24
На утренней встрече в тот же день Энокссон смог доложить первые конкретные результаты работы по поиску преступника.
С помощью его ДНК они уже успели отсеять десяток человек. В первую очередь бывшего парня Линды и за компанию с ним нескольких ее товарищей по школе полиции, с которыми она встречалась в кабаке в ночь убийства, а также полдюжины отморозков, уже запятнавших свою репутацию жестокими насильственными преступлениями, чья ДНК имелась в базе данных полиции. Лео Баранский был одним из них.
— Это напоминает прогулку по лугу с по-настоящему острой косой в руках, — довольно заметил Энокссон. — Делаешь один взмах и отсекаешь все ненужное.
— Здорово, — усмехнулся Бекстрём. — Вы слышите, что говорит Энок? Сейчас мы орудуем косой. Берем ДНК у всех подряд. У кого совесть чиста, тому нечего бояться, и все честные люди просто рвутся помочь полиции, поэтому не возникнет проблем взять у них пробу.
— А если кто-то все равно не захочет? — возразило молодое местное дарование с другого конца стола.
— Тогда это будет по-настоящему интересно, — изрек Бекстрём с дружелюбной улыбкой волка из сказки о трех поросятах. «Чем они сейчас, собственно, занимаются в полиции?» — подумал он.
Утром того же дня шеф Государственной криминальной полиции Стен Нюландер прибыл в Векшё — на вертолете, в сопровождении своего начальника штаба и штаб-адъютанта. Менее высокопоставленная компания из спецподразделения, которой в будущем предстояло отвечать за практическую сторону вопроса, приехала заранее на двух больших американских джипах «хаммер», имевшихся в их распоряжении.
Когда Нюландер приземлился на Смоландском аэродроме, не более чем в десяти километрах от Векшё, встречающие уже находились на месте. Бойцы спецназа постарались очистить близлежащую территорию от посторонних. А комиссар полиции лена прибыл из своего летнего домика и даже поменял шорты и гавайскую рубашку на серый костюм с галстуком, несмотря на почти тридцатиградусную жару. Возле него стоял комиссар Бенгт Олссон в идеальной униформе, и оба ужасно потели.
Сам Нюландер, однако, несмотря на капризы погоды, был одет безупречно — в тот же наряд, что и при встрече с Бекстрёмом неделю назад, плюс форменная фуражка, которую он водрузил на голову в то самое мгновение, когда шагнул из вертолета. Комплект дополняли темные очки без оправы с зеркальными стеклами, а также стек для верховой езды. Последний аксессуар вызвал определенное удивление присутствующих, поскольку никто не увидел ни намека на Брандклиппара.
Сначала из джипа была проведена «рекогносцировка будущего поля битвы», Векшё и окрестностей, перед предстоящим задержанием. Во-первых, с целью «ознакомиться» с окружающей средой, во-вторых, чтобы найти подходящее место для «десантирования» главных сил и, в-третьих, для выбора «оптимального пункта» для проведения задержания преступника.
— Но разве мы можем знать это заранее? — возразил комиссар полиции лена, который расположился на заднем сиденье джипа в окружении молчаливых фигур в камуфляжной форме. — Я имею в виду… мы даже не представляем, кто он. Пока еще, я имею в виду, — добавил он виноватым тоном.
— Конечно, — ответил Нюландер со своего переднего сиденья, даже не повернув голову. — Это ведь вопрос планирования.
Через пару часов все закончилось. Нюландер отказался от встречи в кабинете комиссара полиции лена, запланированного обеда и прочих формальностей. Ему требовалось лететь дальше в Гётеборг в связи с похожим делом, а с практическими деталями в Векшё могли надлежащим образом разобраться его помощники вместе с Олссоном.
— Однако я хотел бы поприветствовать моих сотрудников, — сказал главкримп и полчаса спустя вошел в расположение разыскной группы.
«Что, черт возьми, происходит? — подумал Бекстрём, услышав шум в коридоре и увидев первые фигуры в камуфляжном наряде. — Уж не война ли началась?»
Нюландер появился в дверном проеме и кивнул всем. Затем он отвел Бекстрёма в сторону и даже похлопал его по плечу.
— Я верю в тебя, Острём, — сказал он. — И не тяни с задержанием.
— Естественно, шеф, — отчеканил Бекстрём и кивнул в направлении зеркальных очков своего самого высокого начальства.
«Премного благодарен, Морда», — подумал он.
— Ты сможешь совершенно беспрепятственно взять его в эти выходные, — сказал Нюландер, когда он и комиссар полиции лена вернулись на аэродром. — Парни, которые сделают всю работу, уже на казарменном положении, — объяснил он.
— Боюсь, так быстро не получится, — прокричал комиссар, поскольку вертолет уже начал разогревать двигатели и он едва слышал собственные слова.
«Почему эти парни живут в казармах? — подумал он. — Разве у них больше нет собственного дома?»
— У нас же имеется образец ДНК, — недоумевал Нюландер. — Чего вы ждете?
Комиссар полиции лена довольствовался кивком, поскольку никто не слышал, что он говорил, да и это явно никого не заботило.
«Что происходит? — подумал он. — Здесь в Векшё? У меня».
После обеда Бекстрём решил прогуляться мимо служебного кабинета Олссона, поскольку пришло время промыть мозги этому придурку. Красная лампа над его дверью горела, но Бекстрём пребывал не в том настроении, чтобы ждать, поэтому просто постучал и вошел.
Олссон находился в комнате не один, а с коллегами из Национального спецподразделения, но, судя по всему, чувствовал себя не слишком комфортно в их компании. Одетые в камуфляжный наряд и как капли воды похожие друг на друга, хотя двое из них были обриты наголо, а третий имел на голове короткий ежик, они даже бровью не повели, когда Бекстрём к ним вторгся.
— Ах, это ты, Бекстрём, — сказал Олссон и быстро поднялся. — Извините, я оставлю вас на минуточку, — обратился он к бравым парням и вытащил Бекстрёма в коридор. — Зачем их прислали к нам, — заныл Олссон, стоило ему закрыть за собой дверь. — Что происходит в шведской полиции?
— Обыск, — потребовал Бекстрём. — Самое время провести обыск у ее папочки.
— Естественно, — согласился Олссон с блеклой улыбкой. — Я просто не успевал, как ты понимаешь, но, если сможешь попросить Энокссона заглянуть ко мне сразу же, я организую это дело.
— Потом я хочу, чтобы мы снова допросили ее отца и мать, — сказал Бекстрём, не собираясь упускать удобного случая.
— Естественно, — повторил Олссон. — Сейчас они, наверное, справились с шоком. Да, тогда в этом есть смысл, — добавил он в качестве объяснения. — Ты не допускаешь мысль, что она случайно столкнулась с каким-то абсолютно незнакомым ей психом?
— Она напоролась на кого-то из своих знакомых, — сказал Бекстрём коротко. — А тот оказался полным идиотом.
Олссон кивнул.
— Попроси Энокссона спуститься ко мне как можно быстрее, — произнес он чуть ли не с мольбой в голосе.
Энокссон был одет в лабораторный халат, и, увидев вошедшего в технический отдел Бекстрёма, снял перчатки, положил их на большой лабораторный стол и выдвинул стул для гостя.
— Добро пожаловать в наши пенаты, — сказал Энокссон и дружелюбно улыбнулся. — Будешь кофе?
— Только что пил, — ответил Бекстрём, — но все равно спасибо.
— Чем я могу помочь тебе? — спросил Энокссон.
— Наркотики, — сказал Бекстрём. «А Олссон может посидеть и попотеть еще немного», — подумал он.
Потом он поведал Энокссону, о чем они с коллегами разговаривали предыдущим вечером.
— Коллега Левин пришел к мысли, что убийца, возможно, находился под кайфом, — сказал Бекстрём. — Как мы можем это выяснить?
По словам Энокссона, им было вполне по зубам справиться с такой задачей. Крови, найденной на подоконнике, пожалуй, хватало для исследования данного вопроса. Зато могла ли об этом поведать сперма преступника, он, честно говоря, понятия не имел, но, естественно, собирался проверить. Найденные ими волосы также внушали определенную надежду.
— Если часть из них с головы убийцы, то в Главной криминалистической лаборатории сумеют выяснить, употреблял ли он, например, марихуану. По крайней мере на протяжении какого-то времени.
— А если предположить, что он хватанул дозу, прежде чем принялся за Линду? — спросил Бекстрём.
— Сомнительно. — Энокссон покачал головой. — О каком наркотике ты думаешь?
— Амфетамин или нечто подобное, — назвал Бекстрём.
— Ага, да, — сказал Энокссон. — Выходит, не мы одни озадачились данным моментом, — добавил он, не уточнив, что, собственно, имеет в виду. — Я обещаю, мы сделаем все возможное. — Относительно же самой Линды мы получили сообщение от химиков сегодня утром, — продолжил он и полистал бумаги, лежавшие на большом лабораторном столе перед ним. — Ах вот оно, — сказал он и взял одну из них.
— Я слушаю, — буркнул Бекстрём.
— Одна десятая промилле алкоголя в крови и две десятых в моче, а это на обычном шведском означает, что она находилась в легкой степени опьянения, будучи в кабаке, но по большому счету была трезвой, когда умерла.
— Ничего иного? — спросил Бекстрём.
«Может, мне повезло, и они потребляли дурь вместе», — подумал он с надеждой.
— Ничего, — сказал Энокссон и покачал головой.
— Так называемое обследование на предмет лекарственных препаратов в крови дало отрицательный результат, а марихуана, амфетамины, опиаты, метаболиты, кокаин не удалось обнаружить в моче, — прочитал Энокссон, сдвинув очки на кончик носа. — Линда, похоже, была абсолютно чистой, если использовать выражение, которое обычно применяют коллеги из отдела по борьбе с наркотиками, — констатировал он.
«Нельзя получить все сразу», — подумал Бекстрём.
— Еще одно дело, — сказал он. — У тебя есть время?
— Естественно, — ответил Энокссон.
— Кто он? — спросил Бекстрём.
«Не торопись, — подумал он. — Олссон никуда не денется».
— Я считал, это твоя работа, Бекстрём, — ответил Энокссон уклончиво. — Ты имеешь в виду полочку для обуви и все другое? Что, скорее всего, речь идет о ком-то, кого она знала?
— Да, — подтвердил Бекстрём.
— Я понимаю ход твоих мыслей, — сказал Энокссон. — Но он, похоже, просто псих. Неужели Линда водила бы знакомство с кем-то таким?
— Ты можешь поразмыслить над этим делом, — предложил Бекстрём щедро.
— Да, — сказал Энокссон, и внезапно его лицо стало крайне озабоченным. — Это действительно ужасная история. Она очень глубоко затронула меня, хотя я считал, что повидал на своем веку всякого.
— Ну, — сказал Бекстрём довольно. — Наша общая знакомая Лу никогда ведь не останется без дела.
— Да, и это плохо, — констатировал Энокссон. — Наверное, я становлюсь слишком старым, но если ты не осмеливаешься даже взглянуть на фотографии с места преступления, тебе, конечно, нечего делать в техническом отделе. Тогда хороших снимков не получилось, а ведь именно от нас ждут, что мы сделаем их, — добавил он.
— Я тебя услышал, — сказал Бекстрём.
«Кто сейчас, черт побери, захочет работать экспертом?» — подумал он.
— И очень мало кто из нас удостаивался возможности искать помощи и утешения у Господа нашего, — сказал Энокссон и улыбнулся очень мягко.
— Значит, ты в курсе, — заметил Бекстрём. — Спасибо за намек.
— И это плохо. — Энокссон вздохнул. — Что случилось с тайной исповеди? Кстати, «все дела человеческие — суета и томление духа» — это вообще-то не прямая цитата из Библии, но нечто подобное есть в тексте тринадцатой главы в Первом послании святого апостола Петра коринфянам, и это знает каждый настоящий смоландец, но действительно столь ли необходимо нам, полицейским, выставлять все наши деяния на всеобщее обозрение? Иди за мной. И тогда ты увидишь, что я имею в виду.
Энокссон поднялся, подошел к своему настольному компьютеру и принялся манипулировать им с быстротой мальчишки-хакера.
— Это одна из наших самых обычных сетевых газет. — Энокссон показал на экран. — Здесь ты можешь прочитать обо всех кошмарах, которые не осмеливаются публиковать даже наши вечерние издания. И они, похоже, имеют тех же владельцев, что, конечно, довольно практично. «Задушена отцовским галстуком», — прочитал Энокссон. — Здесь ты видишь заголовок, а в статье по большому счету можешь познакомиться со всем, о чем шла речь на вчерашней встрече. Включая его кроссовки. Но что касается полки для обуви, ее они вроде бы проворонили. А это ведь было интересно, пожалуй.
Энокссон вздохнул и выключил компьютер.
«А ты действительно философ, Энок», — подумал Бекстрём.
— Да, еще одно дело, — сказал он. — Олссон хотел поговорить с тобой. Речь пойдет об обыске в доме отца жертвы.
— Все идет как по нотам, — рассуждал Бекстрём, направившись прямиком к своему товарищу Рогге и сообщив ему, что пришло время передопросить родителей Линды и что это надо сделать, как обычно выжав из них все по максимуму.
— Лучше мне заняться этим самому, — решил Рогерссон.
— Потом нам надо разобраться до конца с кругом ее общения. Вытащить на свет божий любого, с кем она просто здоровалась, и засунуть ватку в пасть каждому. Тогда нам не придется брать пробу ДНК у всего города, — объяснил Бекстрём. — Отцу, матери, ее товарищам, одноклассникам, друзьям и знакомым ее самой и семьи, их соседям, ее школьным учителям, людям, которые работают в этом здании, в каждую пасть в брюках, находившуюся в кабаке в ночь на пятницу. Даже тем, кто предпочитает платье, при наличии члена промеж ног. Ты понимаешь, о чем я? — спросил Бекстрём и перевел дух.
— Понимаю, — кивнул Рогерссон. — Хотя ее мамашу мы ведь можем оставить в покое. В плане ДНК, я имею в виду? И тебе ведь придется выделить кого-то в помощь коллеге Сандберг.
— Твои предложения? — поинтересовался Бекстрём с командными нотками в голосе.
— Кнутссон, Торен или оба. Они, конечно, не отличаются большим умом, но, по крайней мере, дьявольски скрупулезны.
«За неимением лучшего будем довольствоваться тем, что есть. Так вроде сказал Иисус, делясь рыбой и хлебом со своими товарищами», — подумал Бекстрём.
— У тебя найдется минута? — поинтересовалась Анна Сандберг четверть часа спустя и посмотрела на Бекстрёма, который возвышался над грудами бумаг, наваленными на его временном письменном столе.
— Естественно, — ответил Бекстрём великодушно и показал на единственный свободный стул в комнате. «Кто скажет нет паре таких шикарных титек».
— Настолько я понимаю, мне дадут подкрепление, — сказала Анна примерно таким тоном, какой обычной использовал ее коллега и шеф комиссар Олссон.
— Точно, — кивнул Бекстрём. «Поэтому, пожалуйста, улыбнись», — велел он ей мысленно.
— Но ты по-прежнему считаешь, что я должна заниматься сбором информации о самой Линде и круге ее общения, — продолжила она. — А у тебя не возникало мысли заменить меня?
— Естественно, нет, — ответил Бекстрём. — Но ты можешь задействовать Торена и Кнутссона. Нормальные парни. Держи их на коротком поводке, а если начнут возникать, скажи мне, и я сразу же поставлю их на место.
— Тогда я довольна, — сказала Анна и поднялась. — Ты явно полностью отбросил мысль, что Линда случайно напоролась на какого-то сумасшедшего, — добавила она внезапно.
— Какая разница, — ответил Бекстрём уклончиво и пожал плечами. — Еще одно дело, — продолжил он. — Еженедельник, который ты обещала мне. Не забыла о нем?
— Ты получишь его сразу же, — сказала Анна, поднялась и ушла.
«Почему она такая кислая сейчас?» — подумал Бекстрём.
Обычный еженедельник, пожалуй, в не совсем обычной красной, кожаной обложке, с именем владелицы Линды Валлин, тисненным золотыми буквами в нижнем правом углу.
Подарок отца, вспомнил Бекстрём и принялся листать его в поисках знакомых Линды мужского пола.
Через полчаса он закончил с этим. В еженедельнике имелось все, что и должно там находиться. Короткие пометки о встречах, лекциях и тренировках в полицейской школе. Даты и время, касавшиеся ее летней работы в полиции, начавшейся после Янова дня. Пометки о посещении матери в городе. Короткие записи о недельной поездке в Рим с подругой и одноклассницей Кайсой, которую она совершила в июне. Ничего особенно личного, определенно ничего компрометирующего, и чаще всех других вместе взятых там упоминался ее отец, «папочка» или «папуля». После поездки в Рим она сначала называла его «папой», но уже через четырнадцать дней на смену снова пришли ласковые обращения. В еженедельнике присутствовали ее друзья и главным образом ближайшие подруги: Йенни, Кайса, Анкан и Лотта.
Предпоследняя запись была сделана в четверг 3 июля. Недельной давности, следовательно, и в ней речь шла о том, что ей надо работать с 9.00 до 17.00 и что у нее и Йенни имелись планы на вечер. «Вечеринка?» А последняя запись, которая, судя по ее почерку и использованной ручке, вероятно, появилась одновременно с пометками, касавшимися четверга, представляла собой рабочий график на пятницу («13.00–22.00»), а далее она сплошной чертой перечеркнула субботу и воскресенье в знак того, что тогда будет выходная.
Если бы ничего не случилось в промежутке, подумал Бекстрём, и внезапно ему стало ужасно тоскливо на душе.
«Возьми себя в руки, парень», — приказал он и выпрямился на стуле.
В январе имелись всего четыре записи о ком-то по имени Ноппе, но, поскольку Бекстрём уже знал, что такое прозвище носил ее бывший друг, сейчас оставленный за бортом расследования благодаря его ДНК, он не стал уделять особого внимания тому факту, что сей молодой человек явно навлек на себя страшный гнев Линды, поскольку далее на протяжении всего ежедневника он упоминался только с негативным подтекстом. «Ноппе всегда был дерьмом!» — констатировала его бывшая подруга в день святого Кнута, в понедельник 13 января.
«Ага, да, — подумал Бекстрём. И собственно, он нашел только одну удивительную вещь для себя. Не сенсационную, но стоившую того, чтобы о ней спросить, прежде чем наступит вечер и он отправится в отель. — Лучше, если она придет ко мне. Я все равно в каком-то смысле ее начальник», — подумал он и потянулся к трубке телефона.
— Спасибо за подарок, — сказал Бекстрём дружелюбно и передал еженедельник коллеге Сандберг.
— Нашел что-нибудь интересное? — спросила она. — Упущенное мной, я имею в виду?
«Что это с ней? Все та же кислая мина», — подумал Бекстрём.
— Только одно заинтересовало меня, — сообщил он.
— И что же тогда? — поинтересовалась Анна.
— Суббота семнадцатое мая. Национальный праздник норвежцев, — сказал Бекстрём и кивнул в сторону еженедельника.
— Ага, — сказала Анна и нашла нужную страницу. — Рональдо, Рональдо, Рональдо, магическое имя, — прочитала она.
— Рональдо, восклицательный знак, Рональдо, восклицательный знак, Рональдо, восклицательный знак. Магическое имя, вопросительный знак, — поправил ее Бекстрём. — Кто такой Рональдо? — спросил он.
— Ага, сейчас я понимаю. — Анна внезапно улыбнулась. — Это ведь наверняка тот самый футболист. Знаменитый бразилец. Он конечно же играл в каком-нибудь матче в Лиге Европы в тот день. Я уверена, коллеги из технического отдела проверили. Он вроде бы забил три гола, если мне память не изменяет. По-моему, я говорила при первой встрече, что Линда считалась одной из лучших футболисток в полицейской школе. Матч транслировали по телевидению. Она же смотрела его. Все так просто.
— Хмм, — пробормотал Бекстрём.
«С чего это ты внезапно так разговорилась», — подумал он, и его как молнией поразила следующая мысль. И он, к сожалению, поделился ею раньше, чем успел обдумать.
— А если допустить, что она была розовой? — спросил Бекстрём.
— Извини. — Анна вытаращила на него глаза. — Она кем была? Как ты ее назвал?
— Милая девочка, никаких парней, просто помешанная на футболе, преимущественно общалась с женщинами. А может, она была лесбиянкой, — объяснил Бекстрём.
— Сейчас ты точно зашел не в ту степь, Бекстрём, — сказала Анна с жаром, явно забыв о субординации. — Я сама играла в футбол. И у меня муж и двое детей. Кстати, какое это имеет отношение к делу? — добавила она и зло посмотрела на него.
— В таких случаях сексуальная жизнь жертвы всегда имеет отношение к делу, — сказал Бекстрём и, увидев, что она не собирается уступать, просто махнул рукой. — Забудь, Анна, — добавил он. — Забудь это.
— Ладно, проехали, — сказала Анна угрюмо. Взяла еженедельник и ушла.
— Что-то здесь не сходится, — пробормотал Бекстрём. Он взял бумагу, ручку и написал «Рональдо! Рональдо! Рональдо!», а чуть ниже «Магическое имя?» — Хотя черт знает. — Бекстрём уставился на сделанную им надпись.
«Пожалуй, самое время отправляться домой, размяться перед едой и пропустить бокал-другой пивка», — подумал он.
— Я нашел это в еженедельнике Линды, — сказал Бекстрём и передал листок Рогерссону, когда уже прошло несколько часов и оба они успели немного нагрузиться пивом. — Запись от семнадцатого мая сего года.
— «Рональдо, Рональдо, Рональдо, магическое имя», — прочитал Рогерссон. — Должно быть, речь идет о футболисте? Она, наверное, посмотрела какой-то матч по телевизору. Линда же просто болела футболом. Почему тебя это интересует?
— Черт с ним, — сказал Бекстрём и покачал головой.
«Черт с ним», — подумал он.
