58
Бекстрём понятия не имел о том, что происходило в служебном кабинете Тойвонена, и пребывал в замечательном настроении, когда появился у себя на рабочем месте. Необычайно рано между прочим, поскольку ему требовался запас времени, чтобы наконец забрать свое служебное оружие. То самое, которого могущественные противники попытались лишить Бекстрёма, поскольку тогда им было бы проще всего его убить.
Он почти никогда не носил положенный ему ствол. Мужчине с суперсалями, как у него, нет необходимости чем-то иным подтверждать свое мужское достоинство. Кроме того, и кобура и рукоятка пистолета причиняли ему массу неудобств, в конечном итоге выражавшихся в появлении потертостей, независимо от места ношения, будь то на поясе или под мышкой. Однако мнение комиссара резко изменилось после попытки парней из Национального спецподразделения забрать у него жизнь в связи с их так называемой операцией шесть месяцев назад. Тогда он посетил здание риксдага с целью допросить одного его члена, чья причастность к убийству премьер-министра Улофа Пальме лично у него не вызывала никакого сомнения. Но взамен его обвинили в том, что он собирался взять парламентария в заложники.
Бекстрём был рыцарем без страха и упрека, у него, естественно, и мысли не возникло прихватить с собой пистолет в такое место. Он шел на бой с открытым забралом, в отличие от своего противника. Когда они напали на него с гранатами, он мог защищаться только голыми руками.
Поэтому, выйдя из больницы в Худдинге, сразу же потребовал вернуть ему служебное оружие, которое хитрые противники, воспользовавшись случаем, забрали у него, пока он лежал на больничной койке. Вдобавок он также добивался разрешения носить его в свободное время, представив очень красноречивые мотивировки.
А в итоге получил отказ исключительно по формальным причинам. Проверяя это дело, его работодатель обнаружил, что Бекстрём не сдавал обязательные ежегодные зачеты по стрельбе с тех пор, как оставил свою службу в Государственной комиссии по расследованию убийств три года назад. Там, правда, он делал это регулярно, а то, что на самом деле вместо него всегда стрелял его друг и коллега инспектор Рогерссон, работодателя абсолютно не касалось. Это было их с Рогерссоном дело, а свой так называемый контроль начальство могло засунуть себе в задницу.
Бекстрёму пришлось стрелять снова. Он с блеском сдал зачет с третьей попытки и как раз перед тем, как ему потребовалось перебираться в Вестерортский округ. Работодатель, несмотря на это, старательно тянул время, и только после его обращения в профсоюз лед тронулся. Сообщение о том, что он снова становится полноправным полицейским с правом носить оружие и даже убивать в опасной ситуации, пришло на предыдущей неделе. И Бекстрём не медлил ни секунды. Сразу позвонил и договорился о времени, когда сможет забрать свой пистолет, и сейчас это время пришло.
Он подготовился соответствующим образом. На личные средства купил в оружейном магазине так называемую ножную кобуру для ношения на щиколотке, той модели, которую использовал его американский коллега Попай в старом классическом полицейском фильме «Французский связной». Затем заказал у своего портного легкий льняной костюм с пиджаком свободного покроя и широкими брюками. При такой кобуре носить шорты он, естественно, не мог, а поскольку лето ожидалось жарким и солнечным, не хотел потеть на улице без всякой на то необходимости.
Одетый в хорошо сидящий новый наряд и с кобурой на левой лодыжке, он прибыл на оружейный склад Вестерортской полиции.
– Служебный пистолет «зиг-зауэр» калибра девять миллиметров, служебная кобура, стандартный пятнадцатизарядный магазин, коробка патронов на двадцать выстрелов, – перечислил завскладом и выложил все на прилавок. – Распишись здесь, – добавил он, протянув Бекстрёму заполненный бланк.
– Подожди, подожди, – остановил его Бекстрём. – Двадцать выстрелов? Что за глупости?
– Стандартная норма, – объяснил завскладом. – Если хочешь больше, мне необходимо решение главы полиции.
– Забудь, – сказал Бекстрём. – А это дерьмо можешь оставить себе, – добавил он, вернул кобуру и сунул пистолет, магазин и патроны в карман пиджака, поскольку не собирался никому раскрывать, где будет носить оружие.
«Бекстрёма сам черт не поймет, – подумал завскладом и окинул взглядом желтый костюм комиссара. – Опять же вырядился как мафиози. Надо, пожалуй, позвонить и предупредить парней из группы силовой поддержки».
Закрыв дверь к себе в кабинет, Бекстрём воспользовался случаем и немного потренировался. Сунул оружие в кобуру, потряс немного ногой, чтобы брюки вернулись на место, быстро опустился на правое колено, левой рукой потянул вверх левую брючину и одновременно отточенным движением вытащил пистолет правой рукой, прицелился и нажал на спуск.
– Suck on this, Motherfucker!
«Тяжело в учении», – подумал он и повторил все снова. Быстро опустился на колено, ошарашенный противник промахивается и стреляет над его головой, Бекстрём вытаскивает свое оружие, тщательно прицеливается, ухмыляясь.
– Come on punk! Make my day, Toivonen?
– Боже праведный, как ты меня напугал, Бекстрём, – сказала Надя Хегберг, которая вошла в его комнату с охапкой бумаг.
– Тренируюсь немного, – сказал Бекстрём с мужественной улыбкой.
– Чем я могу помочь тебе, Надя? – спросил он.
– Здесь все, что ты хотел, – сообщила Надя и положила принесенные документы на его письменный стол. – О братьях Ибрагим и их кузене Хассане Талибе. И еще я обещала напомнить тебе, что у нас через четверть часа встреча разыскной группы.
– Yes, – сказал Бекстрём. Он поднял левую ногу на письменный стол и вложил оружие в кобуру.
Надя удалилась и покачала головой, как только закрыла за собой дверь.
«Мужчины как дети», – подумала она.
Прежде чем пойти на встречу, Бекстрём зарядил полный магазин. Пятнадцать патронов и один в стволе. А оставшиеся четыре он на всякий случай сунул в правый карман и решил по пути домой зайти в оружейный магазин, затариться боеприпасами по-настоящему и забрать все домой.
Проходя мимо закрытой двери кабинета Тойвонена, он с трудом удержался, чтобы не открыть ее и не изрешетить потолок лисенка.
«Стрелять ему в башку, пожалуй, чересчур, но несколько выстрелов вверх, чтобы чертов финик наложил в штаны, он, конечно, заслужил».