41
Яркое солнечное утро радовало измученных защитников Найлигрима, обещая унести в забвение тяжкие думы вчерашнего дня.
Вчера люди жгли погребальные костры, хлопотали над ранеными, латали поврежденные огнем стены и крыши, убирали обломки и смывали кровь. Вчера до темноты разносились над крепостью причитания вдов, а старые жрецы сбились с ног, не зная, что делать в первую очередь: благословлять в последний путь погибших или утешать живых?
Но сегодня горькие чувства в сердцах немного ослабли, их потеснила радость спасения, гордость выстоявших в тяжелом бою героев.
А Хранитель к тому же сумел отбросить благоговейный страх, с которым он вчера думал об Арлине. Шутка ли — Истинная Чародейка, в одиночку разгромившая целую армию!
Орешек успел привыкнуть к знакам Клана на одежде Арлины и думал о ней как об обычной девушке... если, конечно, словом «обычная» можно, не гневая богов, назвать любимую. Но то, что произошло позавчера, встряхнуло Орешка и жестоко напомнило, с кем он осмелился на века связать свою судьбу.
Ночь после того страшного вечера и почти весь вчерашний день Арлина провела в своей комнате, не впуская к себе даже Иголочку. Перепуганная рабыня тихо плакала под дверью, умоляя госпожу скушать хоть что-нибудь...
К вечеру Арлина, бледная и неразговорчивая, направилась в Дом Исцеления, чтобы предложить Зиннитину свою помощь. Работы было много, рук не хватало, но появление Волчицы привело раненых в такое смятение, что лекарь почтительнейше попросил госпожу подняться на чердак и заняться травами. Так она и сделала.
Хранитель не искал встречи с невестой. Он был слишком занят... а если говорить честно — попросту боялся взглянуть Волчице в глаза.
Но сегодня и это ушло, растаяло под солнечными лучами...
Неподалеку от шаутея Хранителя перехватил Аджунес. Толстяк выглядел приятно озабоченным. В глазах посверкивало отражение будущих золотых монет.
— Все камеры в подземелье забиты пленниками, господин мой! Я только что говорил с каждым. По большей части народ такой, что сумеет откупиться, а остальные — крепкие, сильные парни, мы их в Ваасмире продадим.
Орешек довольно кивнул. Он уже знал, что из выкупных денег четверть идет королю, четверть делится между наемниками, а остальными свободно распоряжается Хранитель: решает, сколько денег пустить на нужды крепости, а сколько — на собственные расходы.
Шайвигар хотел было промолчать о самой жирной рыбке из всего улова, но со сладким ужасом вспомнил, что Сокол умеет читать мысли.
— Там, внизу, есть юноша, — поспешно добавил он, — десятник, но выкуп за него возьмем, как за сотника. Зовут его Литисай из Рода Хасчар, он приходится племянником самому Файриферу Изумрудному Лесу, военному советнику Нуртора.
— Вей-о! — восхитился Хранитель. — Да за такого парнишку и тройной выкуп не грех заломить! Но это потом, потом... Ты не забыл, Левая Рука, что сейчас самое главное?
Шайвигар обиженно вскинул голову. Еще бы ему забыть! С самого рассвета крепость живет одной мыслью, одним ожиданием — с того самого момента, когда в ворота влетел веселый гонец на вороном коне.
Король близко! Король идет сюда!
Ух, в каком вихре завертелось все в крепости!
Конечно, больше всего хлопот было у Левой Руки. Поэтому Хранитель не стал его задерживать, и неутомимый толстячок бодро затрусил по своим нескончаемым делам. Поселок рабов был отперт на рассвете, его обитатели были уже при деле, за каждым нужен был глаз да глаз. Работы — невпроворот!
Но в первую очередь Аджунес устремился туда, куда призывала его неспокойная душа: на скотный двор. Надо же присмотреть, чтобы расползающиеся с «пустыря» крестьяне вместе со своей скотиной не прихватили что-нибудь из живности, принадлежащей Найлигриму!..
Хранитель задержался, прикидывая, куда пойти: в «городок», чтобы узнать, как идет починка домов и какая помощь нужна тем, кто остался без крова? Или в храм, чтобы поговорить со жрецами о благодарственных обрядах?
Кто-то легко тронул его локоть. Орешек улыбнулся, угадав, кто стоит за спиной. Лишь один человек в крепости мог позволить себе прикоснуться к Соколу.
Орешек обернулся к Арлине — и тут же улыбка его угасла.
Перед ним стояла бледная, замкнутая девушка с нахмуренными бровями и сурово сжатыми губами.
— Что случилось? Ты... ты больна? — встревожился Хранитель.
Видно было, что Арлине пришлось сделать над собой усилие, чтобы заговорить.
— Я оседлала лошадь, отвела за Северные ворота и привязала там. На конюшне переполох из-за того, что ждут короля... никто ни о чем меня не спросил. У ворот несет караул Аранша, она не помешает... Бери лошадь и скачи во весь опор!
— Как — «скачи»? Куда — «скачи»? — удивился Хранитель. — Вот-вот прибудет король, а я куда-то... во весь опор...
— Вот именно! — Арлина, не выдержав, повысила голос, почти закричала: — Потому что король знает настоящего Ралиджа в лицо!
На этот раз Орешку потребовались считанные мгновения, чтобы понять, о чем говорит Волчица.
Он отшатнулся, как от пощечины. Воздух комом застрял в горле. Крепость исчезла, весь мир пропал, остались только зеленые глаза, полные тоски и безнадежности. Глаза девушки, которая разом сорвала с его лица приросшую к коже маску. Сорвала с кровью, с болью, как присохшую к ране повязку.
Орешек никогда не думал, что стыд, беспощадный и жестокий, может причинять такую муку. Если бы люди могли умирать по одному своему желанию, его сердце уже не билось бы.
Обоим казалось, что молчание длится вечность. На самом же деле Орешек быстро пришел в себя. Не зря Аунк воспитывал в нем бойцовскую натуру! Смятение ушло из карих глаз, они стали такими же угрюмыми и замкнутыми, как и зеленые глаза госпожи. Орешек не дал внутренней дрожи, терзающей душу, прорваться наружу и начать сотрясать тело. Как перед поединком, он глубоко вдохнул, выдохнул... Несколько мгновений молчал, удивляясь тому, что еще жив.
— Я... мне надо взять меч... — хрипло сказал он.
Взбегая по винтовой лестнице, он злобно твердил себе: «А чего ты ждал, чего ты хотел?..»
Войдя в свою комнату — нет, не в свою, а в комнату Хранителя! — Орешек сорвал со стены пояс, защелкнул на талии, привычно скользнул ладонью по пряжке и горько усмехнулся: глупый талисман уверял, что опасности нет...
Саймингу — на перевязь... бегом вниз по лестнице... Мелькнула мысль о забытом кошельке, но возвращаться парень не стал.
Арлина ждала на том же месте, где Орешек ее оставил. Молча повернулась и пошла рядом с ним, приноравливаясь к его быстрым шагам.
— Покажу, где привязана лошадь, — хмуро пояснила она.
Орешек остро ощутил, что это последняя возможность хоть что-то объяснить девушке, которую он больше никогда не встретит и которую никогда не сможет разлюбить.
— Конечно, после этого ты можешь думать обо мне все, что угодно... — начал было он.
— Могу! И думаю! — зло перебила Арлина — но не выдержала враждебного тона, выплеснула душу: — Ты скажи хотя бы свое имя!
В ответ раздалось сухо, с недобрым вызовом:
— У меня нет имени. Как хочешь, так и называй!
— Уж я назову!.. — мрачно посулила Арлина — и осеклась, поняв, что эти слова подтверждают ее самые страшные подозрения.
До самых ворот ни один, ни другая не пытались нарушить тягостное молчание.
У распахнутых ворот стояла Аранша. Она была одна — дарнигар временно приказал днем уменьшить число солдат в караулах из-за острой нехватки людей в крепости.
Арлина молча прошла по опущенному мосту — гордая, прямая, с расправленными плечами и высоко поднятой головой. Непролитые слезы звездами сияли в глазах.
Орешек задержался возле наемницы.
— Аранша, ты можешь кое-что сделать для меня?
— Все, что угодно моему господину! — твердо ответила девушка.
— Запомни: когда я уходил, госпожа не провожала меня!
— Госпожа? Волчица? — удивленно переспросила Аранша. — Но я ее вообще со вчерашнего дня не видела!
— Умница! — заставил себя улыбнуться Орешек и прибавил шагу, нагоняя Арлину...
Орешек простился с Волчицей у полосы шиповника, окаймлявшей долину и тянувшейся до самого леса. Она начиналась у подножия стены, и Орешек надеялся, что часовой наверху не увидит с башни госпожу.
На прощание Орешек еще раз попытался объясниться с Арлиной, но замолчал при взгляде на ее лицо. К девушке с такими глазами не рискнул бы подступиться даже Подгорный Людоед.
От волнения и горя Орешек взлетел в седло так лихо, словно его с детства обучали верховой езде, но даже сам не заметил своего подвига. Застоявшаяся кобылка танцующим шагом понесла его прочь.
Нет, Орешек и не собирался оглядываться на эту проклятую крепость, в которую входишь одним человеком, а выходишь — совсем другим...
