31

В то время как его помощники, возможно, носились как заведенные, Бекстрём обнаружил неприметный ресторанчик в центре Сольны. Съел свиное филе с тушенными в сметане шампиньонами и картофельными крокетами и выпил большой бокал крепкого пива. Даже незаметно оприходовал пару маленьких рюмочек «крепышка», не спуская взгляда с входной двери. Он ведь не мог исключать, что Тойвонен и Ниеми решат тайком попьянствовать в рабочее время, а сам был не из тех, кто позволил бы застать себя врасплох парочке томимых жаждой фиников.

После чашки кофе и маленького пирожного, помедитировав и поразмышляв немного, он вернулся в здание полиции. Пошел через гараж и встретился там со своим добрым другом – тамошним охранником.

– Ты хочешь одолжить микроавтобус и прикорнуть чуток, – сразу понял его собрат.

– Он свободен? – спросил Бекстрём.

– Конечно. Борцы с наркотиками просидели в нем всю ночь, а сейчас они дома и дрыхнут в своих кроватях.

– Разбуди меня через два часа, – попросил Бекстрём. – Я провел на ногах по большому счету целые сутки, и самое время завалиться на бок.

Два часа спустя он сидел в своем кабинете. Понятное дело, бодрый и с ясной головой и с острым как бритва языком, и первой испытала его на себе их прокурор, которая позвонила и сообщила, что выпустила Столхаммера из кутузки.

Дело ведь усложнилось. По словам прокурорши, Даниэльссон уже не выглядел заурядным пьяницей. Мягко выражаясь, и сама она находилась бы на вершине счастья, будь у нее десятая часть его денег.

То же самое касалось вообще-то и Столхаммера. Он ведь также не был обычным алкашом. А старым коллегой и Бекстрёма тоже, и, с учетом появившихся новых фактов о жертве, напрашивались совсем другие мотивы и преступники, чем обычная пьяная ссора и всего лишь собутыльник.

– Да, конечно, – сказал Бекстрём. – Я целиком и полностью согласен с тобой. Совершенно независимо от того, какие мысли приходят в голову по поводу таких выпивох, как Столхаммер, нельзя забывать, что абсолютное большинство пьяниц никогда не забивают кого-то до смерти и не становятся жертвами пьяных драк. Факты таковы, что доля алкашей, прибивших кого-то, должна быть точно столь же велика, как и доля алкашей, убитых в разборках между своими.

– О чем ты? – спросила прокурор озадаченно.

– О том, что Столхаммер не обычный пьяница, – сказал Бекстрём.

«Пусть теперь поломает голову, чистый тест на сообразительность», – подумал он, положив трубку.

Потом он взял бумагу и ручку и следующие два часа чертил схему расследования. И в довершение всего выписал на отдельный листок список дел, которыми следовало заняться его помощникам.

«А прочитать вслух они и сами смогут, – подумал Бекстрём и посмотрел на часы. – Уже пять, и самое время пойти домой».

Но дальше в своих мыслях продвинуться не успел, поскольку в его дверь тихо постучали.

– Входи, – прорычал Бекстрём.

– Извини за беспокойство, – сказала Надя Хегберг. – Самое время пойти домой, по крайней мере, я сама собиралась так поступить, но, прежде чем уйти, должна передать тебе это. – И она вручила Бекстрёму пластиковый пакет, явно содержавший какую-то приличную бутылку.

Как оказалось, водку и целый литр. Русскую, судя по этикетке, марки, которую он не знал и даже не мог прочитать ее название.

– За что такая честь? – спросил Бекстрём с дружелюбной миной. – Садись, кстати, и закрой дверь, тогда о нас не станут болтать по коридорам.

– Наше маленькое пари, – напомнила Надя. – Меня просто совесть замучила из-за него.

– По-моему, я должен тебе бутылку. Собирался зайти в магазин по пути домой, – солгал Бекстрём. – Угрызения совести? О чем ты говоришь?

– Когда мы поспорили, я ведь уже начала догадываться, что Даниэльссон может сидеть совсем на других деньгах, – призналась Надя. – Я занималась его фирмой, поэтому предположение относительно горшочка с золотом было уже не просто гипотезой. Выходит, я должна тебе бутылку. А ты мне ничего.

– Может, по глоточку? – предложил Бекстрём и кивнул с еще более дружелюбной миной. – После напряженного рабочего дня.

«Они чертовски хитрые, эти русские, – подумал он. – То прикидывается невинной овечкой и пытается надуть меня на целое пари. Сентиментальная до ужаса. А на следующий день ее якобы совесть замучила, и ей хочется восстановить справедливость».

– Только по чуть-чуть, – согласилась Надя. – Это лучшая водка, кстати, лучше, чем «Столичная», «Кубанская» и «Московская». Называется «Русский стандарт», но она не продается у нас в магазинах. Мои родственники обычно привозят несколько бутылок, когда приезжают сюда в гости.

– Будет интересно попробовать, – произнес Бекстрём с видом знатока. Он уже успел достать из своего письменного стола два стакана и пакетик с ментоловыми леденцами. – Здесь для нас и тара, и закуска, – объяснил он, показав на них.

– У меня есть банка соленых огурцов в холодильнике, – сообщила Надя и с сомнением посмотрела на конфеты. – Я, пожалуй, принесу ее.

Как оказалось, у нее там лежали не только огурцы. Вернувшись, она принесла кроме них также хлеб, копченую колбасу и вяленую свинину.

«Да, все те мировые войны, в которых они участвовали, не прошли для них даром, – подумал Бекстрём. – Настоящий русский всегда хранит свои запасы под рукой на случай, если начнется какая-нибудь чертовщина».

– Выпьем, Надя, – сказал он, откусил приличный кусок колбасы и поднял свой стакан.

– За здоровье, – сказала Надя по-русски, улыбнулась и, запрокинув голову, залпом выпила содержимое своего стакана, не закусив и даже не поморщившись.

«Черт, – подумал Бекстрём четверть часа спустя после еще одной приличной порции русской водки, целого соленого огурца и половины батона колбасы. – А русские сердечный народ. Надо только постараться немного и завоевать их доверие».

– Хорошо сидим, Надя, – сказал Бекстрём и в третий раз наполнил стаканы. – Не хватает только балалайки и нескольких казаков, прыгающих вокруг письменного стола.

– Да, хорошо, – согласилась Надя. – Казаки мне и даром не нужны, а вот балалайка не помешала бы.

– Расскажи о себе, Надя, – попросил Бекстрём. – Как получилось, что ты попала сюда? В нашу милую Швецию, на север?

«Очень сердечный народ, – подумал он. Ничего даже близкого к этой водке у него никогда не было. – Надо организовать ящичек домой».

– У тебя есть желание слушать? – спросила Надя.

– Я само внимание, – заверил Бекстрём.

Потом Надя рассказала, как Надежда Иванова покинула разваливавшуюся советскую империю. Попала в Швецию и стала Надей Хегберг, которая уже десять лет работала в полиции в качестве гражданского персонала, помогая раскрывать преступления.

И ее путь в Скандинавию оказался непростым. Защитив диссертацию, она получила работу в качестве риск-аналитика в атомной энергетике. И работала на нескольких АЭС в Прибалтийском регионе.

В первый раз она ходатайствовала о разрешении покинуть свою родину в 1991 году, тогда трудилась на атомной станции в Литве, расположенной всего в нескольких десятках километров от Балтийского моря. На свою просьбу не получила никакого ответа, а неделю спустя ее вызвали к шефу, сообщившему, что она переводится на другую АЭС, находящуюся на тысячу километров севернее, в районе Мурманска. Несколько молчаливых мужчин помогли ей упаковать вещи. И отвезли на новое место, и не отходили от нее ни на дюйм в течение двух суток, которые понадобились на дорогу.

Два года спустя она уже не стала просить разрешения, а с помощью своих «контактов» перебралась через границу в Финляндию. Там ее встретили новые «контакты», и уже на следующее утро она проснулась в каком-то доме в шведской провинции.

– Шла осень девяносто третьего года, – сказала Надя и криво улыбнулась. – Я просидела шесть недель и проболтала с моими новыми хозяевами, обо мне еще никогда так хорошо не заботились, а год спустя, как только я выучила шведский язык, мне дали шведское гражданство, я получила собственный дом и работу.

«Военная разведка. Приличные парни, куда там идиотам из СЭПО», – подумал Бекстрём, и его сердце наполнилось гордостью за свою родину.

– И куда ты устроилась тогда? – спросил он.

– Я забыла, – сказала Надя и улыбнулась криво. – Хотя потом получила новую работу, переводчика в полиции Стокгольма. В девяносто пятом, если мне память не изменяет.

«Точно, СЭПО, – подумал Бекстрём. – Скупые дьяволы, они так и не поняли, что русские сердечный народ, если к ним найти правильный подход».

– А фамилия Хегберг откуда? – спросил он с любопытством.

– Это другая история, – сказала Надя. – Мы встретились в Сети, потом я развелась с ним. Он оказался слишком русским, на мой вкус, если ты понимаешь, что я имею в виду, – добавила она и подняла свой стакан. – Выпьем, кстати, – улыбнулась Надя.

– За здоровье, – сказал Бекстрём по-русски.

«Исключительно сердечный народ», – подумал он.