36
Пестрая компания ухитрилась довольно быстро собраться воедино. Поперекликались немного по лесу — и встретились, довольные и счастливые. Рады были все, кроме Челивиса, которого складка миров зашвырнула в непролазные заросли шиповника, и Айфера, угодившего по самые уши в лесное озерцо.
Зато Ваастану судьба улыбнулась: он очутился на обочине лесной дороги. А это уж и вовсе везенье, радость и ура!
Правда, предстояло решить серьезную задачу: в какую сторону по этой дороге направиться? Солнце уже цеплялось за колючие верхушки елей, и никого не радовала перспектива тащиться в темноте, с каждым шагом удаляясь от города. А когда вредный Челивис предположил, что дорога и вовсе может вести не в столицу, его чуть не побили.
Но удача не оставила пеструю компанию: им встретился крестьянин, возвращавшийся на телеге из города (из Джангаша, хвала богам, из Джангаша!).
Нет, он не советует господам путникам идти дальше. Вон как солнце-то низко! До города шагать и шагать, а ворота скоро закроют. Лучше б господам заночевать у них в деревне. Околица прямо к дороге выходит, и постоялый двор имеется — большой, просторный. Раньше-то путников много было, а теперь построили мост через Тагизарну, так все другой дорогой ездить стали… Деревня — рукой подать, а барышень он на телеге подвезет…
Постоялый двор оказался бревенчатым солидным строением с покатой крышей. Выглядел он заброшенным, неухоженным: камышовые циновки на полу не менялись уже давно, паук заткал углы и потолок, воздух был затхлым, кисловатым.
Хозяин, высокий поджарый мужчина с седыми висками и уклончивым взглядом, встретил путников удивленно и без особого восторга:
— Чтоб осенью, да в нашей глухомани… только что двое пожаловали, а теперь еще такая толпа… Мы здесь приезжих почти и не видим, одно название — постоялый двор… огород меня кормит да охота… Что ж, заходите, коль пришли. Сейчас очаг растопим, ужин какой-никакой будет…
— А где те двое, что до нас пришли? — поинтересовался Челивис, брезгливо обводя взглядом большой пыльный стол в окружении тяжелых колченогих скамей. — И кстати, прибраться бы в этом свинарнике…
— Наверху те двое, — равнодушно ответил хозяин, пропустив «свинарник» мимо ушей. — Там две комнаты, наверху-то. Одну они заняли, другую могу вашим барышням предложить. А прибрать — это можно… Эй, Ферина!
В распахнутую дверь заглянула высокая худощавая девушка, очень похожая на хозяина, но резкие черты его лица были на ее мордашке смягчены юностью и свежестью. С покорнейшим видом выслушала она указания отца насчет ведра, тряпки и быстрого шевеления задницей. А тем временем глаза ее со знанием дела изучили постояльцев — и уверенно остановились на Айфере.
— Оружие придется сдать, господа мои, — сказал хозяин. — Я его в сарае запру.
Законное требование. У Кринаша тоже с оружием пришлось расстаться. Но почему-то Ралиджа кольнуло в сердце недоброе предчувствие. Стараясь не обращать на него внимания, Сокол расстегнул перевязь:
— Ты уж побереги мой меч, хозяин, дорог он мне…
— А что с ним сделается?
«И то верно», — вздохнул Ралидж и неохотно положил Саймингу на стол.
У остальных путников оружия не было. Хозяин недоверчиво оглядел постояльцев, хмыкнул, взял меч Сокола и унес.
Тут заявилась Ферина с ведром и тряпкой и выставила постояльцев на двор, чтоб не мешали уборке.
Пестрая компания расселась на крыльце, вдыхая влажный вечерний воздух и рассуждая о превратностях судьбы. Утром они думали, что ночевать будут желанными гостями в Замке Трех Ручьев. Днем ожидали, что ночь застанет их в подземелье… А вечером очутились на постоялом дворе неподалеку от Джангаша!
Челивис предложил было сыграть в «радугу», но хозяин, который нес мимо двух нанизанных на вертел гусей, заявил, что для этой скверной забавы у него не найдется коробки. Да и во всей деревне этого добра не сыщешь, потому что «радугу» придумала Многоликая на пагубу человеческому роду. Его самого как-то в Джангаше обобрали — вспомнить жутко…
Чтобы не слушать занудных воспоминаний облапошенного хозяина, Сокол решил немного побродить по деревне. Пилигрим заявил, что тоже хотел бы размять ноги.
Деревня была не столько большой, сколько растянувшейся по лесу. Домишки стояли далеко друг от друга, дворы заросли травой. За каждым домом виднелся огород.
— Небогато живут, — отметил Ралидж. — Грядочки эти жалкие…
— А зато вон там, на взгорке, — коптильня, — вступился силуранец за земляков. — Видимо, не только нашего хозяина охота кормит…
— И скотины почти нет, — продолжал придираться Сокол. — Полдеревни прошли, а часто видели конюшни или коровник?
— А в Грайане что, иначе? — обиделся Пилигрим. Ралидж вспомнил убогие приграничные деревеньки и признал, что все примерно так…
Внезапно Пилигрим остановился:
— Что-то здесь… я чего-то не понимаю… ага, вот! Мычание изнутри… это коровник. Моему господину ничего не кажется странным?
Ралидж всмотрелся в прочный бревенчатый сруб:
— В таком коровнике хорошо оборону держать. От вражеского войска.
— Вот-вот, и на дверях — замок… а цепь-то, цепь какая! Не пожалел хозяин железа, а ведь оно недешево стоит… А рядом — лачуга, обветшала вся, дверь пинком высадить можно. Это как понимать?
— Не знаю… А ну-ка, пройдемся еще…
Прошлись. Поглядели. Каждое прочное деревянное строение, обвешанное замками, оказывалось либо конюшней, либо коровником. Можно было подумать, что хозяева ожидали налета на деревню банды скотокрадов. К собственной безопасности местные жители относились куда более беспечно.
Слегка заинтригованные, путники пытались расспросить крестьян, но первый же, к кому они обратились, понес что-то невразумительное и, замяв разговор, ускользнул прочь. А потом, стоя у невысокого забора, смотрел вслед заезжим господам долгим, сосредоточенным взором.
Такие взгляды провожали Ралиджа и Пилигрима во время всей прогулки по деревни. Мужчины и женщины, молодые и старые — все бросали домашние хлопоты, не спеша подходили к заборчикам. Ни любопытства, ни испуга не было в их холодных серьезных глазах.
— Ну, уставились… — тихо буркнул Пилигрим. — Всего меня рассмотрели, до косточек…
— Словно покупать нас собираются! — раздраженно поддакнул Ралидж. — Оценивают… А пойдем-ка обратно!
На постоялом дворе их настроение улучшилось. Пылающий очаг разогнал противную сырость. Стол и скамьи были чисто выскоблены. Увесистые дикие гуси, чей перелет неудачно закончился в окрестностях деревни, источали такой аромат, что было ясно: свою птичью жизнь они прожили не зря.
Фаури и Ингила, наскоро перекусив, поднялись в свою комнату. Из женщин внизу осталась лишь Ферина. Она разливала гостям вино и, пользуясь отсутствием отца, вовсю заигрывала с постояльцами. Зубоскалила, вертела бедрами, норовила задеть плечом или грудью то одного, то другого. Но основная атака велась на Айфера, и наемник это прекрасно понимал: приосанился, поглядывал на всех сверху вниз, с лихим видом отпускал казарменные шуточки, находившие у девицы полное одобрение.
Когда гости порядком развеселились, Ферина взглянула себе под ноги и ненатурально взвизгнула:
— Ой, я ж циновки не поменяла! И всыплет же мне отец! Бегу, уже бегу! Только… только большие они очень, помог бы мне кто…
Челивис галантно дернулся вперед, но Айфер осадил его взглядом, способным остановить лавину в горах, а не то что захмелевшего собутыльника.
— Я тебе помогу, малышка! — заявил наемник и встал. — Где там твои циновки?
— На сеновале, над конюшней… — И Ферина выскользнула за порог.
— На се-но-ва-ле… — значительно, с расстановкой повторил Айфер и последовал за девицей.
— Да, — разочарованно вздохнул Челивис, — не скоро нам придется ходить по чистым циновкам…
— Жаль, зеркала нет, — сказала Фаури. Дочь Клана сидела на скамье, а Ингила, стоя у нее за спиной, бережно расчесывала мягкие русые волосы госпожи обломком деревянного гребня, которым снабдила их Ферина.
— Да госпожа небось на эту красоту и дома насмотрелась, — с завистью сказала Ингила. — Я бы тоже длинные волосы отпустила, да с ними не покувыркаешься… — Она шагнула в сторону и критически обозрела дело своих рук. — Ну, чистый шелк! И травинки мы все выбрали… Может, позвать эту, как ее… кривляку здешнюю… пусть воды согреет — помыться перед сном?
— Нет! — вздрогнула Фаури. — Не зови никого. И сядь поближе. Я… я почему-то боюсь.
Ингила недоуменно пожала плечами:
— А чего бояться-то? Не в темнице сидим, не по лесу бродим…
— Я бы сейчас лучше в лесу очутилась. Тебе не кажется, что здесь пахнет кровью?
— Гнилью здесь пахнет! — фыркнула циркачка. — Конура, а не комната. Но можно ставни открыть и проветрить.
— Ставни… — растерянно повторила Фаури. — Да, ставни! Смотри: на них есть пазы для засова — а самого засова нет. Окно не запирается!
— А зачем? Тут высоко, кто сюда залезет? А с открытыми ставнями воздух свежее.
— Смелая ты, Ингила!
— По свету брожу. Если на каждом шагу бояться — далеко не уйдешь.
— Ты и со мной смелостью делишься. Беру тебя за руку — и страх уходит. И в темнице то же самое было.
— Ой, в темнице! Я там так перетрусила… А госпожа держалась — любо-дорого взглянуть! Ну, просто королева! Фаури взяла себя в руки и ответила почти весело:
— Если верить преданиям, была когда-то я и королевой. Лет семьсот назад. Каких только несчастий не случается с одинокой слабой женщиной, верно?
Ингила хихикнула, но вдруг стала серьезной:
— Я и забыла… ведь госпожа — Вечная Ведьма! Может, и сейчас Рысь не зря тревожится из-за окошка? Правда-правда-правда! А поищем-ка мы, чем его закрыть!
Циркачка выскочила за дверь — и тут же вернулась, потрясая метлой:
— Вот! Хозяйская дочка на лестнице забыла. Ручка крепкая, толстая, мы сейчас ее в пазы…
Общими усилиями девушки приладили ручку метлы вместо засова.
— Вот и всё-всё-всё! — щебетала Ингила. — С лестницы беда не явится: внизу наши сидят. И Сокол, и оба наемника, и мой Тихоня, и Рифмоплет, и Пилигрим.
— Пилигрим… — задумчиво промолвила госпожа. — По-моему, он самый храбрый на свете! Помнишь, как он бросился за мной в реку? И в темнице держался так мужественно…
Ингила помрачнела. Пилигрим, конечно, славный паренек, но незачем Дочери Клана так глубоко вздыхать… и глубокое мерцание в синих глазах тоже совершенно ни к чему… Ох, быть беде, если Рысь забудет, кто она такая!
— Словом, все там, — сухо перебила циркачка госпожу. — Вся пестрая компания. Мимо них никто не проберется…
Она не договорила: госпожа вскочила на ноги так резко, что облачко волос взметнулось вокруг головы. Белая ручка взмахом указала на окно.
Ингила обернулась — оцепенела.
Оконные ставни подрагивали: кто-то пытался открыть их снаружи. Толчки были осторожными, но сильными: ручка метлы так и ходила в пазах.
Девушки разом закричали.
Прежде чем взобраться по приставной лесенке на сеновал, Ферина прихватила возле поленницы топор. Затем шустро полезла наверх, довольно взвизгивая, когда поднимающийся сзади Айфер лапал ее за икры.
Как только они очутились на груде свежего ароматного сена, наемник без единого слова сгреб девицу в охапку и весьма удивился, когда она ловко вывернулась из его могучих объятия.
— Потом! — строго сказала Ферина. — Сначала помоги, раз обещал. Приколотить надо кое-что… — Она протянула Айферу три длинных гвоздя. — Я б сама, да у меня все время гвозди гнутся, не напасешься. Вот, держи топор — обухом придется…
— Ладно, — пожал плечами грайанец. — Что прибить-то надо?
Девица отодвинула тонкий слой сена в углу. Айфер присвистнул, увидев, что одна из толстых досок с одного конца почти оторвана от балки. Прочное дерево было исполосовано чем-то острым. Казалось, кто-то очень сильный пытался сверху прорваться в конюшню и почти в этом преуспел — но не пробился и в гневе изодрал доску ножом.
— Это кто ж так расстарался? — спросил Айфер, переворачивая топор обухом вниз и прилаживая первый гвоздь к доске.
— Волки, — коротко ответила девушка, тревожно глядя через маленькое окошко на край полной луны, серебрящейся над верхушками елей. — Поторопись, а то не успеем…
— Куда спешить-то? — удивился Айфер, точным ударом загнав гвоздь в дерево. — Погоня за нами, что ли?.. А как волки на сеновал залезли? Не по лестнице же!
— Жрать захотели, вот и залезли, — невесело усмехнулась Ферина. — Волки и другую дичь сыщут, лошадка нам с отцом самим нужна… Крепче забивай, чтоб самому не отодрать было!
— А уже готово, — отозвался парень, отложив топор. — Что-нибудь еще хозяюшке угодно?
— Угодно, — прошелестело у него над ухом. — Ребенка хочу от тебя, богатыря…
Айфер обернулся. Ферина Лесная Трава успела сбросить платье и теперь стояла перед ним нагая, во весь рост, странно мерцая большими зеленоватыми глазами. Айфер помотал головой. То ли причиной было выпитое вино, то ли лунный свет, обливший тело девки с постоялого двора, — но в этот миг показалась она Айферу самой прекрасной и желанной из всех женщин, каких видел наемник за свою бродячую жизнь. Но налюбоваться на эту дивную красоту парень не успел: Ферина прыгнула на него, вытянув вперед руки, обхватила за шею, повалила на сено. Они покатились в любовной схватке, странно похожей на смертельную борьбу. Внизу, в конюшне, храпела и билась испуганная лошадь. Густой, дурманящий запах сухой травы отнимал память и разум…
* * *
Пестрая компания продолжала развлекаться. Тихоня молча пристроился поближе к одному из кувшинов. Челивис задремал у огня. Пилигрим и Рифмоплет вспомнили свою ссору в темнице и от души мирились.
— «Палача» я беру назад. Считай, не говорил…
— Да уж, пожалуйста, возьми «палача» назад. Я не палач, я дурак… И не спорь — я дурак! Надо было соображать, что можно читать, а что — нет!
— Нет, ты не дурак! Ты поэт!
— А есть разница? — поинтересовался Ваастан, выглядевший заметно трезвее остальных.
— Умолкни, грубиян! — гневно ответствовал Пилигрим. — Не видишь, людям хорошо! Сегодня всем должно быть хорошо!
— Пра-авильно! — умилился Ралидж. — Всем должно быть хорошо! А наверху двое бедняг сидят… хозяин сказал! Торчат в холодной комнате! Может, даже без ужина, если денег не наскребли!
— И без вина?! — ужаснулся поэт судьбе незнакомых постояльцев.
— Без вина! — убежденно кивнул Сокол. — Эй, Тихоня, в кувшине еще булькает?.. Вот и славно. Пойду позову их к нам.
Ралидж направился к лестнице упругой и твердой походкой абсолютно трезвого человека. Поэт и Пилигрим проводили его одобрительными взглядами и вернулись к теплой беседе:
— Нет, ты не дурак! Дурак — тот властитель замка! Унтоус! Мог бы сейчас твои стихи слушать… за трапезой…
— Бедняга! — пустил слезу Рифмоплет. — Сам не знает, чего лишился! А ведь он любит — про страшное… на ночь… А сейчас как раз ночь!
— Ночь? Тогда читай! Про Полуночную деревню! Про этих… которые колдуна убили… про оборотней!
— А вам стра-ашно будет!
— А мы смелые! Эй, Тихоня, мы смелые?.. Во, гляди — кивает! А давай на спор, что не испугаемся!
— На что спорим? — деловито уточнил Рифмоплет.
— На золотой.
— Идет! Ну, держитесь у меня… такие кошмары напущу…
Поэт выпрямился, лицо его стало серьезным. Он помолчал немного, видя в этот миг то, чего не дано видеть другим, и начал медленно, горько и строго:
Гляди не гляди с тоской в небеса — убийству прощенья нет!
Весь лес затопив, терзает глаза пронзительный лунный свет.
Молись не молись, а порой ночной клыки раздвигают рот
И не удержать томительный вой, что горло и душу рвет.
Слеза не слеза в зеленых глазах, а видят они сквозь ночь,
И дразнит беспомощной жертвы страх, и жалость уходит прочь.
Податливость горла помнят клыки, кровь слижет с шерсти язык…
Он не закончил: дверь с визгом отворилась. Поэт оглянулся на досадную помеху… и, побелев, вскочил на ноги.
Все, кроме спящего Челивиса, тоже вскочили и в ужасе уставились на дверь. С коротким придушенным воплем Никто метнулся за спину Ваастана. Тихоня молча подхватил тяжелую дубовую скамью, вскинул перед собой. Пилигрим выдернул из очага пылающую головню и укоризненно сказал:
— Ну и гад ты, Рифмоплет, после этого! За паршивый золотой — и такие страхи на людей…
* * *
Ралидж поднялся по лестнице, стукнул в ближайшую дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.
— Наша компания приглашает… — начал он — и замолчал, разом протрезвев.
В упор взглянул в смятенное лицо мальчика — и медленно перевел глаза на вскочившего со скамьи взрослого человека.
— А ты изменился за три года, — сказал Ралидж, не узнавая своего голоса. — Помолодел лет на тридцать. Впрочем, я тебя всякого видал — даже выкрашенного под наррабанца…
Айрунги кончиком языка облизнул пересохшие губы. Его трудно было смутить и испугать, но внезапно появившемуся Соколу это удалось.
— Мельчаешь, приятель, — обманчиво спокойным голосом продолжал Хранитель. — Раньше водил армию чудовищ на завоевание мира, а теперь обучаешь ребятишек воровству?
Айрунги пришел в себя. Он провел ладонью по груди (Ралидж заметил, что сквозь бурую ткань балахона пробивается странный блеск) и хотел что-то сказать, но ему помешал донесшийся из соседней комнаты пронзительный женский крик.
* * *
Айфер не уловил мгновений, когда объятия Ферины превратились в хватку убийцы. В кожу впились когти, перед лицом лязгнули клыки, чуть промахнувшись мимо горла.
Айфер всегда медленно соображал. Но руки бывалого воина ответили на атаку раньше, чем рассудок осмыслил происходящее. Словно кузнечными клещами стиснули они извивающуюся тварь. Та пронзительно завизжала и глубже вонзила когти в плечи человека.
Какая страшная сила была в невесть откуда взявшемся существе! Подвывая, оно тянулось клыками к горлу Айфера. С трудом удерживая врага на расстоянии вытянутой руки, грайанец перекатился на бок и попытался ударить зверя о стропила сеновала. Тварь извернулась. В лицо человека било зловонное дыхание, хищная морда скалилась в полумраке, когти рвали тело наемника.
Мгновения ужаса и смятения прошли. Вот враг, вот бой, а остальное не важно.
Не обращая внимания на бегущие по коже струйки крови, воин вновь попытался ударить противника о бревно. Тварь коротко взвизгнула, поджала и распрямила задние лапы. Удар пришелся Айферу в живот, от боли потемнело в глазах. «Брюхо, гадина, распорола!» — мелькнула мысль. Мгновенно вспыхнувшее видение собственных внутренностей, вываливающихся на сено, вызвало приступ бешеной ярости, придало силы. Рывком высвободив правую руку, воин нашарил покрытое жесткой шерстью горло и стиснул его, вкладывая в это движение и гнев, и смятение, и жажду жизни…
Под пальцами что-то противно хрустнуло. Темная пасть судорожно дернулась, раскрылась, словно в зевке. Мерзкое существо обмякло, обвисло на когтях, глубоко всаженных в тело Айфера. Воин рывком освободился, оставляя на лапах противника обрывки своей кожи, и откатился прочь. Он лежал, напряженно вглядываясь во мрак: не спешат ли на помощь убитому врагу другие твари? Затем осторожно провел рукой по животу и убедился, что он не распорот, но раны основательные.
Кружилась голова, шумело в ушах. Айфер поднялся на колени, стараясь не смотреть на неподвижного противника. Он уже видел краем глаза тело женщины с неестественно откинутой головой — и не собирался рассматривать его подробнее.
Вид лунной полосы, в которой плясало облачко взбаламученной сенной трухи, вызвал у Айфера отвращение, к горлу подступил тугой ком. Но легкое движение в полумраке заставило вновь собраться, напрячься. Что это? Шевельнулся край приставной лестницы! Кто-то лезет на сеновал!
И опять не рассудок, скользивший на грани безумия, а сами руки сделали все, что нужно: бесшумно нашарили топор, которым грайанец только что приколачивал доску, и поудобнее перехватили рукоять.
В лунном свете над краем лестницы возникла большая серая голова с острыми настороженными ушами. Почти в упор увидел Айфер, как подрагивают ноздри хищника, читая в воздухе все, что произошло сейчас на сеновале.
Но жуткое существо не успело даже оскалиться: лезвие топора врезалось сверху между ушей, разваливая голову пополам.
Айфер оттолкнул лестницу вместе с вцепившейся в нее мертвой тварью, перегнулся, теряя силы, вниз и вгляделся во враждебную ночь.
В лунных потоках метались гибкие серые тени, у некоторых в передних лапах были факелы. Твари молча стягивались, окружая постоялый двор. Но вот тишина была нарушена: один из хищников откинул голову и протяжно завыл. От этих горьких звуков бесстрашный Айфер вздрогнул и из последних сил отполз в глубь сеновала. В ночном воздухе плыла глухая боль, безнадежное отчаяние, голодная ненависть. Страшную песнь подхватил второй голос, третий… ему откликнулись тоскливые переливы с дальнего конца деревни…
«Стаю собирает, сволочь…» — подумал Айфер. И стала эта мысль последней, и соскользнул грайанец в черную пелену, милосердно погасившую боль…
* * *
Ворвавшийся в комнату Ралидж увидел Ингилу и Фаури, которые в ужасе прижались друг к другу. Ставни сотрясались от мощных толчков снаружи. На глазах у Ралиджа нижняя доска с треском отлетела. В щель просунулась покрытая шерстью лапа и зашарила в поисках засова. Страшные когти оставляли на ставне глубокие следы.
Ралидж шагнул к окну, подобрал оторвавшуюся доску и с размаху врезал по мерзкой лапе — да так, что доска — разлетелась в щепки. Раздался вопль, лапа исчезла, но снаружи на ставни обрушился такой удар, что засов затрещал.
— Так, уходим! — скомандовал Сокол. — Лучше всем сейчас держаться вместе.
— Кто это? — непослушными губами шепнула Фаури.
— Горничная, постели вам разобрать! — огрызнулся Ралидж. — Пошли, я сказал!
Резкий окрик помог барышням прийти в себя. Обе поспешили вслед за Соколом в тесный коридорчик.
— Я взгляну, что там на лестнице… — Ралидж по привычке вскинул руку, ища эфес, и чуть не выругался, вспомнив что Сайминги с ним нет. — Стойте здесь. Если что — кричите.
Он выглянул на маленькую площадку винтовой лестницы. Снизу доносились крики и грохот — похоже, там было не спокойнее, чем наверху. Но в этот миг Хранитель не думал об оставшихся в зале спутниках: внизу мышонком прижался к стене Ильен, вскинув перед собой руки. Рядом застыл Айрунги: лицо искажено гримасой ужаса, рука прижата к груди, сквозь пальцы струится странный блеск…
— Учитель! — умоляюще пискнул Ильен.
Айрунги словно не услышал — или действительно не услышал? Он шагнул назад, коснулся лопатками стены — и прошел сквозь нее, как сквозь туманное марево. Исчез.
В этот миг во дворе раздался жуткий звериный вой — и слился с пронзительным криком Ильена. Мощное тело метнулось по лестнице к ребенку, сбило с ног, накрыло собой.
Хранитель не стал тратить времени на то, чтобы бежать вниз по ступенькам. Он перемахнул через перила, спрыгнул каблуками вперед на серую тварь, упал на нее, вцепился в острые, как у волка, уши, оттащил клыкастую пасть от горла Ильена.
Хищник попытался извернуться и вцепиться в нового врага, но не тут-то было: человек, оседлав зверя и не выпуская из рук ушей, изо всей силы колотил его мордой о ступеньку (прием, не имеющий никакого отношения к благородному искусству карраджу и освоенный некогда Орешком в аршмирских кабацких драках).
Ильен отполз в сторону, попытался встать на ноги — и с коротким стоном опустился на пол: все-таки зверь его крепко помял! Но даже в этот миг внук Илларни Звездного Голоса не обезумел от ужаса. Быстро поискал взглядом, что бы швырнуть в чудище, и, не найдя ничего, вцепился в резной столбик перил, рванул на себя. Столбик зашатался.
От кипящей в зале схватки отделилась еще одна серая тварь и гибким движением прыгнула на плечи Ралиджу. Ильен пронзительно закричал и так рванул столбик, что вместе с ним опрокинулся на спину. Тут же извернулся и увидел: зверь, который напал сзади на Хранителя, ухитрился каким-то образом запутаться в плаще и теперь катался по полу, сдирая с головы коричневое сукно, но почему-то еще больше в него заматываясь. Зеленая заплатка на дергающейся из стороны в сторону башке была похожа на потрясенно распахнутый глаз.
Хранитель оставил своего неподвижного противника, обернулся к мальчику. Взглядом оценил «оружие» в его руках, одобрительно кивнул, пинком вышиб из-под перил еще один столбик и несколько раз крепко вытянул спеленатую плащом тварь. Та дернулась и затихла.
Сверху по лестнице с визгом сбежали Ингила и Фаури:
— Там… выбили окно, лезут…
— Худо! С двух сторон зажали… — процедил Хранитель, бросив короткий взгляд на кипящую в зале драку.
А там было на что посмотреть! Во всех кабаках стоят тяжеленные скамьи — чтоб гости, напившись, не лупили друг друга по головам. Здешнюю мебель столяр делал с тем же расчетом — да только не был он знаком с Тихоней! Массивная скамья так и летала в руках циркача, отшвыривая к двери серых тварей. Рядом Ваастан и Пилигрим с ловкостью жонглеров крутили в воздухе горящие головни. У их ног Рифмоплет и окончательно проснувшийся Челивис вдвоем душили громадного лохматого зверя. Дрожащий крупной дрожью Никто забился в угол и не принимал в драке ни малейшего участия.
На всю эту картину Хранитель мог бросить лишь беглый взгляд, потому что по лестнице вниз уже спешили трое зверюг. К счастью, на узкой лестнице нападать одновременно хищники не могли. Ралидж, орудуя столбиком от перил, ухитрялся удерживать на почтительном расстоянии клацающие клыки. Из-под его локтя время от времени выныривал Ильен, бил своей дубиной по лапам слишком близко подобравшихся чудищ и вновь отступал за спину Хранителя.
— На улицу лучше не соваться! — закричал Рифмоплет, который разделался со своим противником и улучил миг, чтобы выглянуть в щель меж ставнями. — Их там полон двор, сволочей небритых!
— В клещи зажать хотят! — отозвался Ралидж. — С двух сторон атакуют!
— Надо прорываться на крышу! — неожиданно твердо скомандовал Пилигрим. — Там люк. Хоть со всех сторон полезть не смогут!
И такая сила была в голосе этого парня, обычно веселого и приветливого, что все, не задумываясь, подчинились. Даже Сокол не заметил, что у него перехватили командование, и крикнул в ответ:
— Люк у меня над головой… и лестница к нему приставлена. Только он, наверное, заперт!
— Все отходим к лестнице! — приказал Пилигрим.
Стая завыла еще отчаяннее и усилила натиск. Теперь только огонь не подпускал к людям оскаленные, истекающие голодной слюной пасти.
— Тихоня — наверх! — скомандовал Пилигрим. — Выбить люк и проверить, чиста ли крыша!
Без единого слова могучий циркач начал карабкаться по приставной лесенке. Люк не задержал его. Если бы не полетевшие вниз щепки, все решили бы, что лаз на крышу и не был заперт.
Тихоня исчез в квадратном проеме и тут же крикнул басом:
— Нету никого!
— Теперь — женщин и мальчика! — распорядился Пилигрим, ткнув почти погасшей головней в глаз особо шустрому оборотню.
И тут, отшвырнув Ингилу, в лестницу вцепился Никто. Капюшон его упал на плечи, лицо было серым, глаза прыгали.
— Меня, меня-я! — завопил он. — Вы же не понимаете… не знаете, кто я! Не знаете, зачем мне в Джангаш! Это важно! Очень!
Никто из мужчин не успел возмутиться настолько, чтобы дать наглецу по уху: Ваастан нагнулся, подхватил визжащего труса за ноги и так резко подсадил наверх, что тот влетел головой в люк. Тихоня ухватил его и втащил на крышу.
Выяснять отношения было некогда. Ваастан уже помогал Фаури подняться по лестнице. Но не в одной голове мелькнула мысль, что хорошо бы, оказавшись на крыше, сбросить паникера на корм оборотням…
Впрочем, когда все отступили наверх и захлопнули люк (а Тихоня, как самый тяжелый, уселся на крышку), мысли о справедливом возмездии куда-то улетучились.
Покатая крыша, залитая лунным светом, оказалась и впрямь неплохим местом для обороны. Люк, на котором сидел Тихоня, открыть было весьма непросто, хотя снизу кто-то толкал царапал крышку. Беснующиеся внизу оборотни по стенам на приступ пока не лезли и лестницы не волокли. Осажденные получили передышку — вероятно, ненадолго.
— Факелы у них, — сказал Пилигрим озабоченно. — Не вздумали бы дом поджечь…
— Тише, — оборвал его Ралидж. — Не подкинь им светлую мысль.
Ингила испуганно охнула.
— Да не подожгут они! — поспешил успокоить ее Рифмоплет. — Они небось жареную дичь не любят, оборотни эти…
— Дичь? — растерянно, непонимающе переспросила Фаури. — Какую дичь?
Сокол предупреждающе кашлянул и громко спросил Рифмоплета:
— Ты эту легенду раньше слышал… Когда эти сволочи в людей превращаются? На рассвете? При первом петушином крике? Когда луна зайдет? С людьми как-то сподручнее драться…
— Об этом в разных вариантах легенды говорится по-разному, — оживился поэт. — Когда я заканчивал стихотворение…
— Не вздумай читать! — рявкнул Пилигрим. — С крыши сброшу! Прямо к твоим героям!
— Да что ты! — искренне ужаснулся поэт. — Я вообще на другие сюжеты перейду! Что-нибудь тихое, умиротворяющее… Барашки жуют ромашки… над ними щебечут пташки…
— Если тебя самого не сжуют, — хмыкнул Челивис, — так и быть, пиши про барашков. Разрешаю.
Пилигрим пихнул его локтем в бок, указал глазами на девушек и бодро произнес:
— Не так уж плохи наши дела. Все могло быть и хуже.
У Ингилы не выдержали нервы:
— Хуже, да? А так мы просто любимчики богов! Красота, а не жизнь! — Циркачка обвела мужчин бешеным взглядом. — Тут же, прямо сейчас расцелую того, кто мне докажет, что в этой заварухе есть хоть что-то хорошее!
— Я могу! — с ходу откликнулся Рифмоплет — просто чтобы опередить других. Под мрачными взглядами ему пришлось выдать хоть какое-нибудь объяснение: — Мы за ужин и вино еще не расплатились. А если завтра этот гад, хозяин здешний, сунется ко мне насчет платы — хрен ему хоть медяк…
Договорить Рифмоплету не дали: нервное напряжение разрядилось в дружном хохоте. Ингила, взвизгнув, кинулась поэту на шею. Оборотни недоуменно замерли, подняв вверх морды и прислушиваясь к доносящемуся с крыши смеху.
Общее веселье было вдребезги разбито напряженным вопросом Сокола:
— А где Айфер?
Все разом замолчали. Как они могли не заметить…
— Он с той девкой ушел, — вспомнил Челивис. — С Фериной…
И передернулся, подумав, что сам мог оказаться на месте бедняги наемника.
У Ралиджа вырвалось злобное ругательство. Он подошел к краю крыши, взглянул на беснующуюся стаю.
Сзади послышались всхлипывания. До сих пор Ильен держался молодцом, но при мысли о добродушном великане, который учил его ездить верхом, мальчик не сдержал слез.
— На приступ пошли, — негромко сказал Ваастан, до сих пор неотрывно глядевший вниз.
Все бросились к краю крыши (кроме Тихони, который не рискнул оставить люк). Внизу оборотни деловито волокли к стене три лестницы. В воздухе мелькнуло несколько камней. Ингила ойкнула, отшатнулась от края крыши, — острый камень оцарапал ей щеку. Хищники подняли вой, запрыгали, задрав морды к бледнеющей луне.
— Торопятся, — задумчиво сказал Пилигрим, подбирая упавший к его ногам камень и метко отправляя его обратно. — Светает…
Он не договорил: оборотни вдруг разом замолчали. Зато Ингила и Фаури закричали так, что смогли бы переголосить всю стаю.
И было с чего закричать! Возникнув в предутреннем небе, над постоялым двором качнул распахнутыми крыльями гигантский черный дракон.
Осажденные, не сговариваясь, упали плашмя, растянулись на крыше, стараясь стать незаметными, невидимыми. На ногах остался лишь Сокол — он устремил взор в небо, не в силах отвести глаза от грозного видения.
Чудовище снизилось чуть ли не к самой крыше. Оборотни, подвывая и визжа, бросились врассыпную. А люди, заледенев от ужаса, увидели нечто совсем невероятное, немыслимое: на спине дракона восседали две женщины!
Одна подалась вперед, за ней шлейфом летели черные волосы. В фигуре второй было что-то странное: то ли горб, то ли ноша за спиной…
Мало было путникам оборотней, так теперь еще и ведьмы!..
Дракон круто развернулся и заскользил низко над землей — в погоню за разбегающимися людьми-волками.
— Он вернется! — заскулил Никто. — Чует мое сердце — он вернется!
— Ох, что сейчас будет!.. — выразительно сказал Ралидж. Ингила сочувственно взглянула на Сына Клана, до сих пор ни разу не выказавшего страха, а теперь вдруг оробевшего.
— Что-нибудь придумаем, — сказала она, чтобы подбодрить Сокола. — Я понимаю… это все-таки дракон… но мы как-нибудь…
— Дракон?.. — рассеянно переспросил Ралидж. — Какой еще… ах, драко-он… — Он взглянул на циркачку так, словно увидел ее впервые, и с чувством произнес: — Да в болото под кочку всех драконов на свете! Жена моя нагрянула, вот что!..
