Спящий человек чувствует, как далекий свет солнца касается его век. Пирога плывет под плотным навесом из ветвей. Солнечные лучи проникают в щели между ними, и пятна света чередуются с большими участками тени. Маленькое суденышко скользит по илистой воде Игарапе — медленной реки, которая извивается под густыми деревьями.

Спящий чувствует запах гребцов, которые налегают на весла рядом с ним. От их подмышек пахнет потом, и струйки этого прогорклого запаха смешиваются с ароматами перегноя и зеленой воды. Кроме плеска весел и размеренного дыхания гребцов, не слышно ничего: лес молчит. Ни крика обезьяны, ни песни птицы. Правда, насекомые вернулись: их гудящие полчища снова заполнили лес.

Укрывшись за закрытыми веками, как за стеной, спящий чувствует, как тучи комаров садятся на его голые руки и ноги. Его горло горит от невыносимой жажды. Миллиарды капель жидкости выделяются из его тела и выступают на коже. Он слушает шорох воды, мягко принимающей дно пироги. Он слушает скрежет корпуса, который царапают ветки, и плеск маленьких водоворотов, рождающихся от весел, размешивающих теплую воду. Потом он пытается пошевелить руками и внезапно понимает, как устал. Его тело отяжелело от утомления, а на душе у него темно.

Ему кажется, что он пробыл без сознания сотни лет. Он пытается вызвать в уме воспоминания, сложить их одно с другим. Но память пуста. Вернее, те обрывки картин прошлого, которые в ней есть, теперь недоступны, словно закрашены чем-то темным. Осталась только густая тьма без образов, запахов и звуков, как пятно чернил, если целая бутылка их пролилась на книгу. Или как слой свежего цемента на древней фреске.

Спящий вздрагивает. Он начинает лихорадочно соскребать ногтями слой, закрывший его воспоминания. Как археолог, он бьет по цементной плите, раскалывает ее, дробит на мелкие куски и находит под ней красные и синие фрески на своде подземелья, освещенные огнем факела. Получилось! Спящий вспомнил то, что произошло. Его веки дрожат, ладони сжимаются, и ногти царапают по дну пироги. Первые ольмеки — мужчина и женщина, потерянный рай и архангел Гавриил, который вручает огонь племени избранных. Спящий мысленно возвращается в прошлое и снова замирает у последней фрески. На ней — три креста на вершине ольмекской пирамиды. Ему становится страшно. Он задерживает в памяти воспоминание о Христе на фреске, который смотрит на толпу, извивается на кресте и громко кричит, проклиная собравшихся людей. Об Иисусе, который стал бедой для ольмеков.

— О господи! Я вспоминаю…

Плеск весел затихает, пирога замедляет ход. Утомленное бородатое лицо наклоняется над спящим. Бородач говорит с ужасным акцентом на смеси португальского, немецкого и индейских диалектов бассейна Ориноко:

— Добро пожаловать в мир живых, отец Карцо! Мы много молились о спасении вашей души, пока вы боролись с тьмой.

— Кто вы?

— Пастор Герхард Штайнер. Я руковожу протестантской миссией Сан-Хосе де Констенца. Охотники обнаружили вас, когда вы блуждали по джунглям, и вертолет бразильской армии доставил вас ко мне.

— Где мы?

— Сейчас мы спускаемся по Игарапе-до-Жаманокари к Рио-Негро. Мы очень близко от Манауса.

Карцо хватает Штайнера за рукав:

— Яномани! Надо им помочь!

Даже под загаром заметно, как бледнеет лицо пастора.

— Армия направила патруль в Сан-Хоакин. Я поймал их радиограмму. Там остались одни трупы. Великое зло… унесло все. Теперь оно распространяется по центру лесов и движется к дельте Амазонки.

— А отец Аламеда?

Тень скользит по лицу пастора.

— Сейчас вам надо отдохнуть.

— Штайнер! Скажите мне, что стало с Аламедой?

— Мы нашли его труп, висящий на дереве. Рыжие муравьи съели его лицо.

— Господи…

— Что случилось, отец Карцо? Что яномани разбудили в глубине леса?

Карцо закрывает глаза и старается отыскать среди обломков своей памяти другие воспоминания. Фреска… Христос с глазами полными ненависти. Факел трещит и гаснет… Он идет в темноте, доходит до пещеры в чреве горы. Круг свечей. В центре этого круга стоит какое-то существо. Существо, которое…

— Отец Карцо, вы помните, что произошло?

— Нет, я не знаю, что случилось… Теперь уже не знаю.

— Попытайтесь, отец! Умоляю вас!

Карцо сосредоточивается. Он вспоминает дрожащий огонь свечей, запах падали и серы.

Свет, и в центре его существо, которое раньше было Малуной. Карцо вздрагивает: он чувствует, что чернота этой губительной силы втягивает в себя его душу. Предсмертные муки души и смерть Бога. Карцо понимает, что его вера ничего не может сделать против такой черноты. Он входит в круг света, останавливается перед демоницей и вдыхает отвратительную вонь, которая исходит из ее горла. Последнее, что он помнит, — странное оцепенение, охватившее его мозг. Потом ноги тоже ослабли, и он упал на колени перед демоницей. То, что было после этого, навсегда стерлось из его памяти. Остались только клочки образов, несколько звуков и запахи.

Он чувствует, как зашевелилась вода под пирогой. Вместо медленной реки под ней теперь резвый поток — быстрый и капризный. Карцо открывает глаза. Небо из ветвей разрывается над его головой; берега постепенно удаляются один от другого. Пирога только что покинула грязную медленную воду игарапе и вошла в быструю воду Рио-Негро. В передней части лодки раздается крик. Обессилевший от усталости Карцо садится и смотрит в ту сторону, куда указывает туземец из племени матуракас. Сквозь редеющий туман он различает деревянные набережные и лачуги на сваях. За ними виден порт, где старые грузовые суда со ржавыми боками ждут, пока на них погрузят каучук. Еще дальше можно рассмотреть купола в центре города и шпиль иезуитского собора Непорочного Зачатия Богородицы.

— Манаус! Манаус! — громко кричит туземец и бьет ладонью о ладонь.

Карцо снова ложится на дно лодки и закрывает глаза.