Мария Паркс и отец Карцо стоят рядом на старом кладбище монастыря Больцано. Здесь они только что нашли могилу затворницы. Надгробная плита поросла мхом, и надпись с нее уже стерлась. Только костыльный крест, тоже наполовину стертый временем, еще виден. Вот где августинки похоронили старую монахиню в один из дней февраля 1348 года. В тот день, когда Зверь вошел в монастырь.

Раздвинув куст дрока, Мария обнаруживает еще одну покрытую мхом плиту. Ощупывая пальцами неровности камня, она читает эпитафию, которую почти стерли время и мороз:

— Здесь покоится Томас Ландегаард, инквизитор провинций Арагон, Каталония, Прованс и Милан.

Значит, вот где похоронен человек, вместе с которым она провела несколько минут его жизни. Мария чувствует странную печаль, словно здесь похоронили частицу ее самой. Нет, словно инквизитор вспоминает об ужасных событиях того года. Она спрашивает себя: какими были последние мысли Ландегаарда в минуту, когда его мертвые охранники ломали дверь донжона? Думал ли он о монахинях из Понте-Леоне, которых распяли Воры Душ? Слышал ли в последний раз вопли похороненных заживо траппистов? Или думал о том запахе, таком волнующем и женственном, который коснулся его ноздрей, когда он просыпался на коне, вдыхая ледяной воздух Сервина? Глаза Марии заблестели от слез. Да, это о ней думал Ландегаард, когда призраки его собственных людей распарывали ему живот и он умирал. Как будто транс действительно перенес Марию в прошлое и она оставила в сердце инквизитора какое-то чувство. Это чувство не умерло. Оно не умрет никогда.

Мария отпускает куст, и стебли дрока ложатся на прежнее место. Она вытирает глаза. Ладонь Карцо сжимает ее плечо.

— Идем отсюда, Мария. Мы почти на месте.