убийствам Государственной криминальной полиции поразило ударом молнии. Во всяком случае, так он сам описал суть дела, когда поведал своему ближайшему другу инспектору Яну Рогерссону о том, какая беда обрушилась на него из-за еще одной глупой бабы.

— Словно молния ударила мне в голову, — сказал он.

— Тебе обязательно надо все преувеличивать, Бекстрём, — возразил Рогерссон. — Давай называть вещи своими именами, ты был просто пьян.

Все началось как обычно и крайне многообещающе, с учетом выходных и лимита на сверхурочные, не позволявшего ему появляться на рабочем месте до утра понедельника. Отделавшись от Олссона, он сразу же в своей привычной манере незаметно покинул здание полиции Векшё и не спеша отправился в отель. У себя в номере разделся, накинул чистый и свежевыглаженный халат, открыл первую за выходные банку пива и, когда Рогерссон, пыхтя, с лицом цвета вареного рака, завалился к нему, он уже приканчивал третью.

— Наконец-то пятница, — сказал Рогерссон и утолил жажду прямо из его тары. — У тебя есть какие-то особые планы на выходные, Бекстрём?

— Сегодня вечером тебе придется справляться самому, молодой человек, — ответил Бекстрём, поскольку, воспользовавшись передышкой между второй и третьей банками, он успел позвонить малышке Карин и пригласить ее на ужин.

— Дамы, значит, поперли, — констатировал Рогерссон, который, несмотря ни на что, был все же неплохим полицейским.

— Сначала мы пожрем немного в городе, — сказал Бекстрём. — А потом я собирался воспользоваться случаем и выгулять мою суперсалями, — закончил он и подчеркнул сказанное большим глотком пива.

Сначала все шло точно согласно планам. Бекстрём и его спутница достойно перекусили в близлежащем кабаке на Стургатан, а также прилично выпили, хотя он и старался держать себя в норме при мысли о заключительной фазе мероприятия и необходимости оставаться в форме.

Потом они все-таки оказались у него в номере, и пусть Карин по неизвестной причине канючила о необходимости спуститься вниз и расположиться в баре, все равно не отказалась от маленькой добавки у него. Якобы в качестве разминки перед продолжением банкета. Но дальнейшие события и связанные с ними обстоятельства плохо отложились у Бекстрёма в голове. И уж точно он представить не мог, что ему придется болтать о них с лишенными чувства юмора так называемыми коллегами из отдела внутренних расследований в будущем месяце.

Хотя пока все вроде бы шло своим чередом.

— Я хочу показать тебе одну вещь, — сказал Бекстрём и, одарив Карин своей самой очаровательной улыбкой, проскользнул в ванную.

— Только побыстрее, — заныла она из-за двери, а потом отпила из своего бокала и сидела в ожидании обещанного сюрприза с удивительно надменным видом.

Бекстрём же не заставил себя долго ждать и, не уступая по скорости Супермену, проделывавшему подобные превращения в телефонной будке, уже через несколько секунд снова шагнул в комнату во всей красе. Сейчас на нем из одежды было только обернутое вокруг бедер банное полотенце, которому он как бы случайно позволил упасть на пол.

— Что ты думаешь об этом, крошка, — сказал Бекстрём, втянув живот и выпятив грудь.

«Конечно, в этом нет особой необходимости, но иногда не помешает».

— Ты что, с ума сошел? Прикрой немедленно свой срам, — воскликнула Карин и рывком поднялась с дивана, где сидела. Потом она схватила свои жакет и сумку и выскочила из номера, захлопнув за собой дверь.

«Бабы — дуры, — подумал Бекстрём. — Какой срам? О чем, черт возьми, речь?»

Сначала Бекстрём снова оделся. Потом спустился в бар, но там сидел только Рогерссон и ухмылялся в своем углу. За неимением лучшего Бекстрём все равно остался и добавил слегка. А когда в конце концов вернулся к себе в номер, позвонил ей, чтобы, по крайней мере, пожелать спокойной ночи и показать, что не злопамятен. Но не успел он еще открыть рот, как она просто бросила трубку. И явно вытащила телефон из розетки, поскольку ни она, ни автоответчик не подавали признаков жизни, когда он продолжил названивать.

«Точно как с той идиоткой, навязавшей мне малыша Эгона», — подумал Бекстрём.