38
Орешек, Илларни и Нурайна благополучно миновали черный коридор и очутились на каменном «балкончике». Тут им пришлось остановиться.
И не потому, что снизу выжидающе глядели несколько кхархи-гарр, встревожившихся из-за шума в тоннеле.
Это не остановило бы Орешка, руки которого соскучились по хорошей драке. А уж имея на своей стороне такого бойца, как Нурайна, Орешек этих слуг Хмурого по кусочкам повыбрасывал бы из пещеры!
Но сейчас, побледнев, стоял он на каменном карнизе, и сердце билось тяжело и неровно, как у раненого.
Его внимание привлек невысокий темноволосый мужчина с таким же потрясенным, как у самого Орешка, лицом (тот снизу вверх всматривался в парня, словно в злобного демона). И не белесый коротышка остановил на себе взгляд, хотя в другое время Орешек вспомнил бы, что не только встречался, но и дрался с этим коротышкой. Сейчас все это не имело значения, потому что длиннорукий негодяй держал нож у горла женщины...
Громадные, молящие зеленые глаза заслонили все. Орешек забыл об опасности, которая грозила ему самому. У него и мысли не мелькнуло о том, как Арлина попала в пещеру, какое злое чудо перенесло ее сюда из Грайана. Важным было лишь то, что левая рука убийцы сгребла ее черные волосы, а правая приставила острие ножа к шее девушки.
Долгое молчание прервал Великий Одержимый. В голосе его прозвучала растерянность, чуть ли не страх:
— Я знаю тебя... ты был в крепости Найлигрим...
— Я — Хранитель крепости, — уточнил Орешек, совершенно не соображая, что говорит, и думая лишь о стальной полоске возле тонкого смуглого горла.
Видимо, Джилинер услышал в его тоне больше, чем было сказано словами. Великий Одержимый приободрился и заговорил властно, жестко:
— Эта женщина что-то значит для тебя? Ты не хочешь ее смерти?
— Не хочу... — Орешек пытался держаться спокойно, но у него это плохо получалось.
— Тогда предлагаю сделку: ее жизнь в обмен на... на твой пояс!
Ничего не понимая, но не тратя времени на раздумье, Орешек рванул застежку. Поток серебра заструился в его руке. Камень на пряжке налился багровым светом.
— Осторожнее! — забеспокоился Джилинер. — Не урони его!
Орешек, как только что Ворон, расслышал не слова, а то, что за ними скрывалось. И понял: он может говорить на равных с этой бандой убийц! Еще не догадываясь, зачем этому ящеру с грайанским выговором понадобился его талисман, парень дерзко ухмыльнулся и лихо раскачнул пояс за кончик.
— А ну, отпусти госпожу, моль длиннолапая! — скомандовал он коротышке. — А то сейчас ка-ак хрястну пряжкой о стену!
— Отпусти женщину, — приказал Джилинер Шайсе. Тот неохотно повиновался.
Задыхаясь, Арлина взбежала на каменный карниз и припала к груди Орешка, словно это было самое надежное место на свете, убежище от всех страхов. Орешек левой рукой обнял девушку.
Он и сам не понял, что произошло в следующее мгновение. То ли его правая рука сама дернулась и выпустила пояс, то ли холодное серебро вдруг стало скользким и выпорхнуло из ладони...
Серебряная змея прянула в воздух и наискось полетела к жертвеннику. Джилинер в прыжке рванулся наперехват. Его пальцы сомкнулись на плоских звеньях.
Не обращая внимания ни на кого и ни на что, Великий Одержимый взбежал по ступенькам жертвенника. Все замерли, охваченные грозным предчувствием. Джилинер протянул руку — впервые в жизни эта рука дрожала! — к исполинской черной деснице:
— Вот твой браслет, Кхархи! Наконец-то он нашел тебя!
Избранные простерлись ниц на камнях. Нурайна вскинула ладонь к побелевшим губам. Орешек и Арлина крепче сжали друг друга в объятиях. Илларни подался вперед, словно пытаясь помешать тому, что вершилось на его глазах.
Снаружи слышались крики и шум драки. Кхархи-гарр вопили про нападение, про грайанцев. Но в пещерном храме никто не отвел взгляда от жертвенника.
Джилинеру не пришлось застегивать на обсидиановой руке гигантский браслет: плоские серебряные кольца сами прильнули к гладкой поверхности. Из круглого камня хлынуло багровое сияние, озарившее пещеру, словно люди очутились в самом сердце огромного костра. Но сияние быстро угасло, и хотя светильники горели по-прежнему, всем показалось, что вокруг воцарился мрак.
— Вы поняли?! — победно прокричал Ворон. — Теперь осталось ждать, пока Кхархи в своем нынешнем воплощении придет сюда!
И тут из пещерного полумрака, из мрачных темных стен — нет, просто ниоткуда! — донесся голос, звучный и сильный, напоминающий голос Джилинера:
— Кхархи уже здесь!
Это было сказано по-наррабански, и никогда еще этот язык не звучал с такой грозной красотой, с такой свободной мощью.
Грайанцы на каменном карнизе забыли про оружие... да в этот миг они забыли даже свои имена!
Снаружи, за толщей гранита, люди, не слыхавшие ни слова, почувствовали присутствие высшей, необоримой силы и прекратили схватку, а животные в панике заметались, стараясь порвать путы.
Джилинер безумным взглядом обвел пещеру и увидел, как у самого выхода встал на ноги Шайса. Судорога безмерного страдания исказила его лицо; он вскинул руки к горлу, точно пытался себя задушить — или боролся с душителем. В руке он держал опояску, которую успел сорвать с себя, но Гадюка бессильно свисала вдоль тела, потому что не было перед Шайсой противника.
С хрипом коротышка осел на колени, опрокинулся на бок и замер в неестественной, изломанной позе. А над телом его возник рой мерцающих, поблескивающих черных искр.
Звучный голос продолжал со спокойным удовлетворением:
— Новое ощущение... совсем новое... оказаться на свободе после долгого заключения в человеческом теле... да еще в таком жалком теле! Впрочем, хорошо, что он оказался рядом, тот бродяга, убитый ударом по горлу. Иначе пришлось бы побывать какой-нибудь прыгающей или ползающей тварью.
Мерцающее черное облако медленно двинулось по пещере. Все застыли на грани между жизнью и смертью.
Вдруг простертая на полу женщина встала, сорвала вуаль, открыв снежно-белое лицо с тонкими чертами, высокую шею и водопад черных волос. Коротко и хрипло, как птица, вскрикнула она, и были в этом крике призыв, страсть и восторг.
Черное облако задержалось возле ее головы. На лице женщины появилось удивление, она пошатнулась, прижала руки к сердцу и мертвой рухнула на пол.
— Теперь понимаю, — задумчиво произнес голос, — почему человек, в чьем теле я прозябал, так относился к женщинам. Человеческая плоть требовала самки, а божественный дух испытывал омерзение к грязным людским играм...
Черное облако продолжало свой страшный путь — все ближе и ближе к жертвеннику, вот проплыло над головами павших ниц Избранных.
— Все вы скоро умрете, — вслух размышлял голос. — Я проголодался за полтора века. Конечно, ваши предсмертные корчи не насытят меня, да и этих, в оазисе, мне не хватит...
Черное облако поравнялось с лицом Джилинера, замершего под обсидиановой десницей.
— Вот ты, пожалуй, проживешь дольше других. Конечно, без магической силы не сможешь быть мне хорошим слугой, но годишься в шуты. — В голосе звучала брезгливая скука. — Занятно будет вспоминать, как я звал тебя господином... Но что это? Ты плачешь? Ты еще не забыл, что такое слезы? Не ожидал... ты и впрямь очень забавен...
Облако поднялось выше и парило у черной головы статуи.
— Это хорошие мгновения... предвкушение мести, предвкушение бури... даже не хочется ее торопить. О-о, я не буду размениваться на мелочи вроде стычек между племенами или эпидемий в жалких деревушках. Мир захлебнется собственной кровью, забьется в конвульсиях... Пораженный безумием человек падет на четвереньки и завоет, задрав к небу звериную морду... вот тогда все поймут, что такое оскорбить бога!
— Да, но ты-то не бог!
Если бы эта фраза прозвучала вызовом, яростью или гневом, Кхархи либо убил бы выкрикнувшего ее, либо просто не соизволил бы ничего услышать. Но в отчетливом, ясном голосе было лишь вежливое желание разъяснить недоразумение.
— И кто же так считает? — заинтересовался Кхархи.
— Я так считаю, — учтиво отозвался Илларни, неспешно начав спускаться по ступенькам. — Ну какой же ты бог? Кто тебе это сказал? Вот эта банда душевнобольных? Ты сам свел их с ума, научил, что говорить, много раз услышал — и поверил? Но это же смешно! — Старик уже спустился с лестницы. — Подумай сам: если я напишу на пергаменте, что я бог, и тысячу раз прочту это вслух, то, может, и поверю, но ведь божеством не стану, правда?
— Ты не боишься меня? — удивился звучный голос. — Я ведь могу убить тебя — мгновенно или медленно, как захочу.
— Боюсь я или не боюсь — это не имеет отношения к сути вопроса, — отмахнулся ученый. — Если тебе это доставит удовольствие — да, боюсь. Но твой аргумент неубедителен. Я старый человек, меня может убить любой бродяга. Но неужто я стану каждому встречному бродяге воздавать почести как божеству?
— Я могу убить не только тебя, — отозвался Кхархи почти без скуки в голосе. — Я могу стирать с лица земли целые народы...
— Для мышей и кошка — божество! — неуважительно перебил Хмурого Илларни. — Размах преступления не делает преступника богом.
— Ты забавен, старик... и кто же я, по-твоему?
— Какой-то демон из иного мира, — пожал плечами Илларни. — Миров много, нечисть там водится самая разная. Конечно, интересно было бы разобраться поподробнее...
Старик взял в нише светильник и поднял над головой, освещая статую и мерцающее рядом с ней черное облако.
— Такой игрушки у меня еще не было, — сказал Кхархи с ноткой уважения. — Ты даже забавнее, чем этот... Ворон... Ты получишь возможность немного продлить свою жизнь, если сумеешь объяснить, чем бог отличается от демона.
— Попробую, — скромно сказал Илларни, со светильником в руках поднимаясь на жертвенник. — Я не обдумывал этот вопрос серьезно, но три признака назову сразу. Первый из них — бессмертие и неуязвимость. Конечно, некоторые религии повествуют о гибели богов и смене их другими, но при этом речь идет о битве небожителей. А чтобы чародеи — люди! — объединившись, гоняли божество по всей стране, как ошпаренного пса, и оно вынуждено было укрыться в теле бродяги...
— Не груби, старик, иначе у тебя не будет возможности назвать второй признак.
— Второй признак, — продолжил Илларни, не извинившись за дерзость, — это, по-моему, жалость к людям. Даже самые грозные и свирепые боги, зная человеческую природу и человеческое несовершенство, снисходительны к нам, существам слабым и противоречивым, но устремленным духом ввысь...
— Ты начинаешь скулить? — разочарованно спросил Кхархи.
— Нет, всего лишь отвечаю на твой вопрос, — объяснил ученый, по-прежнему высоко держа светильник и обходя изваяние, словно ища, с какой стороны оно кажется менее грозным. Вот старик очутился у статуи за спиной... — Есть и третий признак. Предполагается, что боги всеведущи. А ты не знаешь даже, что находится у тебя под ногами!
И горящий светильник полетел в нишу под статуей, где совсем недавно Илларни спрятал холщовый мешочек с ужасным составом.
Илларни не по возрасту проворно спрыгнул вниз, упал на пол, прижался к черному граниту жертвенника — за миг до того, как ужасный грохот сотряс пещеру.
Гигантская статуя пошатнулась и рухнула на жертвенник, расколовшись на куски. Черная рука с браслетом откатилась к краю и упала рядом с Илларни, словно хотела дотянуться до грайанца. Приподняв голову, старик увидел, что черный камень на пряжке потускнел, стал похож на кусок мутного стекла.
Эхо билось и бушевало во всех подземных переходах, и внимала ему клокочущая лава под слоем гранита.
Но страшнее грохота, страшнее грозного эха ударило по нервам людей внезапное осознание того, что из мира навсегда исчезла древняя злобная сила. Бог или демон, но Хмурый перестал существовать, на прощание опалив человеческие души жаром своей ненависти.
Во время взрыва Джилинер, стоявший на краю жертвенника, сорвался с гранитного возвышения и теперь сидел на полу, сжимая виски ладонями и пытаясь прийти в себя.
Пятеро избранных в ужасе и гневе вскочили на ноги. Со Дня Клятвы каждый из них отдал душу Хмурому. И теперь в ушах у них звучал предсмертный вопль их божества, а в помраченном мозгу пылала лишь одна мысль: отомстить!
Пять клинков одновременно вылетели из ножен.
— Та-ак, это уже похоже на дело! — обрадовался сразу пришедший в себя Орешек и обернулся к Нурайне: — Пошли, поговорим руками...
Женщина молча двинулась вниз по ступенькам.
Орешек мягко отстранил невесту и спрыгнул с «балкончика».
Клинки заговорили зло и горячо. Избранные оказались великолепными мечниками, но их оружие уступало Альджильену и Сайминге. А Нурайна и Орешек словно стали одним непобедимым воином. Каждый из них знал, предугадывал заранее любое движение своего союзника.
Джилинер в драку не полез. Вдоль стены пробрался он к выходу и закричал наружу:
— Эй, сюда! На помощь! В храме враги!
Лестница откликнулась гулом — кхархи-гарр спешили на помощь Избранным. Это было скверно, но куда худшее сулил грайанцам донесшийся издали крик Джилинера:
— Арбалеты! Кто-нибудь, захватите арбалеты!
Кхархи-гарр волчьей стаей навалились на двух бойцов, но убийц сдерживала стальная сеть, которую выплетали в душном полумраке два несравненных клинка.
Илларни и Арлина сверху следили за сражением. Волчица свела перед грудью руки и до боли сцепила пальцы. Все недавно пережитое обрушилось на девушку, смешало мысли, помутило память. Она глядела на сражающегося внизу Ралиджа и в то же время видела другую схватку: Черных Щитоносцев, теснящих защитников Найлигрима. Арлина не знала, где она сейчас стоит — на каменном карнизе или на крепостной стене. Сквозь мерзкий запах серы она ощущала дыхание ветра, прилетевшего из леса.
С кем бьется ее Сокол? С силуранцами? С кхархи-гарр?
Мучительно сжималась душа от предчувствия беды, которая вот-вот должна настигнуть Ралиджа. Это пришло из прошлого, ожило в памяти, но Волчица восприняла это как горестный клич из будущего.
И обманули измотанные нервы, подвели глаза. Арлина увидела, как над грудой обсидиановых обломков поднялась, сгущаясь, черная тень и заколыхалась за спиной Ралиджа, который увлеченно отражал атаку трех клинков.
Волчица отшвырнула руку Илларни, который, почуяв неладное, попытался ее задержать, и шагнула к краю карниза. Она хотела окликнуть Ралиджа, но из горла вырвался рокочущий звук, странно отозвавшийся в гранитных скалах: они приняли его в свою толщу, подхватили, запели в унисон.
Напев этот, который слышала только юная чародейка, разом успокоил девушку, очистил ее душу от ложных страхов, а взгляд — от призраков прошлого. Отстранив заботливые старческие руки, Волчица завела мелодию без слов, медленно поворачивая голову и пристально разглядывая стены.
Иной была эта песня, чем та, первая, повергшая в ужас Найлигрим. Эта — тонко звенела, прощупывая гранит, ища в нем скрытые трещины.
Арлина знала, что единственный выход ведет в долину, полную врагов, и каждый шаг там мог бы стать последним для ее Сокола. Надо было проложить другой путь на свободу — причем такой путь, чтобы кхархи-гарр не посмел идти следом.
Песня истончилась до комариного звона — и растворилась в пахнущей серными испарениями густой полумгле. Светильники гасли один за другим, становилось все темнее, но не стихал перестук мечей, в который вплетались крики и стоны раненых.
Девушке на миг стало страшно — такой хрупкой и ненадежной показалась ей пещера с пронизанными трещинками и пустотами стенами, с морем лавы под тонким полом, с подушками рвущегося ввысь раскаленного газа поверх лавы...
Но вновь, как в крепости, на Арлину сквозь века ободряюще взглянули глаза Первого Волка, великого Мага.
Внизу взвизгнула стрела, тупо ударила о камень. Этот звук заставил Волчицу поспешить. Она опустила руки ладонями вниз и мысленно погладила камень пола. Она чувствовала каждую прожилку слюды в граните, слышала клокотание пузырящейся внизу лавы, видела страшное, живое ее золото.
Закусив губу от напряжения, девушка свела ладони вместе. На лбу выступили бисеринки пота, словно она пыталась поднять непосильную тяжесть. Глубь камня ответила рокотом и дрожью. Под противниками содрогнулся пол. Пламя двух еще не догоревших светильников вдруг взвилось длинными языками.
Ужас перед грозной силой подземного огня заставил кхархи-гарр окончательно обезуметь. Одни кричали, что это посмертный гнев Хмурого, и рубили клинками всех, до кого могли дотянуться. Другие, мечась среди мертвых тел, в панике искали выход и не замечали его в двух шагах от себя.
— Забираем наших и уходим! — крикнул Орешек Нурайне. Та молча двинулась к лесенке, по пути смахнув голову загораживающему путь наррабанцу с бешеными глазами и с пеной на губах.
Когда и Ралидж очутился у лесенки, Арлина коротко вскрикнула и резко развела сомкнутые ладони. От потери сил она упала на колени, но на измученном лице сверкнули зубы в торжествующей злой улыбке.
Пол пещеры прорезала трещина — и двинулась, расширяясь. Страшным жаром пахнуло из сердца горы. Живые кхархи-гарр пытались отползти прочь, но их настигали, обжигая, раскаленные завихрения рванувшегося наружу подземного газа. Запах серы стал невыносим, он душил людей. Но уже крошился свод пещеры; гигантские глыбы, как хлебные крошки, летели в трещину. Вот сверху хлынул поток чистого воздуха — но ненадолго: к небесам рванулся фонтан горячего пепла.
Из западного кратера давно хлестала лава, но пробудившемуся вулкану этого было мало. Трещина разорвала гору надвое, на восточный склон тоже выплеснулась густая огненная масса, уничтожая маленький оазис и лагерь кхархи-гарр.
Трое грайанцев на крошечном карнизе уже считали себя обреченными, но Арлина, все еще стоя на коленях, протянула перед собой руки, словно призывая возлюбленного. Длинная глыба с гулким уханьем просела, упершись торцом в каменный «балкончик» и образовав нечто вроде моста наверх.
— Уходим... — из последних сил выговорила Арлина и потеряла сознание.
Орешек перекинул ее через левое плечо, как тюк, и, помогая себе правой рукой, стал карабкаться вверх — к счастью, это было несложно. Илларни и Нурайна двинулись следом. На прощание ученый, не удержавшись, бросил взгляд вниз — и успел увидеть, как жертвенник вместе с грудой обсидиановых обломков обрушился в жадный вязкий огонь.
