36

В то самое утро, когда на страницах «Смоландспостен» разгорелись дебаты на тему культуры, группа ППП прислала по электронной почте свой анализ смерти Линды Валлин, а в качестве приложения к нему — психологический портрет преступника.

Кроме того, их шеф комиссар Пер Йёнссон сообщил, что вместе с одним из своих сотрудников прибудет в Векшё сразу после обеда, поскольку во второй половине дня они собирались обсудить сделанные ими открытия с членами разыскной группы.

Бекстрём провел утро за чтением их двадцатистраничного отчета и, чередуя это занятие с вздохами и стонами, только к обеду осилил его окончательно.

«Хотя относительно самого преступления они, похоже, пришли к тому, что вполне по силам просчитать любому грамотному полицейскому», — мысленно заключил он.

А именно что преступник проник в квартиру, не прибегая к насилию, и был знаком с жертвой ранее, что их общение началось относительно мирным образом, особенно памятуя о том, как развивались события далее. Что сначала преступник и жертва имели секс на диване в гостиной, но в любом случае (будь то по обоюдному согласию или по принуждению) ограничились его мануальной составляющей. Потом они переместились в спальню, где действия как насильственного, так и сексуального характера достигли апогея, и преступник задушил жертву во время или по окончании анального акта. Что затем он пошел в ванную комнату, довел себя до семяизвержения искусственным путем, принял душ и покинул место преступления через окно в спальне.

Но после этого пошли обычные оговорки, которые никогда не приносили пользы никакому уважающему себя охотнику за убийцами, а могли лишь стать для него причиной головной боли и ночных кошмаров.

То есть нельзя было исключать, что Линда забыла закрыть дверь, а преступник тайком пробрался в квартиру или обманом заставил впустить его. Что он уже с самого начала с помощью прижатого к ее горлу ножа (например, того, которым он обзавелся на месте преступления) заставил девушку снять с себя драгоценности, часы и одежду и под угрозой смерти принуждал ее к различным действиям сексуального характера. Всю дорогу от дивана в гостиной и до кровати в спальне, где он ее задушил. Что преступник в худшем случае мог быть абсолютно незнакомым жертве человеком, с кем она никогда не встречалась ранее.

При мысли о личности жертв и с учетом присланного психологического портрета преступника последнее допущение выглядело достаточно реалистичным. По мнению специалистов из группы ППП, речь шла о мужчине возрастом от двадцати до тридцати лет. Проживавшем недалеко от места преступления (если не сейчас, то когда-то) или связанным с ним каким-то иным образом. Он, вероятно, коротал свои дни в полном одиночестве среди своих проблем, и окружающие считали его человеком странным. Ему тяжело давалось общение с прочими людьми или даже долговременные контакты с отдельными индивидуумами, он сидел без работы или перебивался случайными заработками, делая что-то по мелочи.

И вдобавок страдал серьезным психическим заболеванием. Для него было характерно иррациональное и хаотическое поведение. И его отношения с женщинами, мягко говоря, оставляли желать лучшего. В результате перенесенных в детстве травмирующих переживаний преступник подсознательно ненавидел их, в то время как ни он сам, ни его окружение не имели об этом ни малейшего понятия. Но обычным сексуальным садистом с хорошо развитыми сексуальными фантазиями он определенно не был.

Он обладал взрывным характером. При малейшем противодействии ему мог полностью потерять контроль над собой и, вполне возможно, перейти к насильственным методам. Эти свойства, скорее всего, проявлялись ранее в различной связи, и отсюда напрашивался вывод, что он вполне мог находиться в полицейском регистре за преступления насильственного характера, но также и в связи с наркотиками. Он обладал значительной физической силой. В любом случае достаточной, чтобы одолеть и задушить двадцатилетнюю женщину, которая была полицейским стажером и по уровню тренированности превосходила почти всех своих однокурсников независимо от пола. Например, в жиме лежа она поднимала штангу, на двадцать килограммов превышавшую ее собственный вес. Одновременно он был достаточно ловким, чтобы суметь выпрыгнуть в окно, расположенное на высоте четырех метров над землей.

«И при этом он ставит свои кроссовки на полку для обуви в прихожей. Красиво и аккуратно одну к другой, и ни единая душа, похоже, не видела его, когда он ретировался оттуда», — подумал Бекстрём и глубоко вздохнул.

Несмотря на такие противоречия, комиссар Пер Йёнссон произвел глубокое впечатление на большинство внимавшей ему публики к тому моменту, когда через час закончил свой монолог предложением перейти к обмену мнениями.

— Полагаю, у вас есть вопросы, — сказал Йёнссон и дружелюбно улыбнулся собранию. — Поэтому я к вашим услугам. Вы вправе спрашивать абсолютно о чем угодно.

«Отлично, — язвительно подумал Бекстрём. — Тогда, пожалуй, ты мог бы для начала рассказать, почему все настоящие полицейские в Государственной комиссии по расследованию убийств называют тебя Пелле Йёнс».

— Если никто пока еще ничего не придумал, то позвольте начать мне, — сказал Олссон и обвел сидящих за столом начальственным взором.

«Дерзай, Олссон, — подбодрил Бекстрём. — А для затравки поинтересуйся у этого идиота, почему коллеги из комиссии по убийствам называют группу ППП Архивом X».

— Прежде всего, я хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты нашел время и приехал к нам сюда, — начал Олссон. — Но главным образом за твой крайне интересный доклад. Я и многие сидящие за этим столом убеждены, что сделанный тобой и твоими коллегами анализ будет иметь решающее значение для поимки преступника.

«Только не мы, настоящие полицейские, — констатировал Бекстрём. — Вряд ли опустимся до такой черты, что станем надеяться лишь на Пелле Йёнса и его пустые рассуждения».

— Одна мысль пришла мне в голову, когда я читал ваш отчет, — продолжил Олссон. — А точнее, описание преступника. Я вижу перед собой очередного молодого человека, уже натворившего немало бед и выброшенного на задворки жизни.

— Да, скорее всего, мы ищем кого-то похожего, — согласился Йёнссон. — Хотя, пожалуй, все еще очень туманно, — добавил он быстро.

— Ты имеешь в виду версию, что Линда сама открыла и впустила его? — спросил Энокссон.

— Да, но иногда ведь люди забывают запереть за собой дверь, приходя домой, — напомнил Йёнссон. — Или жертва оказывается слишком доверчивой и впускает того, кого ей уж точно не следовало впускать.

— Да, и как же там все было на самом деле? — спросил Энокссон, хотя это скорее напоминало мысли вслух.

— У меня тоже есть вопрос, если можно, — вмешался Адольфссон неожиданно.

— Да, пожалуйста. — Йёнссон улыбнулся в своей самой демократичной манере.

— Я размышлял над предположением, сделанным в Главной криминалистической лаборатории. Относительно ДНК преступника. Судя по нему, мы вроде бы ищем чужака, — напомнил Адольфссон.

— Чужака? — спросил Йёнссон и с любопытством посмотрел на него.

— Да, не смоландца, значит, — объяснил Адольфссон. — Человека другого типа, если можно так сказать.

— Я понимаю, куда ты клонишь, — кивнул Йёнссон и внезапно нахмурился. — Я думаю, нам надо очень осторожно относиться к гипотезам подобного рода. Мы говорим об исследовании, которое пока еще находится… в начальной стадии… если можно так сказать.

— Хотя ваш психологический портрет хорошо подходит многим чужакам нашего города, — не унимался молодой Адольфссон. — Просто один в один, если спросить меня, сотрудника патрульной службы.

— Мне кажется, это тупиковый путь, — сказал Йёнссон. — Но сам я очень осторожно относился бы к подобным выводам. Еще вопросы?

Вопросов нашлось немало. И встреча в итоге растянулась на три часа.

«Столько времени коту под хвост», — подумал Бекстрём.

— Будь осторожен в дороге, Пелле, — сказал он и улыбнулся самой доброжелательной улыбкой прощавшемуся с ними Йёнссону. — И не забудь передать привет твоим товарищам из архива.

— Спасибо, Бекстрём.

Йёнссон коротко кивнул в ответ, но, судя по его лицу, не испытал особой радости от общения с коллегой.

Вечером после ужина Бекстрём снова встретился со своими верными помощниками у себя в номере отеля. Рогерссона он уже ввел в курс дела ранее, и точно как Бекстрём, тот испытал старое знакомое возбуждение, выслушав рассказ коллеги. Адольфссон и фон Эссен также получили приглашение, поскольку они проделали огромную работу, да и всегда было лучше послушать первоисточник. Собственно, оставалось посвятить во все только малышку Сванстрём и Левина, хотя Бекстрём уже заранее знал, как отреагирует последний.

«Интересно, я был прав или ошибся», — подумал он, когда Левин постучал в его дверь за десять минут до условленного времени, чтобы успеть обменяться с Бекстрёмом несколькими словами с глазу на глаз.

— Чем я могу помочь тебе, Левин? — Бекстрём дружелюбно улыбнулся гостю.

— Я сомневаюсь в твоих способностях на сей счет, Бекстрём, — ответил Левин. — Я уже говорил тебе раньше и повторяю снова. Никуда не годится проводить собственные параллельные расследования и держать об этом в неведении большинство коллег.

— Тебе же нравится постоянно читать об этом в газетах, — парировал Бекстрём.

— Не мели чушь, — возразил Левин. — Ты же прекрасно знаешь, что это не так. Мне столь же не по душе подобное, как тебе или кому-либо другому. Но если ты спросишь меня, то, по мне, лучше последнее, чем заниматься тем, чем ты явно занимаешься.

— Знаешь, — сказал Бекстрём и дружелюбно улыбнулся своему гостю, — я предлагаю тебе послушать рассказы Адольфссона и его товарища, а также Кнутссона и Торена, прежде чем ты примешь решение.

— И что это изменит? — проворчал Левин и пожал плечами.

— Я собирался предоставить тебе право самому решать, как действовать дальше, — сказал Бекстрём.

— Неужели? — удивился Левин.

— Именно, — подтвердил Бекстрём и подумал: «Да пошел ты!»

Сначала фон Эссен и Адольфссон доложили результаты своих изысканий.

— Он — последний сексуальный партнер Линды и солгал об этом на допросе, — констатировал барон. — По его собственным словам и информации от других лиц, он ушел из отеля в одиночестве между половиной четвертого и четырьмя часами утра. И, идя быстрым шагом, вполне мог оказаться дома у Линды через пять минут. И он не представил никакого алиби на ту ночь.

— Обувь, трусы? — спросил Левин. — Что думают о нем знакомые дамы?

— Поскольку руководство расследования ничего не сообщило про них, мы не стали спрашивать, — пояснил Адольфссон. — Вдобавок это ведь то, что надето на любом шведском мужчине в такое время года.

Левин довольствовался кивком.

Затем Кнутссон и Торен поведали о своих открытиях, и даже Левин выглядел обеспокоенным, когда они рассказали о первом телефонном разговоре, который состоялся у коллеги Сандберг со стажером Лёфгреном.

— Если вспомнить все, что написано в протоколе, я действительно не понимаю, как она исхитрилась задать все свои вопросы всего за четыре минуты, — пожал плечами Кнутссон.

— Ужасно шустрая женщина, — заметил Торен восторженно.

— Но ведь она могла перезвонила ему на обычный телефон, подобного мы не можем исключать, — сказал Левин.

— Само собой, — согласился Торен.

— Пока еще, — вставил Кнутссон. — Парни из Телиа уперлись как бараны, ведь стационарный аппарат записан на его отца. А наш обычный источник боится лезть на рожон.

— Что скажешь? — спросил Бекстрём и хитро посмотрел на Левина. — И как ты собираешься поступить со всем этим?

— Бесспорно, есть почва для подозрений. Кое-что явно не сходится, — согласился Левин.

— Поэтому давайте завтра рано утром я переговорю с прокуроршей, — продолжил он. — Она, похоже, компетентный человек и реально смотрит на вещи. И вне всякого сомнения, примет решение, что мы можем доставить его на допрос без предварительного уведомления, и, если он продолжит темнить, предъявит ему обвинение, и у нас будет право получить образец ДНК стажера независимо от его желания.

— Замечательное предложение, — сказал Бекстрём и улыбнулся. — Тогда ты договариваешься с прокурором, а я тем времени пошлю кого-нибудь из присутствующих здесь парней в магазин. Нам ведь надо будет отпраздновать, что наш псих наконец окажется за решеткой.