30

Вроде бы стояло лето, но неумолимый августовский дождь барабанил по окну подвального этажа, из которого открывался мрачный вид на мусорные баки и грязные стены. Скудный свет, едва пробивавшийся в убогую комнатушку в четыре утра, наводил на мысль, что лето уже на исходе. Его первое лето на свободе за последние двенадцать лет.

Но Эмис Смолбоун, развалившийся в сломанном кресле рядом с тлеющей в пепельнице сигаретой и наполовину выпитой бутылкой «Чивас Регал», пребывал в приподнятом настроении. Вскоре на него должны свалиться большущие деньги. Целая куча!

Была лишь одна проблема. Этот алчный мерзавец Гарет Дюпон. Смолбоун знал, что парень отличается несколько капризным характером, но за двенадцать лет заключения он подрастерял массу лучших контактов, многие и вовсе умерли, почему ему и пришлось обратиться к этому недоумку. Теперь он сожалел об этом. И мысленно проклинал тех, кто предложил вознаграждение. Однако же хрен он позволит этому говнюку себя шантажировать. Да, Дюпон — проблема, которую нужно решать. Необходимо что-то придумать.

Пока же радовало хотя бы то, что через несколько дней он отсюда съедет. В гораздо более комфортное жилище, при условии, что надзорный офицер не будет иметь ничего против, а причин для этого у него вроде бы нет. Его ждет сдаваемый в аренду таунхаус в центре брайтонского района Норт-Лейн. В качестве поручителя и гаранта арендного соглашения выступил один его кореш, Генри Тилни, которому, в отличие от него самого, удалось избежать королевского гостеприимства. Вскоре он сможет вернуть Тилни те пять штук, которые он за него внес.

И, опять же, в самом ближайшем будущем он сможет поквитаться и с детективом-суперинтендентом Роем Грейсом, лишившим его двенадцати лет жизни, которые он провел в одной из самых дерьмовых английских тюрем.

Напротив, на журнальном столике, в развернутом виде лежали поэтажные планы дома его будущих соседей. Дома Клио Мори. Пробраться в дом с крыши, через пожарный выход, будет проще простого. Первой его мыслью было нанять кого-либо для этого дела. Но зачем отдавать приличную сумму за то, что он с таким удовольствием может сделать и сам. Что бы это там ни было. Изуродовать Клио, быть может. Или убить ребенка.

Возможностей — бесчисленное множество, только выбирай. Мысленно он уже видел, как вытаскивает младенца из кроватки, глупое, бессловесное дитя, Ноя, и с силой швыряет на мощенную булыжными камнями мостовую.

Стук.

Как же ему нравится этот звук!

Шмяк.

О да.

Но гораздо больше ему хочется увидеть страдания детектива-суперинтендента Роя Грейса. Его скорбь.

И тут он действительно услышал стук. Затем еще один. В его дверь.

Он взглянул на золотой «Ролекс», что пролежал все эти двенадцать лет в депозитной ячейке, найти которую полиции не удалось. 4.20 утра. Посетителей он не ждал. Но в любое время ему могли занести его долю. Его процент от тех десяти миллионов, на которые потянуло награбленное на Уитдин-Роуд. Он встал и, пошатываясь от принятого спиртного, направился к двери.

Этот крохобор-домовладелец даже не удосужился снабдить дверь глазком или цепочкой, поэтому узнать, кто явился, иначе как прокричав через дверь, он не мог.

— Кто там?

— Санта-Клаус.

Голос показался смутно знакомым. Если принесли долю, придется открыть. И все же он чувствовал некое беспокойство. Он открыл замок и две задвижки, верхнюю и нижнюю. Затем чуть приоткрыл дверь. В следующее мгновение она вмазалась в его лицо, и, не устояв на ногах, он повалился на спину.

Огромный детина в темном костюме схватил его за воротник, едва не придушив.

— Гребаный недоумок! — прохрипел напавший с перекошенным от ярости лицом. — Что, нравится убивать беззащитных старушек? — Второй гость смотрел на него сверху вниз, не произнося ни слова.

Когда давление на горло ослабло, не на шутку напуганный, он пробормотал извиняющимся тоном:

— Я говорил, чтобы ее не трогали. Насилие не входило в наши планы.

— Говорил? Говорил кому?

Его затрясли с такой силой, что во рту ходуном заходили зубы.

— Почему я должен сдавать вам кого-то? — с трудом выдохнул он.

— Потому что ты самый раздолбаистый тупица на планете.

— Сам такой, — огрызнулся Эмис Смолбоун.

И почти тут же пожалел о своей пьяной браваде, так как кулак впечатался в его рот, кроша обошедшиеся в тысячи фунтов коронки, поставленные после последней драки, в которой он побывал. Затем другой кулак вонзился ему под ребра.

— Ты не в том положении, чтобы умничать здесь со мной. Мне нужны имена. Мне нужны те ублюдки, что сделали это, и я хочу знать, куда ушел весь товар, — мы с отцом желаем получить все обратно. От первой до последней вещи.

Смолбоун угрюмо уставился на него; все лицо его было в крови.

— Я не собираюсь подыхать стукачом.

В следующую секунду он вскричал от боли, когда рука, жесткая, словно механические щипцы, схватила его за яйца и с силой сдавила. Затем отпустила.

Упав на пол, Смолбоун забился, как в падучей.

— Ну что, назовешь имена? В следующий раз он не будет таким любезным — вырвет их на хрен, и дело с концом.

Сквозь пелену хлынувших из глаз слез Эмис Смолбоун посмотрел на стоявшего перед ним великана и поверил — этот может.

— Если я скажу вам, меня убьют, — простонал он.

— А если не скажешь, тебя убью я, разве что от тела придется избавляться — а с этим могут возникнуть проблемы. Лучше не доводи до этого. Имена, Смолбоун, ну же!

Тут его яйца вновь сжали, еще сильнее, чем прежде.

Превозмогая мучительную боль, он выкрикнул имена. За исключением одного — Гарета Дюпона; даже сейчас он не мог не понимать, что, если сдаст Дюпона, тот тотчас же поймет, кто за этим стоит. А принимая в расчет объявленную награду в сто тысяч фунтов, это может быть весьма опасно.

Они оставили его в блевотине на грязном ковре. Закрывая за собой дверь, громила повернулся и сказал:

— Извините.