Татьяна Минина
Исповедь Медеи
Не сбывается то, что ты верным считал,И нежданному боги находят пути.Еврипид. «Медея»
— Но, мой басилевс! Она доказала, что способна на убийство! Вспомните Абсирта, Талоса, вспомните Пелия, наконец!
Лицо Ясона медленно багровеет. Гневом набухает вена на лбу. О мой возлюбленный, как ты прекрасен в своей ярости.
— Что болтаешь?! Да, Медея способна убить ради меня! Так как же она может убить моих детей?! Наших детей…
Голоса словно отдаляются, громче них звук крови, бегущей по моим венам. Спасибо тебе, любимый, за веру в меня. Я рядом, совсем рядом, в том же зале проклятого коринфского дворца. И в то же время я далеко, в мире теней, зыбких грез и забытья. Этот мир близко, на расстоянии руки, но тех, кто находится в нем, нельзя видеть человеческими глазами. Живые попадают сюда лишь в снах или в пророческом экстазе. За редким исключением. Я одно из них, благодарю тебя, мать Геката, богиня черной луны и ночного колдовства, моя покровительница. Потому и стучит так звонко сердце, потому и слышен шум крови — живые звуки гремят здесь, как громы Зевса в мире людей.
Не открой мне Геката доступ в зыбкий мир черной луны, лежала бы я сейчас на площади. Мертвая, как Меррер и Ферет. Вместо этого я стою на колеснице богини, запряженной крылатыми змеями. Змеи недовольно шипят и слегка извиваются, им не по душе повиноваться смертной, но воля Гекаты подчинила их мне на время. Тела Меррера и Ферета в колеснице у моих ног. Кровь на поношенных хитонах из богатой ткани, лица в грязи. Искаженный рот Меррера. Ужас в глазах Ферета. Не знаю, суждено ли мне когда-нибудь умереть, но остывающие лица сыновей я буду помнить даже после смерти. Наших с Ясоном сыновей.
Я трогаю поводья, шепчу заклинание, и змеи, яростно шипя, выносят меня из мира черной луны в мир живых…
* * *
Георгий шел по университетскому коридору и улыбался неизвестно чему. Золотая осень, солнечные лучи лезут в высокие пыльные окна, и коридор словно расчерчен на квадраты: свет-тень. Свет-тень. Свет-тень…
Сколько лет назад он впервые увидел этот сон? Чернокудрая женщина, не старая, не молодая, словно время перестало быть властно над ней в дни ее зрелого расцвета. Строгий профиль, ясно видны завитки волос на лбу и виске, нос с горбинкой, изящный подбородок. Руки стискивают поводья колесницы так, что аж костяшки побелели. Георгию двенадцать лет, и он прежде всего думает о том, как же можно запрячь змей, как на них держится упряжь? А потом женщина поворачивается к нему, и он видит, что она напряжена как струна. Прикусила нижнюю губу, нет, прокусила ее так, что появилась капелька крови. Женщина не чувствует боли, ей не до того, а красная капля никак не упадет вниз…
На чердаке старого бабушкиного дома царит духота, несмотря на тень. Он выстроен совсем недалеко от моря, окруженный оливковыми зарослями, а если высунуть голову в чердачное окно, видны холмы, поросшие кипарисами. Георгий проводит здесь каждое лето и уже пресытился горячим воздухом и блестящей бирюзой теплого моря. Может, на чердаке найдется что-нибудь интересное?
Мальчик берет верхнюю из небрежно сваленных в углу книг. Отец с детства приучал: «Не знаешь, чем заняться, — возьми что-нибудь почитать». Дует на обложку и слышит недовольное фырканье — оказывается, рядом спал бабушкин полосатый кот, на которого и полетела пыль. Надо бы почесать котика за ухом, извиниться, не нарочно же его обсыпал, но хищник гордо отмахивается лапой от протянутой руки и удаляется искать покоя в другом углу чердака. Георгий наконец смотрит на обложку: что ему досталось? Буквы выглядят изломанными, лет через пять он узнает, что это стилизация под старый греческий алфавит. «Еврипид. Медея». Можно рыться в куче дальше… нет, пожалуй, надо разобраться с этой находкой.
— Кириа Елена! — Перемазанный чердачной пылью мальчик влетает во двор, где бабушка под навесом занимается засолкой маслин. Вездесущий полосатый кот фыркает с подоконника — сейчас тебе влетит за грязь на лице и одежде! Впрочем, Георгия трудно остановить. — Кириа Елена, это что, детская книжка?
Ему уже двенадцать, и тратить время на детские сказки он не намерен. Переждав бабушкины охи и ахи по поводу своей испачканной персоны, Георгий повторяет:
— Кириа Елена, это детская книжка?
Бабушка разглядывает обложку.
— Не совсем. Твой отец читал уже в колледже. Что-то про злую колдунью.
В колледже учатся уже почти взрослые парни, значит, не стыдно. Георгий прихватывает горсть плодов из корзины и устраивается тут же под навесом с книжкой. Свежие маслины слегка горчат и одновременно отдают виноградом. Кот украл одну и гоняет по утоптанному полу, но мальчик уже погружается в другой мир.
Это случилось где-то рядом, только очень давно. Из чудесной Греции, где рядом с людьми жили кентавры, сатиры и дриады, волшебный золотой овен попал в Колхиду. Колхида, как Георгий узнает позже, — это уже на Черном море, там, где Кавказ. И овен не просто так туда попал, он спасал одного мальчика от врагов. Но это не очень важно, важнее, что овна в Колхиде принесли в жертву богам. А снятую с него шкуру, то есть руно, поместили в священной роще, которую охранял дракон…
Дальнейшему он не очень верит. Не верит сразу, еще до того, как Медея станет приходить в его сны с капелькой крови на прокушенной губе и болью в глазах. Может, потому она и стала его посещать, что он не поверил Еврипиду?
— Дорогой господин профессор… — Сквозь пелену воспоминаний прорвалась явь. Реальность в виде ученой рожи, то есть ученого мужа, ах, простите, дорогой коллега, задумался, не узнал, не ожидал такой чести… В молодости пышущий собственной значимостью господин был рыж, теперь поседел, полысел, господи, какая чушь — совсем не потому я его терпеть не могу… У Георгия запищал коммуникатор: очень вовремя, хороший предлог отделаться от неприятного собеседника.
На экране коммуникатора четыре буквы: «Марк». Эх, Марк, лучший друг со студенческих лет, в очередной раз ты меня выручаешь!
— Привет, Георгий, уже на лекции?
— Нет, еще есть пять минут. — Георгий всегда рад Марку, он и во время занятия нашел бы способ с ним поговорить. Когда-то они вот так же тайком болтали на лекциях, будучи студентами, и вот Георгий уже профессор, а они с Марком все так же болтают на занятиях.
— Георгий, хочу тебе прочитать, что наши газеты тут пишут. — Марк всегда говорил быстро, все время спешил сам по себе, не потому что у Георгия лекция через пять минут. Такая уж у него скоростная жизнь, у нынешнего главы семейного бизнеса. — После недавнего ученого совета, где ты представил свою находку. Бомба в науке, пишут!
— Нашу находку, — поправил Георгий.
— Вот, слушай. — Слышно, как Марк шуршит газетой. Он был старомоден, любил печатные версии. Георгий же, наоборот, предпочитал современные технологии — коммуникатор, нетбук, ридер. — Цитирую: «…университетские ретрограды до последних дней называли его авантюристом и профаном. Они сопротивлялись защите его диссертации, разбивавшей одну из привычных догм. Всячески интриговали, мешая ему получить грант на продолжение исследований». Слышишь, Георгий, это про тебя пишут! — Марк облегченно засмеялся. — Слушай, теперь авантюристом не называют, да?
— Нет, теперь называют «дорогой господин профессор»…
Оба захохотали. Они часто смеялись вместе, когда разговаривали. Однокурсник Марк был первым, с кем Георгий поделился своим сном. Впрочем, далеко не сразу. После одного из семинаров по древней истории…
— Давайте восстановим цепочку событий. — Преподаватель желчно жует губами и обращается к судорожно листающему конспект юноше. — Марк Романидис, пожалуйста, расскажите нам всем канонический вариант мифа о Медее.
— Ну, все началось, собственно, с золотого руна. — Кудрявый, с мужественными чертами лица студент со вздохом поднимается. Не похоже, чтобы он был хорошо готов к семинару. Георгий никогда тесно не общался с этим парнем, но знает, что он из богатой семьи и в университете обучается в первую очередь ради экономических и юридических знаний. — Э… В Греции был базилевс по имени Эсон. Его изгнал с трона города Иолка его брат…
— Двоюродный брат Пелий, — подсказывает с места кто-то нетерпеливый. Преподаватель скрипуче, протяжно реагирует:
— Господа, вы не в школе. У всех будет возможность высказаться. Продолжайте, пожалуйста.
— Да. — Кудрявый Марк успел кинуть взгляд в записи и вновь частит словами. — Эсон удалился в изгнание, где и вырастил своего сына Ясона. Достигнув совершеннолетия, Ясон пришел к Пелию и потребовал вернуть трон отца. Пелий не решился противоречить и решил погубить царевича исподтишка. Он заявил, что отдаст трон тому, кто вернет в Грецию священное золотое руно. Ясон созвал всех героев Греции, они построили корабль «Арго» и отправились за руном. По дороге им пришлось преодолеть кучу препятствий, — юный оратор увлекся, глаза его разгорелись, — на них нападали птицы, роняющие железные перья, им пришлось воевать с амазонками и проплыть между сдвигающимися скалами…
— Я вижу, что мультфильм про аргонавтов вы смотрели, — скрипит преподаватель. — Давайте вернемся к самой Медее. Какова была ее роль?
— Э-э-э… — Кудрявый, похоже, смущен намеком на детский мультик и рвется доказать, что он «в теме». — Медея была дочерью царя Колхиды, Эета, которому и принадлежало золотое руно. Богиня любви Афродита решила помочь прекрасному Ясону. Она послала своего сына, Эрота, и тот выстрелил Медее в сердце своей волшебной стрелой. И та, как только увидела Ясона, так сразу в него и влюбилась. Эет не хотел отдавать руно и посылал Ясона на всякие испытания. Он должен был сразиться с целым войском один, но Медея ему помогла. Она велела ему бросить в воинов камень, и те передрались между собой. Потом Медея узнала, что отец все равно не хочет отдавать руно и вообще задумал убить всех греков. Она рассказала все Ясону, отвела его в священную рощу, усыпила там дракона, Ясон украл руно, и они уплыли в Грецию. — Юноша замялся, опять послышался шепот, но преподаватель опережает:
— Благодарю вас. Правда, — опять желчь в голосе, — от студента университета я рассчитывал услышать не простое изложение событий, а хотя бы попытку их проанализировать. Будьте любезны. — Он обращается к тому самому активному шептуну, вихрастому рыжему парню. — Изложите ваше видение мифа. Как я понимаю, Еврипида вы читали?
— Да. — Рыжий уже вскочил. — Еврипид пытался исследовать человеческие страсти и то, что получается, когда эти страсти противоречат закону. Он считает, что предательство Медеей своего отца, а затем и брата послужило спусковым крючком для всех последующих несчастий ее и Ясона. — Послышались смешки, и парень понял, что несколько переборщил с образностью изложения. — По пути домой «Арго» удирал от преследования колхидского флота. Командовал им брат Медеи Абсирт. Медея заманила Абсирта на «Арго» и там коварно его убила.
Хуже того, она велела разрезать тело брата на куски и бросить в море. Она же знала, что колхидцы не позволят себе оставить тело предводителя на растерзание акулам. А пока моряки вылавливали эти куски, «Арго» уплыл. То есть Медея была человеком, готовым на любое коварство ради своего, — он помялся, — удовлетворения. Точнее, удовлетворения своих страстей. Она убила брата, потом убила того самого узурпатора Пелия. Однако судьба не позволила Медее построить счастье на чужих смертях.
Георгий стискивает зубы и кулаки. Вот оно, вот! Вот почему все эти годы красная капелька висит на прокушенной губе женщины из снов, а из глаз ее проглядывает любовь и боль. «За что? — без слов спрашивает она. — За что не только моя боль, но и ложь обо мне?!» Он отводит глаза от бестрепетно верящего Еврипиду рыжего и натыкается взглядом на кудрявого Марка. Парень смотрит внимательно и как будто с сочувствием. Эх, что он понимает, будущий богатый наследник, разве его могут волновать сны?
— Так вот. — Рыжий вдохновенно задрал подбородок, глядя туда, где скрывался воображаемый оппонент. — Жители Иолка не приняли нового базилевса, который был женат на убийце старого царя! Ясон и Медея отправились в Коринф. У них родились дети. Но Ясон все больше тяготился отношениями с властной женщиной, опасной колдуньей. Он хотел, говоря по-современному, сделать военную карьеру, стать наемным военачальником. Ну и вообще… — Рыжий замялся.
— Короче, — бурчит с места Марк. — Ясон разлюбил Медею и полюбил дочь коринфского басилея Главку.
Георгию кажется, что кудрявый специально оборвал рыжего, ему неприятно слышать гадости про Медею. Те гадости, которые считаются официальной историей. Преподаватель предупредительно поднимает руку, мол, не прерывайте выступающего.
— Да. — Рыжий тоже поднимает ладонь, копируя преподавателя, и у него это выходит крайне пошло. — Я считаю, что отношения Медеи и Ясона погибли именно из-за того, что это была не столько любовь, сколько соучастие в преступлениях! Только Медея не смогла этого понять. Она убила Главку и ее отца — послала им отравленную одежду. А потом, чтобы сломить Ясона, убила еще и его сыновей — своих собственных сыновей! От казни сыноубийцу спасла только ее покровительница, богиня черной магии Геката. Она увезла Медею из Коринфа на своей колеснице. А Ясон так и скитался до конца жизни, никому не нужный. В старости бывший герой присел отдохнуть в тени дряхлого «Арго», который давно был вытащен на землю и поставлен около храма Посейдона как дар богу морей. Ну и прогнившая корма обвалилась и придавила старого Ясона насмерть…
— Как я вижу из вашего изложения, — подводит итог преподаватель, — вы вполне согласны с концепцией, изложенной в трагедии греческого поэта Еврипида «Медея»?
— Да! — отвечает рыжий.
— Де симфоно! — Георгий не выдерживает, вскакивает с места одновременно с чужим ответом. Нарушение этикета… — Позвольте мне, профессор?
— Я закончил, — буркнул рыжий, усаживаясь. Георгий старается не глядеть в его сторону. Преподаватель хмурится, кто-то из студентов — кажется, Марк — ободрительно кивает. Георгий торопится, а то вдруг преподаватель не разрешит ему выступать.
— Медея действительно кажется преступницей, если бы все было так, как изложил Еврипид. — Имя поэта он не произносит, а выплевывает. — Агапиты фили, при анализе его произведения следует принимать во внимание тот факт, что оно было написано по заказу жителей Коринфа. Этому древнегреческому классику просто заплатили, чтобы он очернил Медею! Потому что на самом деле детей Ясона убили сами коринфяне. Ложь Еврипида обошлась городу в пять талантов серебра.
— А доказательства? — возразил рыжий.
Георгий поднимает исписанную тетрадь так, чтобы все ее видели. Ни у кого нет и быть не может конспекта такой толщины!
— Вот! Историк Дидим! Сохранились записанные мнения современников Еврипида. Кроме того, у поэтов Евмела и Феопомпа совершенно другая версия событий. — Он гордо оглядывает ошарашенную труднопроизносимыми именами группу. — Будущий историк должен читать не только популярные источники, но и малоизвестные! И я считаю, что раз обнаружена ложь насчет одного эпизода из жизни Медеи, то следует пересмотреть и общепринятые версии всех остальных событий ее жизни. Я просто уверен, что ее оболгали! — И, не спрашивая разрешения, он плюхается на место.
Глупо, по-детски получилось. Не таким он представлял себе свое первое публичное выступление в защиту своего сна. Марк беззвучно аплодирует, рыжий обиженно набычился — получил всего четверку вместо пятерки, на которую рассчитывал, ибо не прочитал такую кучу источников, как оппонент. С тех пор и невзлюбил Георгия, и вряд ли полюбит, несмотря на «дорогого господина профессора».
А после семинара к Георгию подошел Марк.
— Слушай, парень, — смотрит открыто, в упор, и в глазах его пляшут бронзовые искры интереса, — ты, кажется, знаешь об этой Медее побольше нашего препода. Чего с ней потом-то стало?
— Ну, там самая распространенная версия, опять по Еврипиду — что после убийства сыновей Медея бежала в Афины. Она, мол, еще раньше заручилась согласием афинского базилевса Эгея. Там вроде бы родила сына и рассчитывала, что он унаследует власть. Но тут появился старший внебрачный сын Эгея — Тесей, ты, может, читал… — Марк кивает, подтверждая, что да, читал-читал про одного из знаменитых героев Греции, давай дальше про Медею. — По версии Еврипида и его подпевал, Медея догадалась, кто такой Тесей, а Эгей, его отец, нет. И она наговорила базилевсу, что Тесей, мол, пришел его убить и его надо отравить. И даже поднесла уже Тесею чашу с ядом, но тут Эгей увидел меч юноши — а это был тот самый меч, который он когда-то оставил его матери. И выбил отравленную чашу из его рук. Так все открылось, и Медею опять выгнали.
— Ну и история, — задумчиво бормочет Марк. — Слушай, ерунда ведь выходит…
Первый единомышленник? Георгий набирает воздуха в грудь.
— Ага! Все это никакой критики не выдерживает. Будь Медея хладнокровной преступницей, она бы с Тесеем расправилась, не ставя Эгея в известность. Потом, не факт, что она вообще в Афинах была. У Псевдо-Аполлодора и Гигина, например… — Марк уважительно округляет глаза — он этих источников не читал, — Тесей назван в числе аргонавтов. Как же Медея могла быть его мачехой, когда она только на «Арго» и прибыла в Грецию?
— Может, в Афинах была тезка? — Марк не просто слушает, он сопереживает. — А куда тогда твоя делась?
— Ну, есть другие версии. — Георгию приятно, что Медея «его». — Отправилась то ли на родину в Колхиду, то ли в Мидию и там царствовала. Еще версия есть — что после гибели детей Медея на колеснице богини Гекаты улетела на острова Блаженных и там стала женой великого героя Ахилла…
— На острова Блаженных — умерла, значит, — подводит итог Марк.
— А еще пишут, что, наоборот, боги даровали Медее бессмертие…
Георгий сам не замечает, как рассказывает ему все. О своих снах, о странной мрачной женщине, которая из бог знает какого загробного мира просит его о посмертной справедливости. И Марк, веселый и до мозга костей прагматичный Марк, будущий бизнесмен, ему верит.
Так началась их дружба. Дольше этих отношений длились лишь ночные встречи с Медеей. Университет остался позади, у Марка начался бизнес, у Георгия — наука.
В тот раз Марк настоял на встрече сразу после ученого совета. Георгий пытался перенести: на совете должно было быть принято решение, финансировать его экспедицию на следующий год или нет. Если учесть, что до сих пор его раскопки практически ничего значительного не дали, а ученый совет не первый год настроен против его теории, Георгий предпочел бы пережить возможную неудачу в одиночестве. Но друг был непоколебим. «Как бы там ни вышло — обсудим».
Георгий тогда опоздал: Марк уже сидел в кофейне и крутил в пальцах пустую чашку из-под кофе.
— Ну? — Он посмотрел в глаза Георгию и сразу сник. — Все-таки отказали?
— Все-таки. — Профессор устало опустился в кресло. — Знаешь, мне было бы легче своими руками заново перелопатить все прошлые раскопки, чем разговаривать с ними…
— Угу. — Марк уже искал выход. — Будешь обращаться в Правительственный совет по грантам?
— Попробую. — Георгий вздохнул. — Но вряд ли это сработает…
— В прошлый раз ты получил финансирование!
— Вот именно. — Георгий, не глядя, ткнул пальцем в меню, чтобы не заставлять официанта ждать. — В прошлый раз университет отказал, и я обратился к властям. А раскопки оказались практически безрезультатными. Так что второй раз на удачу рассчитывать трудно…
— И что ты думаешь делать? — рассеянно спросил Марк. Он был сосредоточен на чем-то своем. Кажется, говорил, что у него тоже финансовые проблемы.
Георгий пожал плечами:
— Буду преподавать, возьму группы в коммерческих вузах. Подзаработаю переводами. Это лето, значит, пропущу, а на следующее поеду копать с теми деньгами, что удастся скопить.
— Один?!
— Ну, ты же не вырвешься. — Георгий нашел в себе силы улыбнуться. Надо развеселить друга, который наверняка пришел в ужас от его идеи — поехать на раскопки в одиночку.
— Скажи, что ты пошутил. — Марк уперся в него взглядом. — Нет, ты не пошутил. Георгий, да ты просто маньяк!
Георгий смущенно подергал плечом:
— Ну, что ж поделаешь. Не умею отступать, когда уверен в своей правоте, понимаешь…
— Знаю. — Марк припечатал стол ладонью. — Значит, так. На это лето я тебе даю деньги на экспедицию.
— Но ты… у тебя же были проблемы?!
— Решу как-нибудь. Уже решил, в общем-то. Короче, я тебя финансирую. По минимуму, но финансирую.
— А если… если опять без толку? — Пожалуй, только с этим человеком Георгий мог дать волю своим страхам. — Если опять ничего? Твой совет директоров тебя сожрет за такое вложение.
— Не сожрет. — И в глазах Марка мелькнул бронзовый отблеск мечей его римских предков. — А ты копай, друг. Хорошо копай. Я в тебя верю.
Он опять улыбается своим мыслям. Именно эта, последняя экспедиция на деньги Марка стала счастливой. И капелька крови наконец упала с губы Медеи, сорвалась с запекшегося рта, как слово…
«Спасибо…»
«Прощай!»
Они произнесли эти слова одновременно. Заговорили в первый и последний раз. Медея больше не снится профессору Георгию Карианидису, и он, наверное, будет немного скучать по ней. Только в этом он не признается даже Марку… впрочем, может, когда-нибудь потом.
Удар колокола, и коридоры Мифологического гуманитарного университета пустеют: студенты разбежались на очередные занятия.
— Добрый день, молодые люди. — Седовласый, статный Георгий положил на свой стол потертый бронзовый футляр. — Напомню, у нас с вами семинар по древней истории, тема — миф о золотом руне. Надеюсь, все вы прочитали рекомендованные мною в прошлый раз источники?
— Трагедии древнегреческих и древнеримских авторов… — Первокурсники-отличники заговорили все разом.
— Наиболее известны Софокл «Колхидянки», Еврипид «Медея» и «Эгей», Сенека «Медея»…
— …писали также Антифон, Диоген Синопский, Феодорид, Овидий…
Георгий кивал. Сколько раз еще придется проходить через это изложение канонического мифа? «Придется тебе потерпеть, — вспомнился разговор с Марком. — Не зная предыстории, дети не оценят, насколько сложен путь к истине. А им надо, они будущие ученые».
Он перевел взгляд с футляра на собственные пальцы. Двадцать лет раскопок не прошли даром, у него мозолистые руки землекопа.
— Можно вопрос? — Георгий еще поднимает глаза, а худенькая белобрысая девушка уже поднялась с места, не дожидаясь его разрешения. — Я слышала… я знаю, что вы опровергли все эти свидетельства. — Прозрачные голубые глаза впились в лицо профессора. — Это ведь вранье было, да? Ну послушайте, — это она обращается к другим девушкам, их в аудитории немало, — убить собственных детей — какой-то дурацкий способ уязвить мужа, да, девчонки? Медея же такая колдунья, что же, она бы более эффективный способ не нашла?!
Шорох, шепот в аудитории, девичье бормотание и фырканье. Георгий поднялся с места, привычным жестом заложил руки за спину, сделал шаг, другой. А женскую интуицию не обманешь, белобрысая почувствовала фальшь именно там, куда указывала и сама Медея. Все смотрели на него, а он расхаживал туда-сюда, не сводя глаз со старинного футляра на столе. Сколько лекций, семинаров он вел, думая, что это последнее занятие в жизни? Не раз его отстраняли от преподавания, группы со старших курсов даже подавали обращение ректору: «Верните нам профессора Карианидиса!»…
— Эфхаристо, уважаемая коллега. — Уважительный вздох в аудитории, ничего себе, профессор обратился к белобрысой как к равной! — Действительно, в общепринятой истории Медеи концы с концами не сходятся.
Факты. Много фактов говорило о том, что Медея не совершала того, что ей приписывали много сотен лет. Он почувствовал это тем летом, когда впервые прочитал историю Медеи и увидел странный, мрачный сон. Неужели теперь этой студентке будет сниться женщина с прокушенной до крови губой, требующая справедливости?
Нет. Но, возможно, у белобрысой будет своя Медея… возможно, очень скоро.
Пусть ей тоже повезет, мысленно пожелал Георгий. А вслух сказал:
— Меня очень давно задевали все эти несообразности. И я потратил довольно много времени и сил, — слушатели невольно посмотрели на не по-профессорски натруженные руки, — на исследование подлинной жизни Медеи. Но окончательно распутать клубок смог лишь этим летом.
Он взял со стола бронзовый футляр и раскрыл его.
* * *
Колхида
— Моя дочь, басилевна Медея. Дочка, это Ясон. С товарищами прибыл из Иолка.
Разумеется, я все знала о Ясоне еще до того, как «Арго» пришел в Колхиду, владение моего отца Эета. Недаром мать Геката учила меня колдовству и ясновидению, не ради развлечений я бродила под светом черной луны. Итак, басилевич-изгнанник решил отобрать трон своего отца у дяди-узурпатора. Дядя с присущим ему коварством обещал отречься, если племянник вернет в Иолк государственную реликвию — золотое руно, которое давным-давно попало в Колхиду. Все это было не слишком интересно, пока…
…Пока я не увидела Ясона.
До боли знакомый разворот плеч, гордая посадка головы, скупые жесты. В несчастье быстро взрослеют, и гибкие движения еще юноши сопровождает взгляд уже взрослого мужчины. Где я могла его встречать? Откуда это ощущение родства, невозможной близости тел и душ? Невыносимо скромно стоять, когда хочется обнять его и положить голову ему на грудь. Видела ли я его в своих скитаниях по темному миру Гекаты, где прошлое переплетено с будущим? Или так дает о себе знать стрела в сердце, которую шаловливо вонзает мальчик Эрот? Этого я так никогда и не узнаю…
Мне было известно, что отец не хочет отдавать руно и готовит Ясону испытания, в которых изгнанник наверняка погибнет. В тот момент я поняла, что способна на все, лишь бы он остался жив. Даже на убийство.
Многое из дальнейшего всем известно. С моим колдовством Ясон одержал победу в схватке с волшебными воинами, усыпил дракона и забрал руно. Пока мой отец об этом не узнал, мы скрылись на «Арго».
Понт Эвксинский
— Медея, от флота Абсирта не уйти.
Ясон бессознательно сжимал бронзовую рукоять меча, следя за кораблями, упорно идущими по нашему следу. Они были уже так близко, что легко рассмотреть фигурки людей на палубе. Кажется, мелькнула непокрытая голова Абсирта, моего брата.
— Прикажу людям готовить луки. Легко не дадимся, — и мой любимый улыбнулся мне, как будто обещая ночь блаженства.
— Погоди, Ясон. — Моя голова была легкой, наполняясь черным светом матери-Гекаты, а лоб горел, как жертвенный огонь. Я всегда ощущала себя так, когда собирала силы перед серьезным колдовством. — Попробуем иначе. Пригласим Абсирта на «Арго»!
Никто не верил, что мой брат согласится. Но я-то его знала. Ясон и его спутники поклялись нерушимыми клятвами, что не причинят вреда гостю. Не приносила клятву только я, родная сестра.
Разумеется, я не собиралась его убивать. Абсирт покинул бы «Арго» здоровым и невредимым, со старой козлиной шкурой в качестве руна и рабыней вместо меня. Созданных мною иллюзий хватило бы до возвращения домой, там они разлетелись бы под взглядом отца — но мы с Ясоном к тому времени оказались бы вне досягаемости. Изящный план, но…
…Звук удара и глухой стук падающего тела. Будь я рядом, может, и успела бы остановить Ясона. А сейчас удар его кулака пришелся Абсирту прямо в висок…
— Зачем, любовь моя?! Зачем?!
— Не сдержался я… Он говорил, ты плохая дочь, плохая басилевна и потому достойна презрения…
— Да что мне их презрение! Не стоило ради этого нарушать клятву, мой милый Ясон.
Дальнейшее — то, что заклеймили потом чуть ли не все поэты, — уже действительно моих рук дело. По моему приказу тело Абсирта быстро разрубили на части и бросили в море. Я сама крикнула его капитанам, указывая на кровоточащие куски мяса, бывшие моим братом:
— Смотрите, вот сын Эета!
Не пряча слез, моряки кинулись собирать останки своего вождя. А мы тем временем уходили вдаль. Кажется, я заплакала. Помню твердые руки Ясона, обнимавшие меня, его теплую ладонь на моей спине, его невнятные оправдания. Да, я невиновна в убийстве Абсирта, в котором меня так часто обвиняют. Но я, безусловно, была способна и на него.
Иолк
Пелия, дядю Ясона, я убила сама.
Да, до него был еще Талос. Глупый медный человек с одной-единственной веной, которая шла от лодыжки к шее и по которой бежала его кровь. Вена была заткнута бронзовым гвоздем со смешной шляпкой. Талос охранял остров Крит и мешал «Арго» пополнить запасы пресной воды. Но это было легко. Я усыпила Талоса заклинанием и потянула за смешную шляпку, похожую на ягоду ежевики. Гвоздь вышел легко, как нож из спелой дыни. Вытекавшая кровь имела странный маслянистый оттенок…
Мой любимый вернулся от Пелия чернее тучи: венец басилевса не собирался покидать седую голову узурпатора. А войска для открытой борьбы Ясону не собрать…
— Остается пробраться во дворец и покончить с ним.
— Ты уверен, что народ согласится иметь на троне цареубийцу?
— Я законный наследник!
— Боюсь, об этом уже все забыли.
— Ты, как всегда, права, моя басилисса, — невесело улыбнулся Ясон, беря мою ладонь в свои. — И что посоветуешь? Пелий не боится ничего, кроме старости.
Голова моя наполнялась легкостью и светом черной луны…
Омолодить человека нетрудно. Надо лишь выпустить старую кровь из его жил и наполнить их новой. Труднее всего добыть эту новую кровь. С помощью Гекаты я собрала часть той, что выпустила из Талоса. Немного, но достаточно, например, чтобы сделать старого козла восторженно мекающим козленком. Это чудо я и продемонстрировала дочерям Пелия, которые немедленно упросили меня вернуть молодость их отцу.
Чего я и добивалась.
Разумеется, я не собиралась омолаживать мерзкого старика. Предназначенное для его сосудов зелье было не кровью, а отличным боевым ядом для стрел. В последний момент дочки Пелия засомневались, испугались вскрыть вены спящему отцу. Тогда я проделала это сама. Нож двигался на удивление легко, как смешной бронзовый гвоздь Талоса, и с каждой каплей крови Пелия, казалось, басилевский венец приближался к голове моего возлюбленного Ясона.
Увы… Народ согласился принять Ясона как басилевса при условии, что тот разведется со мной. Колдуньей, сведшей в могилу Пелия. Ясон отказался, и мы были вынуждены бежать в Коринф.
Коринф
— Ясон, ты заметил, что Креуса строит тебе глазки?
— Кто? Эта длинноносая?
— Эта длинноносая — дочь басилевса Креонта, который дал нам пристанище.
— Не нужны никакие басилевны, кроме тебя, Медея.
— Были бы нужны — я бы первая их поубивала. Но влюбленная царевна может стать источником больших неприятностей…
При том разговоре я не испытывала приступов ясновидения, но, как назло, он тоже оказался пророческим.
— Медея, только не расстраивайся. Креонт имел со мной беседу и просил никому не говорить. Тебе особенно.
Я молчала, а холодная рука Аида сдавливала мое сердце. Кажется, я уже догадалась, о чем Креонт говорил с Ясоном. Мать-Геката, помоги, дай силы пережить это! Если Ясон отступится от меня — значит, все зря! Все впустую! Все, что я совершила, — и все, в чем невиновна.
— Знаешь, слушал и думал: когда-то за подобные слова я убил Абсирта, твоего брата. Мол, ты варварка, и дети твои полукровки, трудно таким жить в Элладе. Не ударил я его, Медея, сцепил руки и сдержался… старый стал, да?
— Мудрым, наверное, стал. Продолжай, Ясон.
— Креонт предлагает жениться на Креусе, своей дочке. За это он сделает меня архонтом и наследником. Сыновья наши будут жить во дворце, при мне с Креусой, она будет им матерью. Короче, полноценными эллинами станут. И я из вечного изгнанника наконец-то стану архонтом и потом басилевсом.
Мать-Геката, если отступится от меня Ясон — не смогу я жить. Презрения людского не боюсь, способна убивать — но не поселится месть так скоро в сердце, где еще живет любовь.
Голос возлюбленного словно отдаляется, я ухожу, проваливаюсь в мир забытья, мир Гекаты, где не место бодрствующим, куда я попадаю лишь в пророческом трансе. Усилием воли выдергиваю себя наружу — вовремя, чтобы…
— Мы уезжаем, Медея. Ничем хорошим это не кончится. Креусе ли так нужен муж, Креонту ли архонт, но так просто не отступятся. Еще надумают тебя извести. Знаю, знаю, ты за себя постоять еще как способна, но лучше уехать. Завтра же!
Ясон, Ясон, ты не зря казался мне таким близким и родным с первой же встречи! Мир Гекаты или стрела Эрота соединила нас, но не людям, живым и мертвым, нас разделить.
Быстрее бы прожить завтра…
— Мама, мама! Посмотри, какой пеплос тебе на прощание прислали жители Коринфа! — Это Меррер, старший, уже дважды побеждавший в состязании борцов своего возраста.
— Он богаче, чем у басилевны Креусы! — Младшему, Ферету, всего шесть, а у него уже твердая рука лучника.
Пожалуй, коринфяне действительно рады, что клятвопреступник Ясон и братоубийца Медея покидают их город. Вот и шлют дорогие прощальные подарки. Креуса изменилась в лице, когда Ясон объявил об отъезде. Креонт лучше владел собой, но и у него в глазах что-то дрогнуло. Льдом кольнуло в виски, жаром жертвенника Гекаты овеяло мой лоб при этом воспоминании. И неприятен мне расшитый золотом пеплос, подарок коринфян — словно плата за то, чтоб мы поскорее убрались.
— Дети, отнесите его Креусе. Скажите, Медея дарит на долгую память за все хорошее, что она для нас сделала.
Мелкая женская месть. Выкинуть дорогую одежду она пожалеет, а настроение будет испорчено каждый раз, как посмотрит на роскошный подарок счастливой Медеи.
— Да, мама!
Не помню, сколько времени прошло, как шум на площади привлек мое внимание. Кто-то выл смертным воем, кто-то кричал, почудились голоса сыновей. Мое сердце упало куда-то в Аид, виски стиснули ледяные клещи, лоб обжег жертвенный огонь. Я проталкивалась сквозь толпу, отстраненно замечая, что не так уж и проталкиваюсь — люди сами расступаются. То там, то здесь шепчут: «Медея», «Убийца». К чему они это вспоминают?
Посреди площади — небольшое возвышение. Креуса. Рядом Креонт. Растрескавшаяся кожа, обугленные руки, опаленные мертвые веки. Мать Геката, свет черной луны наполняет мои глаза — я же знаю это зелье. Я даже делала его недавно для какой-то старухи, желавшей извести крыс… крыс?
Пеплос! Вот почему кололо льдом виски и обжигало лоб, когда я его увидела. Не крыс, а меня хотели извести страшной одеждой ради планов коринфского басилевса, но просчитались. Креуса, видимо, не знала о заговоре и надела ядовитую одежду, а та вспыхнула от тепла ее тела. Креонт же, судя по всему, пытался сорвать пеплос и сам моментально был охвачен огнем.
И это принесли им мои дети…
Ферета я увидела почти сразу — он лежал почти около правителя. Меррер чуть подальше, похоже, он сделал шаг навстречу убийцам, защищая себя и брата. Мой маленький борец, мой будущий лучник, я сама, сама послала вас на смерть! Жители Коринфа убили смертоносных посланцев колдуньи Медеи, и кто скажет, что я в этом невиновна?
Кажется, они и меня готовы растерзать тут же, на площади. Но свет черной луны уже закрыл меня, и темное облако выступило ниоткуда, будто вдруг истончилась граница между миром живых и миром пророческих грез, миром Гекаты. Облако рассыпалось пеплом, и рядом со мной возникла мать-Геката на своей колеснице, запряженной крылатыми змеями. Троетелая, троеликая Дева, Мать, Старуха смотрела на меня, и впервые я, жрица Великой Матери, бестрепетно вытерпела взор своей богини.
— Возьми, — хрипло сказала Геката, сходя с колесницы и протягивая мне поводья. — Спаси то, что осталось. Виновна ты или нет — тебе есть ради кого жить дальше.
Люди шарахались от нас, убегали, давя друг друга. Призрачный мир гостеприимно принял колесницу Гекаты вместе со мной и тем, что осталось от моих детей. Пути черной луны непредсказуемы, но колеснице они знакомы — и уже через мгновение мы были в зале коринфского дворца почти рядом с Ясоном. И никто не видел меня за тонкой гранью призрачного мира…
— Мой басилевс! Медея возненавидела тебя! Она — о горе! — убила твоих сыновей и бежала в Афины, к басилевсу Эгею!
Кто это говорит? Наглый голос, незапоминающаяся внешность — кто-то из приближенных Креонта, ушлый писец, хитрый жрец? Не узнать, не успела я запомнить всех коринфских вершителей судеб. Что это — придуманная Креонтом лживая легенда или ее подновленное с учетом последних событий переложение? Не узнать… Но не удивлюсь, если подложная Медея уже спешит в Афины.
— Неразбавленного вина опился? — рычит Ясон. — Медея не могла!
— Но мой басилевс! Она доказала, что способна на убийство! Вспомните Абсирта, Талоса, вспомните Пелия, наконец!
Лицо Ясона медленно багровеет. Гневом набухает вена на лбу. О мой возлюбленный, как ты прекрасен в своей страсти…
— Что болтаешь?! Да, Медея способна убить ради меня! Так как она же может убить моих детей! Наших детей…
Голоса словно отдаляются, громче их звук крови, бегущей по моим венам. Спасибо тебе, любимый, за веру в меня! Я трогаю поводья, шепчу заклинание, и змеи, яростно шипя, выносят меня из мира черной луны в мир живых. К тому единственному, кто может признать меня невиновной или осудить, кому я даю право презирать или возносить меня. К моему мужу.
Пусть назовут меня сыноубийцей — я не буду оправдываться сейчас. Может быть, когда-нибудь свет черной луны расставит все на свои места… А сейчас — прочь. Есть ли в этом мире место, где смогу жить я, та, кто была способна на убийства — но была и невиновна? Где положу голову на грудь возлюбленного моего Ясона…
* * *
Студенты притихли, слушая последние слова удивительной рукописи, которую зачитал им профессор. Пользуясь последними секундами перед тем, как аудитория сбросит с себя гипноз чужих страстей, Георгий добавил:
— Поразительна сама история нахождения этого манускрипта. Находка случилась в новолуние, которое древние называли «черной луной». Этим летом с группой археологов я вел раскопки на Коринфском перешейке. Мы нашли храм Посейдона, предположительно IХ века до нашей эры. Около него мы обнаружили останки двух человек, мужчины и женщины, судя по зубам и костям, весьма пожилого возраста. По всей видимости, их завалило останками какого-то ветхого деревянного сооружения. Кое-кто из моих коллег предположил, что когда-то оно было кораблем, который вытащили из воды и поставили около храма как дар богу морей. Так вот, перед смертью старик держал в руках бронзовый футляр с вот этим самым свитком.
— А женщина? — раздался взволнованный голос студентки. Кажется, той, белобрысой.
— Кхм… — Георгий на мгновение замялся, словно речь зашла о чем-то интимном. — Женщина просто положила голову ему на грудь…
Назад: Кайл Иторр Огни Медного острова
Дальше: Горячие люди
