11
Вайаниди не зря был прозван Высоким островом. Издали взор морехода замечает скалу на западной оконечности его, похожую на птицу, которая распахнула крылья и вот-вот взлетит. А головой этой птицы был возвышавшийся на скале замок.
С Огненных Времен знали моряки, что птица эта – хищная. И возносили молитвы богам, чтобы те не дали кораблю стать добычей пиратов, команде – рабами, а капитану – акульим кормом.
Но сейчас-то не Огненные Времена!
Семь Островов ведут торговлю со всем миром. Купеческие корабли бесстрашно входят в порт, осененный взором каменной птицы, словно перелетные гуси, которые знают, что самое безопасное место для отдыха – неподалеку от гнезда орла.
Хищник не охотится вблизи своего логова. И жители Вайаниди радушно встречают гостей: «Пиратство? Какое еще пиратство? Не знаем, не слышали!»
Дурная слава держится прочно, как смола на коже. Если не возвращается из плавания корабль – вдовы и сироты клянут бернидийских разбойников. Это не по нраву семи правителям островного государства: Огненные Времена догорели и угасли, крутобокие «морские драконы» бернидийцев уже не царят на морях безраздельно. Многие страны могут дать этим драконам по зубам, и прежде всего – Великий Грайан с его могучим военным флотом.
Потому так чисты глаза бернидийцев, когда они говорят: «Пиратство?! Да что вы! Будьте нашими гостями, всегда вам рады!»
И пусть в чужих землях смеются над чудачеством Тагиора, который каждые два года устраивает на Высоком Острове собачьи бои, собирающие любителей этого зрелища со всех концов света. Пусть считают Главу Круга безобидным старцем, выжившим из ума и не видящим в жизни иной радости, чем бойцовые псы и собрание редкостей из Подгорного Мира. Незачем им видеть в Тагиоре опасного врага, незачем вести в бернидийские воды военный флот. Если и быть войне, то лишь тогда, когда это будет угодно Тагиору.
А пока в гавань входят корабль за кораблем, и остров Вайаниди оглашается многоголосым лаем, и радуются местные жители, наживаясь на приезжих так, что те честят их проклятыми пиратами…
* * *
Нитха сидела на нагретом солнцем низком парапете, ограждающем скальную площадку, на которой примостился маленький трактир «Бурун».
Чуть ли не половина города располагалась на широких каменных террасах или на таких вот небольших площадках, соединенных меж собою лестницами, выбитыми в скале.
Трое юных Охотников сунулись было в этот самый «Бурун», но немедленно оттуда исчезли, едва узнали, какие там цены. (Денег, правда, у них хватало, об этом позаботились Шенги и Рахсан-дэр, но обидно же платить подлым вымогателям!)
Нитха не жалела о том, что сидит не в душном, забитом многоголосым людом трактире, а на парапете, над обрывом. Отсюда открывался потрясающей красоты вид. Даже странно, как это ушлые островитяне не догадались брать с приезжих деньги за погляд.
Посмотришь вниз – море и гавань. (Уй, кораблей-то, кораблей!.. Это сколько же идиотов свихнулось на жестокой собачьей потехе?) Посмотришь вверх – по склону с вековым упорством карабкается город. Дома все каменные, с плоскими крышами, а на крышах – вот потеха! – пасутся козы. Нарочно, что ли, там для них траву сеют? И еще забавно: жителям, видно, лень тащиться к каменному ступенчатому спуску, чтобы попасть на нижнюю террасу, так они сбрасывают со двора на двор веревочную лестницу. Как трап на корабле! И ведь не только ребятишки с воплями карабкаются по деревянным перекладинам меж двух веревок! Вон, например, женщина: взяла в зубы узелок и шустро полезла вверх. Наверное, решила угостить соседку чем-то из своей стряпни.
Теперь понятно, почему Нитха не встретила здесь ни одной женщины в платье или юбке. Все носят штаны вроде матросских. И вообще весь этот остров – словно корабль, дрейфующий на серых волнах. А жители – его команда, лихая и дружная. Причем это не корабль-одиночка, он входит в разбойничью эскадру.
Берниди, Семь Островов!
Нитха уже допустила ошибку: назвала хозяина трактира «почтенным вайанидийцем». Он тут же гордо поправил ее: «Нет такого слова! Все мы – бернидийцы, на каком бы острове ни жили! Семь Островов едины! Они – как кастет с семью шипами!»
Ну, бернидийцы так бернидийцы. В Наррабане говорят: «Пусть змея себя хоть павлином величает, лишь бы не кусалась!» Для Нитхи сейчас главное, что бернидийские бабы ходят в штанах. А значит, на Нитху в ее дорожной одежде никто не будет таращить глаза.
Но принарядиться все же придется. По сказочке, которую измыслил хитроумный Дайру, Нитха – знатная наррабанская барышня, недавно прибывшая сюда на одном из кораблей. (На каком именно – Дайру еще уточнит.)
Парни пошли на разведку в город, а ее оставили здесь: чем меньше случайных глаз увидит сейчас скромно одетую девчушку, те спокойнее будет потом богатой путешественнице, которая привезла на состязания бойцового пса редкой породы.
Солнце стояло высоко, широкий парапет был теплым и уютным, рядом не было никого… Нитха, словно ящерка, растянулась на плоском камне и задремала меж небом и морем…
Сон Охотницы был чутким. Она вскинулась, разом сбросив дремоту, едва послышались приближающиеся шаги. Хотя напарники, между прочим, не топали, как боевые слоны.
– Ну, что узнали?.. – начала Нитха… и вдруг потеряла интерес к новостям. Потому что Дайру красивым взмахом развернул перед ней покрывало. Ничем не хуже, чем то, подаренное недавно Рахсан-дэром… жаль, что оно потерялось в день мятежа!
Но и это – просто чудо! Синее, с серебряным узором. И длинные, тяжелые синие кисти с серебряной нитью. И витой серебряный шнур, чтобы прихватить эту роскошь на талии. И в придачу (ах, Дайру, умница, обо всем позаботился!) пара мягких синих башмачков.
– Шаровары купить не удалось, – виновато сказал Дайру.
– И не надо! – Нитха поставила ножку на парапет и занялась завязками башмачка. – Покрывало закрывает почти всю одежды. А если сквозь кисти будут видны холщовые штаны… ну, люди поймут, что юная госпожа не дома, а в путешествии! Но ты, наверное, выложил за эту прелесть все наши деньги? Здесь такие дурные цены…
– Представь себе, нет! Торговец был рад-радешенек расстаться с этой вещью. Бернидийцы такое не носят, а богатые приезжие здесь одежду не покупают, привозят с собой. Но, конечно, пришлось поторговаться.
– Ты бы слышала это нытье! – фыркнул Нургидан.
– Нытье? – не поняла Нитха.
– Ну да! Я его как раз в лавке нашел. Торговец несчастным голосом заверял, что семеро его детей пойдут просить милостыню, если их глупый отец отдаст это королевское одеяние за такие позорные гроши. А Дайру совсем уже страдальчески отвечал, что хозяйка с него шкуру спустит до костей, если он выложит за эту линялую тряпку такие бешеные деньжищи.
– Торговаться так торговаться! – улыбнулась девушка, завязывая второй башмачок.
– Меч надо где-нибудь спрятать, – деловито сказал Дайру.
Охотница ахнула. Конечно, белобрысый прав: что за наррабанская барышня с оружием? И все-таки… как же это – без меча?..
Девушка справилась со смятением.
– А что вы узнали насчет боев?
– Они будут ближе к вечеру, – сообщил Нургидан. – Я ходил к фургонам взглянуть на собак. Ну и ничего особенного. Сожру и хвосты выплюну. И ленивые какие-то, спокойные…
Нитха и Дайру тревожно переглянулись. Когда их друг начинал хвастаться напропалую, это обычно грозило неприятностями.
– У нас в Наррабане говорят: «Хвалился шакал, что лучше всех поет», – негромко сказала Нитха.
– Это кто шакал? – оскорбился Нургидан.
Дайру перебил приятеля:
– А скажи-ка, воитель: что ты сделаешь, если поведут тебя в собачьем обличье к загону для боя, а тут вдруг подвалит какой-то незнакомец и выразит желание как следует тебя обнюхать?
– Чего-о? – не поверил своим ушам Нургидан.
– Обнюхать, – твердо повторил Дайру. – А может, и лизнуть шерсть.
– Да я… я… – Нургидан не находил слов. – Я этому придурку нос отхвачу! И пусть радуется, что не вместе с башкой!
Дайру тяжело вздохнул и обернулся к Нитхе:
– Сворачивай свое покрывало, принцесса, клади его в котомку. Незачем нам тут тратить время, идем к Воротам!
– Эй, а состязания? – всполошился Нургидан.
– А зачем? Чтоб ты малость поразвлекся? До награды нам, как до Ксуранга ползком. Ты же, вояка блохастый, даже не поинтересовался правилами боев!
– Правилами? – растерялся Нургидан. – Ну… там такой загон, обнесенный жердями. Туда заводят псов. А дальше – «всех убью, один останусь!»
– Молодец, – еще печальнее ответил Дайру. – А ты знаешь, что собаку, которая укусила человека, немедленно снимают с состязаний? Я тебе больше скажу: прогнать пинком могут даже пса, который просто лаял на людей. Так что если ты на кого-нибудь вызверишься…
– Что, и зарычать нельзя?
– Лучше не надо. Состязание судит сам Тагиор, ему и решать, было ли нарушение. А кто знает, что он за судья, строгий или нет…
– Да-да, уж лучше потерпи, – встряла Нитха.
– Ты говоришь, – гнул свое Дайру, – что собаки сплошь ленивые да спокойные? Просто их правильно учили. Плевать им на людей. Они свою работу знают.
– А этот… – осторожно спросил Нургидан. – Ну, который захочет обнюхивать и лизать… Ты это пошутил, да?
– Какие шутки! Зрители не просто глазеют на собачью драку, они делают ставки. Говорят, так целые состояния переходят из рук в руки. А где деньги, там и мошенники. Некоторые втирают в шерсть своей собаки пахучие вещества, чтоб чужой пес задохнулся и ослабил захват. И даже ядом мажут шкуру чтобы убрать с пути серьезного врага.
Нургидан онемел при мысли о том, до каких глубин подлости может докатиться человек.
– Поэтому, – продолжал Дайру, – в правилах сказано, что хозяин любого пса имеет право проверить шерсть чужой собаки на вид, запах и, если ему угодно, на вкус… Ну, этим правом пользуются редко, а вот мыть тебя перед боем будут два раза. В молоке и в воде. И хозяин пса-противника за этим лично приглядит.
– В молоке-то зачем? – Нургидану все меньше и меньше нравилась эта затея, но как отступить, если сам все придумал?
– Этого я еще не выяснил. Самому интересно… Порядок боев гибкий, определяет его сам Тагиор и часто меняет в последнюю минуту. Никто не бунтует, потому что это добавляет состязанию драматизма…
– Чего добавляет? – Нургидан был преисполнен подозрительности и скверных предчувствий.
– Интересу добавляет. Ставки делаются прямо перед схваткой, нет времени раздумывать… Кстати, принцесса, мы с тобой будем ставить на нашу зверюгу?
– Я вам поставлю!.. – взвился Нургидан. – Я вам так поставлю, что до старости не забудете! Да, вот еще… если кто-нибудь… когда-нибудь… хоть словечком посмеет насмехаться… все равно кто… то эта наррабанская змеюка у меня собственным языком подавится!
* * *
Для бойцовых псов отведена была самая широкая и ровная терраса на всем острове: на ней могла бы разместиться небольшая деревенька. Сейчас терраса кишела людьми всех наречий, которые толпились вокруг обнесенных досками небольших загонов. В загонах лениво лежали псы, принимая внимание толпы с привычным равнодушием знаменитостей.
На время юные Подгорные Охотники забыли о своем великом плане и почувствовали себя детишками в зверинце. Они шли от загона к загону, глазели на ухоженных, красивых животных (Нитха даже повизгивала от восторга).
Здесь были таари, которых еще щенками привозят из далекого Ксуранга (только кобелей и никогда – сук, чтобы порода в чистоте сохранилась лишь на родине). Мощные, брыластые, черные с рыжими подпалинами, они считались лучшими охранными псами.
Были тут и пастушьи собаки. Черные грайанские нуро – из тех, что с разбега бьют волка плечом и ломают ему хребет. Длинношерстые вехси, что пасут овец на отрогах Запредельных гор, сами похожие на баранов, но один на один убивающие снежного барса. Бело-рыжие тхорр из Наррабана – те, что умеют в прыжке повалить всадника с конем.
– Ты что, не видела таких у себя дома? – удивился Нургидан восхищению Нитхи. – Наррабанская же порода…
– Я скотину не пасла! – оскорбилась девочка. – У нас во дворце были кхасти, это наррабанская сторожевая. Они очень умные, им можно доверить маленького ребенка. Но если их разозлить… У меня был щенок кхасти, но его укусила змея…
– На прошлых боях победителем стал вот именно кхасти, – доброжелательно сказал стоящий рядом мужчина, судя по выговору – грайанец. – Но в этом году эту породу никто не привез.
Нитха взглядом и кивком поблагодарила незнакомца и спросила:
– А вот этот такой лохматый, огромный, серебристый – это кто?
– Унат. Это силуранская порода. Правда, он похож на медведя?
– Даже очень. Наверное, с таким на медведя и охотятся?
– Бывает. Но чаще на медведя ходят с верко. Они мельче, но шустрее и бесстрашнее. Сворой облепят медведя…
– А мой господин тоже привез на состязания пса? – наугад спросила Нитха и попала в точку.
– Ну да, я привез двух такки. Один из них обязательно станет победителем.
– Это еще поглядим! – ревниво вмешался Нургидан. – Вон сколько здесь пород… а этих такки я видел пару раз, мелковаты вроде…
Грайанец не обиделся.
– Вижу, молодой господин впервые приехал на собачьи бои? Такки не бьются ни с унатами, ни с кхасти, ни с нуро. Их стравливают только друг с другом, потому что эта порода не имеет себе равных. Бои такки будут в самом конце состязаний. И награда для победителя-такки тоже особая.
Дайру, который, как и подобает рабу, не вмешивался в разговор свободных, весело взглянул на обалдевшего Нургидана.
А грайанец, нашедший внимательных слушателей, с удовольствием объяснял:
– Здесь есть разные породы: пастушьи, сторожевые, охотничьи, собаки-телохранители. Изредка тут бывают псы-воины, сражающиеся рядом со всадником, только сюда их не часто привозят: они натасканы на вражеских коней, а главное – на людей, а значит, для нашего дела погублены… Но только одна порода выведена специально для собачьих боев: такки! Только для такки смысл жизни – бой, цель жизни – победа. Только такки вкладывают в схватку столько силы, воли, азарта, что бывает такое: победитель – победитель! – отойдя от места боя, падает замертво. Весь выплеснулся, всего себя отдал!
– Такки, вот как? – переспросил Нургидан мягко, почти нежно, словно повторил имя красивой женщины.
Дайру вскинулся, почуяв опасность. Он знал: его друг никогда не преследует две цели сразу. Сейчас он забыл и о пуговичнике, и о гильдейском испытании. Думает об одном: подраться хоть с одним из этих хваленых такки!
Прошипев сквозь зубы проклятие, Дайру незаметно для грайанца пнул приятеля по лодыжке, а когда тот обернулся – сделал страшные глаза: мол, ты сюда не развлекаться прибыл!
А грайанец увлеченно продолжал:
– Такки – боец по своей сути. Взять хотя бы юнтивар…
– Господин изволит шутить, – обиделась Нитха. – Я знаю, что такое юнтивар. Это при поединке на мечах такой «ненанесенный удар». Бойцы насмехаются друг над другом, дразнят по-всякому…
– Не по-всякому, госпожа моя, у юнтивара свои правила. Но по сути – да, стараются разозлить противника, вывести из себя. Здесь, кстати, тоже это делается, только вместо собак говорят хозяева, традиция такая. Но я говорил о другом юнтиваре, о собачьем. Псы любой породы, прежде чем наброситься друг на друга, также совершают ритуал: скалят зубы, поднимают шерсть на загривке, угрожающе рычат. Хотят устрашить противника – тогда, может, и драться не придется… А такки пропускают юнтивар. Нападают молча, стремительно, решительно. Это ведь преимущество, верно?
– Преимущество, – серьезно кивнул Нургидан. – Спасибо за совет.
– Что? – не понял грайанец.
– Ничего-ничего, – поспешила вмешаться Нитха. – Господин очень интересно рассказывает… Может быть, он еще и подскажет, где и как записать собаку на поединок?
– Конечно. У распорядителя боев. Пойдемте, покажу. А кого вы привезли?
– Это новая порода, – быстро сказала Нитха.
– Новая порода, вот как? – В голосе грайанца звучало недоверие. – Ну, поглядим, поглядим… Сейчас на бои выставляют всяких метисов. Не хочу вас обидеть, но уровень боев падает из-за недостаточно строгого отбора по породам. Бой превращается в драку дворняг, высокое искусство сражения – в потеху для зевак. А зрителям все равно, лишь бы побольше крови и рваного мяса, лишь бы из загона в первые ряды брызги летели…
Нитха споткнулась. На нее лавиной обрушились стыд, ужас, чувство вины.
То, что издали выглядело опасным, но лихим планом и даже отдавало игрой, вдруг показалось девушке пределом подлости.
«Кровь и рваное мясо» – это про Нургидана. Про их Нургидана. Может быть, сегодня кто-то из этих унатов, таари, вехси сомкнет зубы на горле друга. Или изувечит его навсегда. А они с Дайру, затащившие напарника в этот бой, останутся в стороне, без единой царапинки.
Нитха бросила испуганный взгляд на Дайру и увидела, что тот резко побледнел.
* * *
– Какая еще новая порода? – Саринаш Желтый Шлем, распорядитель боев, был раздражен и сердит.
Хлопоты накрыли его грохочущим прибоем: кто-то уверял, что его собаку хотят отравить, кто-то требовал перенести его поединок на завтра, кто-то жаловался, что для его пса неверно подобрали противника по весу. Только что некий грайанский Сын Клана доказывал, что весь Великий Грайан будет оскорблен, если такую высокородную особу, как он, вынудят ютиться на переполненном постоялом дворе, вместо того чтобы предоставить гостевые покои во дворце для него и загон на псарне для двух его кобелей-нуро.
А тут еще трое сопляков с какой-то новой породой…
Саринашу хотелось огрызнуться, словно загнанному в угол волку. Но разве можно быть грубым, если на тебя темными глазищами смотрит юная барышня, причем, если верить наряду и манерам, не из простонародья.
Поэтому распорядитель боев терпеливо выслушал ту чушь, что бойко тараторила наррабаночка: про некоего силуранского любителя боевых псов, что в глуши Чернолесья, в своем замке, вывел новую породу; про страстного любителя собачьих боев Рахсан-дэра, который, прознав об успехах силуранца, послал слуг, чтобы купить псов. Властитель замка отказался продать своих питомцев, но исполнительные слуги похитили трех щенят. Впоследствии Рахсан-дэр довел породу до совершенства и подготовил одного из псов для бернидийских состязаний. Увы, благородный наррабанец заболел, не смог отправиться в морской путь и доверил пса верным слугам. А она, Нитха-шиу, племянница вельможи, уговорила дядю отпустить ее в дорогу под надежной охраной.
Все это было ерундой и вовсе не тронуло Саринаша. Многие привозят на Вайаниди псов-метисов. Некоторых из этих полукровок Тагиор допускает на состязание – если видит, что перед ним крепкий, сильный пес, по виду неплохой боец. Некоторых допускает, но не всех. Вот хозяева и лезут из кожи вон, чтобы доказать: их питомец – родоначальник новой породы…
Поэтому Саринаш равнодушно выслушал чириканье наррабанки и вскинулся лишь тогда, когда безмозглая девица сообщила, что, насколько ей известно, силуранский вельможа для создания породы скрестил уната и северного волка.
– Прошу у юной госпожи прощения, – твердо сказал бернидиец, – но тут неувязочка. Кто только не пробовал прилить волчью кровь к собачьей! И ни разу из этого не вышло ничего хорошего. Ублюдки брали худшее от родителей, они не наследовали собачьего благородства, преданности, бесстрашия. Такая тварь не сумеет погибнуть, спасая человека. Только в сказках волк грозен и горд. В жизни волк – трус!
– Может, волк просто не дурак, чтобы подыхать за человека? – весьма невежливо влез в разговор один из слуг наррабанки, темноволосый парень со злыми зелеными глазами.
Барышня обернулась к нему, одним взглядом поставила слугу на место. Затем принялась уверять Саринаша, что неизвестному силуранскому гению удалось преуспеть там, где потерпели неудачу многие и многие.
У Саринаша было слишком мало времени, чтобы тратить его на подобный вздор, поэтому он махнул рукой:
– Ладно, пусть слуги госпожи приведут это животное. Если оно хотя бы не бросается на людей и не боится шума толпы… ну, будем решать, можно ли записать его на один из поединков.
* * *
Саринаш не слышал, о чем тихо переговаривались, отойдя, наррабанская девушка и долговязый раб в ошейнике:
– Дайру, что мы делаем? Ты видел этих зверюг? Они же сожрут Нургидана!
– Цыц, дуреха! Если услышит – потребует, чтоб на него спустили всех здешних такки разом!
– Да-да, конечно… но ведь его порвут!
– Могут и порвать, но вряд ли, я в него верю. К тому же сейчас уже поздно что-то менять.
Нитха тоскливо кивнула. Она тоже знала своего воинственного напарника. Уговаривать Нургидана отказаться от опасной затеи – все равно что пытаться строгим взглядом остановить атакующего дракона.
– Но даже если он победит, – хмуро продолжил Дайру, – дело может обернуться скверно.
– Если он победит?.. Но…
– Да. Если окажется, что весь этот опасный балаган был затеян зря и в собрании Тагиора нет пуговичника.
* * *
Когда Дайру вернулся, ведя на несерьезном тонком поводке громадного серого зверя, ему пришлось иметь дело уже не с распорядителем боев, а с самим правителем острова Вайаниди, Главой Круга Семи Островов.
Тагиор, тощий старец в простом темном камзоле, по-молодому шустро крутился среди загонов. Сам проверил списки псов, выставленных на сегодняшние бои. Сам осмотрел собак. Сам убедился в том, что из дворца доставлено козье молоко, чтобы выкупать четвероногих бойцов. Сам побеседовал с их владельцами, разрешил несколько споров.
Саринаш ходил следом за своим господином и уговаривал поберечь здоровье и силы: ему еще вечером судить бои!
Услышав от Саринаша о «наррабанской пигалице» и ее звере, Тагиор пожелал лично осмотреть пса.
Ему понадобился лишь один взгляд, чтобы возмущенно воскликнуть:
– Но это же волк!
– Волк, – веско подтвердил стоящий за плечом господина распорядитель боев. – Самый что ни на есть волчина, хоть на шубу его пускай!
Высказывание Саринаша Нитха проигнорировала, а Тагиору учтиво ответила:
– Мой господин уже видел таких больших волков?
– Я и драконов не видел, ну и что? Говорят, в Чернолесье волки такие, что теленка могут на спине унести.
– А чтоб волк, будь он хоть трижды ручной, так спокойно вел себя в толпе?
Этим вопросом Нитха срезала старика, заставила его задуматься.
Тагиор бесстрашно присел на корточки рядом с серым чудовищем. Чудовище старательно постукивало хвостом по земле и всем своим видом показывало, что ему нет дела до галдящей вокруг человечьей оравы.
– Челюсти волчьи, – озадаченно бормотал Тагиор, – форма головы… Но повадки собачьи!.. Так юная госпожа утверждает, что тот силуранский властитель прилил волчью кровь к крови уната?
– Не утверждаю. Тот силуранец даже разговаривать не стал с нашими посланниками. Но его слуги проболтались про унатов.
– Вот как, вот как… – бормотал Тагиор, осматривая пса. – Может получиться и впрямь интересно… – Он нашел взглядом Саринаша. – Помоги мне встать.
Распорядитель боев подал руку своему господину, старик с кряхтением поднялся.
Нитха молча ожидала его решения.
– Что ж, – сказал наконец Тагиор. – Мне и самому любопытно взглянуть, как поведет себя в бою этот… этот зверь. Вот только сложно подобрать для него пару по весу.
Он обернулся к Саринашу:
– Помнишь того грайанца с Рудного Кряжа? Ну, которому мы обещали подумать, допустим ли к бою его полукровку?
– Помню, господин мой. Надсмотрщик из каменоломни, у которого метис уната и таари. По кличке Капкан. Да, по весу подойдет, но ведь собака явно порченая!
– Тем более. Поставим двух сомнительных псов в одну пару и поглядим, что получится… Не скажет ли юная госпожа, как зовут ее пса? Саринаш внесет кличку в список.
– Охотник, – быстро сказала Нитха.
А Дайру присел на корточки возле серого зверя и, сделав вид, что поправляет ошейник, шепнул в острое ухо:
– Слышал? Ты – сомнительный пес!
Ответом было тихое горловое ворчание и сверкнувшие под приподнявшейся верхней губой белые клыки.
* * *
Время перед боем прошло в хлопотах. Хозяева готовили псов к бою.
Когда Нитха и Дайру мыли своего бойца в принесенном с постоялого двора корыте, явился могучий грайанец с круглящимися, как валуны, мускулами и затянутым мутной пленкой левым глазом. Грайанец заявил, что его зовут Хашарат Бычья Голова из Семейства Аршумра. Именно ему принадлежит Капкан, непобедимый пес, который сегодня задушит, как зайца, вон того остроухого ублюдка, что мокнет в корыте. И он, Хашарат, имеет право приглядеть, чтобы все было по правилам и ублюдка ничем не намазали. У него-то самого все в порядке, можно хоть когда проверить – добро пожаловать на купание несравненного Капкана!..
Нитха раскраснелась, хотела ответить грубияну так, как он того заслуживал. Но Дайру шепнул ей: «Побереги силы для юнтивара». И положил руку на жесткий, пахнущий мокрой псиной загривок серого зверя. Шерсть шевельнулась под ладонью.
Сдержавшись, юная наррабанка сухо дозволила Хашарату присутствовать при подготовке пса к бою. И не поддавалась на хамство кривого грайанца, по косточкам разбиравшего «волчье отродье» и подробно рассказывавшего, как он натаскивал своего пса на беглых рабах. Нитха уже достаточно покрутилась среди любителей собачьих боев, чтобы понять: этот грубый скот понятия не имеет, как готовить бойцового пса к состязанию. И девушка тихонько усмехалась, вспоминая слова Тагиора о порченой собаке.
Что самое удивительное, и Охотник ни разу не огрызнулся на обнаглевшего надсмотрщика из каменоломни. Впрочем, Дайру догадался: Нургидан так терпелив потому, что боится сорвать поединок и упустить возможность отыграться за свое унижение на незнакомом, но уже ненавистном Капкане.
* * *
В горластой, возбужденной, азартной толпе зевак Нитхе не делали скидки ни на знатность, ни на молодость, ни на то, что она – красивая девушка. (Кстати, в толпе были и другие женщины. Они орали и толкались так же самозабвенно, как и мужчины.) И смотреть бы Нитхе на зрелище с одного из помостов, поставленных в задних рядах, не будь она хозяйкой пса, которому сегодня предстояло драться. Распорядитель боев пристроил девушку возле загона, и она наблюдала, как по огороженному жердями коридору в загон выводят первую пару: флегматичного, чуть ли не сонного таари и крупного, черного, с белой мордой пса (за спиной Нитхи какой-то знаток сказал, что это метис нуро).
– Буран и Удар! – объявили герольды.
Юнтивар начался без азарта. Владелец таари посочувствовал своему сопернику: мол, не углядел тот в свое время за мамашей этого несуразного кобеля, и теперь порода испорчена. А хозяин метиса поздравил противника с тем, что его пес сумел дойти до загона, не упав по пути, – в его-то возрасте!
Зеваки хохотом и криками подначивали и собак, и их владельцев. Но оба хозяина были людьми опытными, юнтивар давно стал для них приевшимся ритуалом.
Они деловито кивнули друг другу, коротко отдали команду.
Псы разом взрычали, оскалились, некоторое время мерились взглядами – и сцепились яростно и жестоко.
Но схватка оказалась такой же короткой, как и юнтивар. Старому таари удалось ухватить врага за шею. Хозяин метиса быстро крикнул, что сдается, и подбежавшие рабы разжали челюсти вошедшего в азарт таари деревянным инструментом наподобие клещей.
Хозяин метиса увел своего помятого пса, а толпа дружно орала хвалы победителю.
Герольды объявили имя победителя. Нитха глянула в сторону судейского помоста, где восседал Тагиор. Глава Круга переоделся и был похож на сверкающую куклу в своем парчовом наряде и массивных золотых украшениях.
– Таари – хороший пес, – сказал кто-то за спиной Нитхи, – но к следующим бернидийским боям будет слишком стар.
– Ничего, – отозвался другой голос, – он еще успеет взять пару призов на состязаниях помельче…
Следующей парой были бело-рыжие тхорры, их вели хозяева-наррабанцы.
– Нрах и Геши! – прогремели голоса герольдов.
«Лев и Лава», – перевела про себя девочка.
Оба хозяина вели юнтивар на родном языке, страстно и горячо, пороча чужого пса и его родню до третьего колена. По притихшей толпе шел говорок: те, кто знал наррабанский, переводили для остальных.
Нитха тоже обернулась и скороговоркой переводила слова, звучавшие в загоне. Девушка рада была отвести глаза от псов, ожидающих схватки. Собачьи бои совсем не понравились Нитхе.
И уж совсем не понравилось ей то, что последовало за юнтиваром. Собаки, вцепившись друг другу в бока, застыли, с тяжелым хрипом и рычанием выдыхая воздух. Кровь на всклокоченных шкурах, темные брызги на земле, челюсти псов, медленно подбирающиеся к горлу врага…
Нитхе было трудно дышать, в ушах стоял звон. Хотелось повернуться, уйти прочь, оставить позади и псов, давящихся своей ненавистью, и толпу, азартно делающую ставки.
Но сбежать нельзя, потому что сейчас в этот загон, пахнущий злобой и кровью, войдет Нургидан… Как же ненавидела сейчас себя девушка за легкомысленное веселье, с которым подхватила затею Дайру!
– Девочка, тебе плохо? – участливо спросил стоящий рядом старик. – Помочь тебе выбраться из толпы?
Усилием воли юная наррабанка взяла себя в руки.
– Я… нет, спасибо…
Тем временем сцепившихся псов растащили по углам загона. Нитха мимолетно удивилась тому, что ни одна из собак даже не пыталась укусить человека. Вся ярость, весь боевой задор – только на соперника!
Один из бойцов готов был продолжать схватку, но второй не бросился ему навстречу из своего угла – и герольды объявили, что победил пес по кличке Геши.
Увели победителя, унесли крепко истерзанного Нраха – и вот уже по проходу среди толпы прошел Хашарат, ведя пса. Ага, хваленый Капкан! А следом шел Дайру с огромным волком на поводке.
– Капкан и Охотник! – прокричали герольды.
Слабость Нитхи мгновенно прошла. Девушка пролезла меж жердей, огораживающих загон, и встала рядом с серым остроухим зверем. Но глядела она не на Нургидана, а на пса в противоположном углу загона.
Дайру уже успел вызнать и рассказать друзьям, что Капкан – помесь таари и уната. И теперь девушка холодно и враждебно оценивала опасную тварь.
Крупная зверюга, в уната уродился. И шерсть немного длиннее, чем бывает у таари. А вот мастью черный с рыжим, унаты не бывают такими. И морда для уната слишком брыластая…
Тут Капкан повернул голову, мазнул по Нитхе равнодушным взглядом – и девушка невольно шагнула назад. Страшные это были глаза. Мертвые. Глаза существа, для которого в жизни не осталось ничего, кроме убийства. Сгусток холодной ненависти ко всему живому. Действительно, Капкан! Стальной капкан в черно-рыжей шкуре.
Хашарат, нарядный, ухмыляющийся от злобного предвкушения, подбоченился, высоко поднял голову. Единственный глаз сверкал недоброй радость. Нитха с отвращением поняла: эта двуногая тварь сейчас развлекалась, смакуя кровь и боль дерущихся псов.
– Надсмотрщик поганый, – шепнул у нее за спиной Дайру.
И верно, подумала Нитха, солоно же пришлось беднягам, что оказались во власти этой мрази…
Хашарат повел плечом и начал громко, отчетливо, чтобы ни одно слово не потерялось над толпой:
– Красотка притащила сюда волка? Хороший мех, густой. Сгодится на плащ. Осталось затравить зверюгу, так мой Капкан справится…
– Не по шавке добыча! – звонко ответила Нитха. – Не держала твоя дворняжка такого зверя в зубах!
– Это верно, – охотно согласился Хашарат. – Звериная ловля не для моего бойца. Я обучал его на беглых рабах, он убил девятерых. Но раз уж выставили против него твою невезучую зверушку – затреплет, как крысу.
По толпе пронесся неодобрительный гул. За спиной Нитхи кто-то громко сказал:
– Чем, дурак, хвастает? Испортил собаку…
Капкан переводил беспощадный взор с волка на девушку. Ему явно было безразлично, кого из них рвать клыками.
Нитха положила смуглую ручку на большую голову своего «пса» и с дерзким вызовом встретила наглый взгляд единственного глаза Хашарата.
– Мы нашего Охотника натаскивали на львах, так он же этим не хвалится! – сказала она задорно. – Может, господину проще самому пристрелить свое брыластое недоразумение?
Толпа охотно откликнулась смехом: невежественный надсмотрщик, ничего не понимающий в собачьих боях, не нравился зрителям.
Одноглазый грайанец почувствовал общую враждебность, по-звериному ощерился.
– Спускаем? – оборвав юнтивар, спросил он Нитху.
Та кивнула, и оба разом крикнули:
– Взять!
Капкан привычно вздыбил шерсть, обнажил клыки в жутком оскале, готовясь устрашить врага. Но «собачий юнтивар» не состоялся: Охотник атаковал молча и сразу. Серая молния метнулась через загон, ударила черно-рыжего великана. Могучий Капкан был опрокинут, словно щенок. Страшные челюсти впились ему в горло, разом вырвав гортань. Капкан задергался с жутким хрипом, издыхая в луже своей крови. Все произошло так стремительно, что толпа не успела ахнуть.
Хашарат неверяще нагнулся над окровавленной, еще содрогающейся грудой, которая только что была его псом-бойцом. Затем выпрямился, с лютой ненавистью глянул на подбежавшую Нитху.
– Паскуда наррабанская! – выдохнул он и, не владея собой, замахнулся кулаком на девушку.
Но тяжелая ручища надсмотрщика не коснулась Нитхи: серый зверь бросился наперехват. Волчьи челюсти сомкнулись на запястье Хашарата, рывок опрокинул его на труп Капкана.
Нитха и Дайру вцепились в Охотника, оттаскивая его от вопящего грайанца. На помощь им спешили рабы распорядителя боев. От судейского помоста бежал лекарь, который всегда присутствовал на боях.
Толпа шумела, волновалась. Над ее гулом взлетел голос герольда:
– Тагиор Большой Хищник из Рода Грантум, главный судья поединков, объявляет свою волю: пес по кличке Охотник изгоняется с состязаний!
* * *
– Не огорчайся. Ну, сорвалось и сорвалось… – Нитха глубоко запустила пальцы в густую серебристо-серую шерсть.
Громадный зверь не отзывался. Он лежал, уткнув нос в лапы, разбросав хвост по темной каменной плите.
Нитха сидела рядом с ним на широкой ступеньке малого тронного зала. Девушке уже не хотелось попрекать друга за горячность. Это сначала она едва сдерживалась, чтобы не заорать: «Что ты наделал, болван? Я бы увернулась от удара!..»
Сейчас она понимала, что Нургидан действовал не рассуждая. Одна из заповедей Подгорных Охотников: жизнь напарника ценнее твоей. Не так их Шенги воспитывал, чтобы глазеть на то, как друзей бьют…
И еще Нитха радовалась, что все кончилось и ее напарнику больше не надо драться…
Девушка попробовала отвлечь Нургидана от горьких мыслей:
– А этот пиратский король и впрямь увлекался редкостями из Подгорного Мира! Глянь, какая арка над троном!
Над небольшим, скромного вида троном, похожим на обычное кресло, склонились друг к другу два ярко-синих коралловых «дерева». Нитха знала, откуда они доставлены. Она помнила разноцветный каменный «лес», выраставший на дне мелкого морского залива. Во время отлива дно почти обнажалось, открывая дивной красоты мертвые ветви и стволы, сплетающиеся меж собой в застывшем пестром узоре.
– Большие какие! – продолжала Нитха. – Если цельные, не склеенные, то их на корабле доставили, не через грот тащили…
Волк не пошевелился. Он не хотел глядеть на кораллы. Он не хотел слушать болтовню об убранстве зала. Он переживал.
Тихо подошел Дайру. Хотел было присесть рядышком, но вовремя спохватился: кто-нибудь может войти и увидеть, как он расселся рядом с «хозяйкой». Склонившись над плечом Нитхи, заговорил негромко:
– Лекарь сказал: руку придется отнять. Кисть висит на сухожилиях, кости запястья перегрызены ко всем болотным демонам… – Глаза юноши сверкнули злым торжеством. – Придется этому скоту учиться держать кнут в левой руке! На твоем месте я бы тоже…
Дайру замолчал: растворилась узкая дверь возле трона. Шаркая и сутулясь, вошел Тагиор, устало прошествовал мимо Дайру и поспешно вскочившей Нитхи, опустился на трон и облегченно вздохнул.
День состязаний вымотал правителя Вайаниди. Глаза его глубже запали в глазницах и глядели тускло, невыразительно, желтая кожа туго обтянула высокие скулы, тонкие губы побледнели.
– Я попросил юную госпожу задержаться, – начал он негромко, – чтобы поговорить об этом отважном животном. Но прежде всего хочу успокоить барышню: ей не надо бояться неприятностей с законом. Все зрители, да и я сам, видели, как этот грайанский негодяй замахнулся на девушку. Медяк цена тому псу, на глазах у которого можно избить хозяина!
Нитха с признательностью поклонилась.
– Так о собаке… – продолжил Тагиор. – Боюсь, с первого взгляда я не оценил Охотника по достоинству. На состязание привозят уйму метисов, попадаются просто жалкие дворняги. И почти всегда владельцы говорят про новую породу… К тому же я был порядком замотан и не пригляделся к Охотнику. А ведь это пес незаурядных бойцовых качеств.
Старый правитель поднялся, подошел к настороженно глядящему на него остроухому зверю. Нагнулся над псом, который недавно у него на глазах отгрыз человеку руку. Вгляделся пристально и серьезно.
– Голова совершенно волчья. Вообще все стати волчьи, кроме роста и веса. – Он выпрямился. – Поведение, безусловно, собачье. Посреди толпы спокоен, за хозяйку стоит крепостной стеной. А в бою он действует, как такки! Не пытается запугать противника – сразу схватка, сразу насмерть…
Тагиор вернулся к трону под синей коралловой аркой, сел, задумался. Гости почтительно молчали.
– Вот что, – сказал наконец старик, – я вынужден был удалить Охотника с состязаний. Но зверь, безусловно, интересен. Из него можно сделать и телохранителя, и бойца. Кроме того, занятно будет взглянуть на его потомство. Я покупаю этого пса. Пусть госпожа назовет свою цену.
Дайру вздрогнул и побледнел. Но Нитха не зря родилась и воспитывалась при дворце. Она знала, как надо разговаривать с царственной особой, которая намеревается огреть тебя нежеланной милостью.
– Мой господин добр к своей смиренной служанке. Но умоляю вспомнить, что пес Охотник не принадлежит мне. Это собственность моего вельможного дяди Рахсан-дэра. Неужели великий Тагиор желает, чтобы дядя убил свою расточительную племянницу?
Это было серьезное возражение, к тому же произнесенное подрагивающим нежным голоском. Дайру, с потупленными глазами стоящий за плечом Нитхи, едва сдержал одобрительную улыбку.
Тагиор призадумался, представив себе, что он сделал бы с человеком, без спросу продавшим лучшего пса с его псарни.
Но старый пират в душе был азартен. В молодости он брал все, чего желал, и не стоял за ценой. Прежний огонь не догорел еще, тлели былые угольки, рдели, не давали Тагиору превратиться в скучного старикашку.
Именно эти отблески заплясали в глазах Главы Круга, когда он усмехнулся и расстегнул на себе массивный золотой пояс – квадратные тяжелые звенья, и каждое украшено изумрудами и рубинами.
– Полагаю, почтенный Рахсан-дэр не сможет упрекнуть племянницу в расточительности, если она привезет ему вот это…
Нитха ахнула.
Конечно, принцесса – не ювелир, точную стоимость этой вещи девушка не назвала бы. Но цену золоту и камням дочь Светоча знала. Перед ней сверкало красными и зелеными искрами целое состояние.
Она отступила на шаг.
– Мой господин бесконечно щедр… но Рахсан-дэр… он…
– Девочка, – мягко перебил ее старик, – скажи своему дяде, что за этот пояс можно купить корабль.
Дайру с шумом втянул в себя воздух.
Нитха лихорадочно соображала: как бы поизящнее отказаться от неслыханно щедрой платы, не рассердив старого пирата?
И тут произошло нечто неожиданное и непонятное.
Громадный серый зверь поднялся, лениво протрусил к трону, улегся у левой ноги Тагиора и небрежно ткнулся огромной головой в носок его мягкого сапога.
– Охотник, ты чего? – удивилась Нитха и шагнула к трону. – Ты…
Ответом ей был низкий горловой рык и предупреждающий оскал.
– Что это с ним? – Нитха слегка встревожилась, но не испугалась. – Можно подумать, он сам себя сторговал…
И тут подал голос Дайру, всегда готовый поддержать самую отчаянную затею напарника, если тот уже начал действовать и поздно его останавливать.
– Да, госпожа, – негромко и изумленно произнес он, – видать, правильно говорил про эту породу почтеннейший Рахсан-дэр…
И замолчал, словно сам себя поймал на чудовищной дерзости.
Два человека и зверь уставились на него в упор.
– Ну, – с хорошо разыгранной строгостью сказала «хозяйка», – раз уж начал – продолжай!
– Мой досточтимый господин говорил, что у этой породы в крови – подчинение вожаку. Однажды и на всю жизнь они выбирают того, кто для них – глава стаи. И всегда выбирают самого властного, как будто им кто-то объясняет, кто из людей главнее всех! Если госпожа припомнит собаку по кличке Туча, что ушла за Светочем…
– Да-да, – подхватила сообразительная девушка, – помню! Однажды Светоч осчастливил нас посещением и пожелал осмотреть псарню. А когда уходил, с ним ушла Туча. Отличная сука, на Охотника похожа, только темнее… Рычала на псарей, которые ее с детства кормили. Тогда дядя и сказал: «Эти собаки шкурой чувствуют волю и власть!»
Старик, подняв бровь, глянул на пса, сидящего у трона и настороженно следящего за Нитхой.
– Люди мне частенько льстят, но чтоб собака подкатилась с такой изысканной лестью…
– И раз мне позволено говорить, – продолжил Дайру, – я поздравлю госпожу с тем, что правитель Вайаниди, – Дайру отвесил Тагиору поклон, – уже сам предложил за этого пса драгоценный подарок. Потому что иначе пес достался бы Главе Круга даром. Мы просто не смогли бы утащить эту зверюгу.
Нитха бросила на Тагиора лукавый вопросительный взгляд: мол, не передумал?
Бернидиец откинул голову и по-молодому расхохотался:
– Государи и придворные частенько лукавят, но я был капитаном «Наглеца», а капитан свое слово назад не берет!..
* * *
– Как ты думаешь, – спросила Нитха, – что измыслил на нашу голову этот гений в звериной шкуре?
– Угадать-то несложно, – пожал плечами Дайру. – Хочет пробраться во дворец и пошарить в собрании редкостей… Но ты молодец! Был момент, я испугался, что ты вместо пояса потребуешь себе…
– О, нэни саи! Пуговичник, да? Совсем я дура, да? Представь себе лицо Главы Круга: он жалует мне вещь, за которую можно купить боевого слона, а я вместо этого прошу у него лопух с огорода!
– Это вызвало бы у него подозрения, – кивнул Дайру, – а подозрительность правителей – страшное дело.
Он посторонился, пропуская свою спутницу вперед, на выбитые в скале ступени, и оглянулся на дворец.
Низкая, мрачная каменная громадина оседлала вершину скалы. Из нее поднялась, рискованно нависая над морем (как только держится), высокая серая свеча. Дайру уже знал, что это одновременно сторожевая башня и маяк.
Где-то в недрах этого мрачного дворца остался Нургидан…
Дайру отогнал тоскливые предчувствия, шагнул вслед за девушкой на ступеньки каменного спуска и негромко сказал ей вслед:
– Если за дело взялся Нургидан, надо быть готовыми уносить ноги. Хорошо, что мы с ним заранее уговорились, где встретимся, если выйдет несуразица.
– Где?
– У грота, где Врата… Беги, принцесса, возьми из тайника свой меч и купи нам еды на дорогу. Денег хватит? А то я добавлю.
– У тебя же вроде мало осталось, ты же оплатил участие Нургидана в бою…
– Я немножко выиграл, ставку сделал… Не надо так распахивать глаза, я не на Нургидана ставил, на Клыка из первой пары… Как запасешься едой – снимай свое роскошное покрывало, чтоб зря не привлекать внимания, и тихонько выбирайся к гроту.
– А ты?
– А я пройдусь по кабакам.
– Что?!
– Кто знает здешний люд лучше трактирщиков? Там монетка, тут монетка – глядишь, где-нибудь и подскажут, как найти на этой груде соленых валунов человека, который знает, что там есть, в собрании диковин у старой пиратской морды!
* * *
План Нургидана был прост и прям, как жердь (а другие планы Нургидан строить и не умел): проникнуть во дворец, все время быть при Тагиоре, а оставшись с ним наедине – принять человеческий облик и потребовать пуговичник.
Слова «а если» и «а вдруг» не ходили у Нургидана в любимчиках. Поэтому парень не задавал каверзных вопросов: «А если Тагиор не оставит меня при себе, а велит увести на псарню и запереть в клетку?» Или: «А вдруг старика хватит удар при виде пса, который превращается в человека?» И уж подавно не спрашивал он себя: «А есть ли вообще у Тагиора этот окаянный пуговичник?»
Поэтому Нургидан и воспринял как должное то, что на псарню его не отправили: Тагиор захотел за вечерней трапезой похвастаться перед приближенными новым приобретением.
«Пес Охотник» гордо восседал в трапезной возле кресла правителя, с удовольствием лопал куски жареной козлятины, которые бросал ему Тагиор, и по-хозяйски порыкивая на слуг, которые подходили слишком близко к его «господину». Не потому, что подозревал их в злых умыслах, – так, бдительность показывал.
Спать не хотелось: Нургидан вздремнул еще перед боем. И теперь оборотень с интересом оглядывал низкую темную трапезную, полумрак которой плохо разгоняли светильники, и размышлял о том, каково живется в этом дворце всем, кроме правителя. Сам Тагиор – страстный собиратель, набил свое жилище редкостями из Подгорного Мира и радуется на них. А вот придворным и слугам, должно быть, неуютно в коридорах и залах, где со стен таращатся головы чудовищ, а от окна к окну тянутся искусно высушенные, совсем как живые, лианы! Вот прямо здесь, над креслом Тагиора, белеет клыкастая челюсть Подгорной Жабы. Впрочем, все, наверное, к ней уже привыкли. Скалится – и пускай себе скалится!
Ничего похожего на пуговичник Нургидан до сих пор не видел. В соседнем с трапезной зале стояли два застекленных деревянных ящика с разной мелочью из-за грани, но Тагиор прошел этот зал не останавливаясь, и странно было бы, если бы его сторожевой пес отстал от хозяина и принялся изучать содержимое ящиков…
Откушав и всласть наговорившись о сегодняшних боях, старый правитель пожелал отправиться почивать. Нового пса он приказал отправить на псарню… но не тут-то было!
Охотник скалился на каждого, кто пытался к нему подойти. А когда привычные к собачьему рычанию слуги подцепили палкой с крюком кольцо на ошейнике, серый зверь разыграл целое представление. Друзья его не видели, стесняться было некого – и «пес» выл, скулил, упирался всеми четырьмя лапами, пластался по полу и вообще всем своим видом показывал, что в разлуке с дорогим человеком ему и жизнь не мила, волоките уж сразу к живодеру!..
Тагиор растрогался:
– Ишь ты, как голосит! Ну ладно, в честь новоселья пусть остается на ночь при мне. Но завтра – на псарню. Не комнатная собачка, чтоб на подушках нежиться!
Гордый своей победой, Охотник прошествовал за усталым, тяжело ступающим правителем.
«Нежиться на подушках» ему не пришлось, но медвежья шкура у очага гостеприимно приняла Нургидана.
Спальня Тагиора была маленькой, хорошо протопленной, в очаге плясало разноцветное пламя. Нургидан знал, что там пылают доски от разбитых кораблей. От них огонь превращается в жаркую радугу.
По стенам были растянуты яркие крылья кошек-бабочек, с потолка свисали нити, на которых плясала от малейшего движения воздуха стайка алмазных жуков. Огонь отражался на их гранях яркими бликами, и под потолком реяло мерцающее облако.
Нургидан, которого от жары все-таки слегка разморило, снисходительно наблюдал за тем, как слуга разувает правителя и думал, что вот сейчас они с Тагиором останутся вдвоем – и можно будет поговорить по душам.
Увы, беседы не получилось. Над дверью тихо и грустно тренькнул колокольчик из фиолетовой раковины, добытой тоже за Гранью.
В дверь заглянул один из стражников, охранявших вход в опочивальню, и почтительно спросил, угодно ли правителю принять дарнигара.
Правитель кивком изъявил согласие видеть свою Правую Руку.
Нургидан был весьма недоволен визитом позднего гостя, оттягивающего исполнение его планов. Нет, правда, почему бы Правой Руке правителя не потолковать со своим государем днем?! Ходят тут всякие, путаются под ногами у уважающих себя сторожевых зверей…
Как ни странно, Глава Круга не поинтересовался мнением «пса по кличке Охотник», и тому пришлось ограничиться негромким рычанием на вошедшего мужчину с острой бородкой, тонкими усиками и почтительно опущенными глазами.
Тагиор кивнул – мол, подожди! – завершил облачение в балахон, жестом отпустил слугу и лишь тогда заговорил с дарнигаром:
– Что, Ралби? Есть новости из Аргосмира?
* * *
– Вон, в углу сидит… чтоб ему сюда дорогу забыть!
Полная трактирщица неприязненно дернула плечом. Похоже, посетитель, хоть и постоянный, не пользовался ее симпатией.
– Тот, унылый, похожий на аиста? – уточнил Дайру.
– Он самый, сожри его акула. Арчин Золотой Луг из Семейства Васанш. Как напьется, так болтает без передышки. Вон, мужа моего сейчас мучает. У человека столько дел по хозяйству, а тут изволь торчать у стола и слушать, что бренчит хмельной дурень!
– Так ушел бы трактирщик, раз недосуг разговоры вести.
– Да, как же… Попробуй только муженек от стола шагнуть – сразу визг на весь трактир! Мол, обижают почтенного человека, дворцового писца! Мол, сам Тагиор к его словам прислушивается, а паршивый кабатчик – не хочет?! Эх, якорной цепью его вперехлест, вот и пил бы с Тагиором!
Дайру не верил своей удаче. Он настроился на долгий поиск, но уже во втором трактире не только назвали нужного человека, но и указали на него!
– Что разговорчив, это хорошо, – сказал Дайру, взглянув в угол, где бледный, тощий, большеносый человек, держа трактирщика за рукав, изливал ему свои горести. – Моей хозяйке как раз и надо с ним потолковать. Она наслышана про собрание редкостей из-за Грани, что хранится во дворце. Ну, загорелась, интересно же! Всем заранее нахвалилась: мол, на Вайаниди еду, всем-всем-всем налюбуюсь. А приехали мы с барышней сюда, так никто ее во дворец и не приглашает. Не до нее, даром что кровь благородная. Вот и налюбовалась! Пусть хоть послушает про диковинки эти…
И пододвинул по столу к трактирщице монету.
Женщина сочувственно хмыкнула:
– Правильно, потолкуй с Арчином. Он хоть и простой писец, а во дворце и впрямь каждый закоулок знает и с каждой мышью знаком. А что до этих самых редкостей, так он им даже делал опись. Хвастался тут…
Дайру двинулся к столу, за которым жаловался на жизнь унылый Арчин. В душе парень проклинал свой ошейник. Будь он свободен или хотя бы не носи эту кожаную мерзость, он подсел бы за стол к Арчину, учтиво задал простенький вопрос (например: сколько дней продлятся собачьи бои?), а в благодарность за ответ выставил бы вина. Чего еще надо для начала знакомства?
Но рабу не стоит первым заводить разговор со свободным. Еще какой собеседник попадется. Если вспыльчивый, может и в морду дать.
Поэтому Дайру встал за плечом Арчина и уставился на пропасть внизу, на гуляющие под отвесной стеной волны и на сгустившиеся над островом сумерки. При этом он не упускал ни словечка из беседы, что шла за столом, и ждал удобного мгновения, чтобы в нее вклиниться.
А дворцовый писец тоскливо рассказывал скучающему трактирщику, что мимо него проплывают хорошие денежки. Крупная такая сумма, увесистая – и мимо…
Прибыл, оказывается, на Вайаниди некий чудак из тех, кто поклоняется Великой Тьме. Да-да, есть и такая религия, только про нее мало кто знает. Тихая такая религия, безобидная. Не пугают людей этой самой Великой Тьмой, не приносят ей кровавых жертв, не проклинают тех, кто молится иным богам. Сидят себе тихонько в вольном городе Авимире, откуда эта дурь и пошла.
Вернее, сидели до последнего времени. А теперь замыслили воздвигнуть свои жертвенники по разным землям. Кто-то отправился в Джангаш, кто-то в Тайверан, кто-то в Нарра-до… а этого демоны занесли на Вайаниди. И посулил он Арчину десять золотых, если тот уломает правителя разрешить возвести где-нибудь на окраине города, а то и вовсе в скалах ма-аленький такой жертвенник.
Десять золотых – деньги преотличные, вот только Тагиор никак не уламывается…
– Правитель говорит, – несчастным голосом повествовал писец, – что от тьмы ничего хорошего быть не может. Тьма – она зло, она покровительствует разрушению. Во тьме хорошо убивать, а больше во тьме ничего не поделаешь. Ни смастерить чего, ни книгу умную написать… а уж как, говорит, паршиво корабль вести во мгле! Выручают звезды, а они – свет. И вообще, говорит, во мраке только звери шастают, а умный человек ночью спит, потому что ни за каким демоном ему эта тьма не нужна…
Арчин устремил на трактирщика отчаянный взгляд человека, перед которым маячат десять золотых – а взять нельзя! И сказал тихо:
– А я и не нашелся, что ответить…
И вдруг взвыл в голос, да так, что заозирались немногочисленные посетители трактира:
– Нет, правда… ну, что в ней можно сделать хорошего, во тьме этой?
– Ребенка, – тут же отозвался Дайру.
Писец вытаращил глаза на незнакомого парня в ошейнике, который глядел на него почтительно, но без страха. Спросил подозрительно:
– Чего-о?
– Ребенка, – твердо повторил Дайру. – Все мы во тьме зачаты и во тьму уйдем. Тьма – начало и конец всему, тьма – наша матерь извечная…
– Вот как? – заинтересовался Арчин. – Ну, зачаты – ладно, с этим спорить не стану… но уйдем-то на костер!
– На костер ложится жалкая плоть, – не дал себя сбить Дайру, – чтоб не мешала душе на пути, предначертанном Безликими. А душа, как сказал поэт Джаши Странник, «скользит туда, где ни луны, ни солнца»… То есть во тьму, разве не так?
У трактирщика отвисла челюсть.
– А ты, стало быть, из этих, которые Тьме молятся? – прищурился Арчин на странного раба.
– Нет, господин мой. Верую в Безликих. Но господину угодно было спросить, какие доводы можно привести Главе Круга в защиту жертвенника Тьмы…
– Нет, вы послушайте! – умилился Арчин. – Чей же ты будешь, такой смекалистый?.. Впрочем, знать не хочу. Желаю угостить тебя вином.
– Мой господин бесконечно добр, но…
– Садись за стол!.. Садись, я сказал! – прикрикнул королевский писец, заметив, что раб замешкался. – С тобой занятно будет побеседовать. Эй, вина сюда!.. Ну, так что еще про тьму?
Освободившийся из хватки Арчина трактирщик шустро дунул прочь, оставив занудному гостю другую жертву.
* * *
– Что, Ралби? – спросил Глава Круга, – есть новости из Аргосмира?
Громадный серый зверь, лежащий возле кровати правителя, еле заметно напрягся и насторожил острые уши.
– Не совсем из Аргосмира, повелитель, – почтительно ответил дарнигар. – Прилетел почтовый голубь от доблестного Равара. Эскадра уже в гурлианских водах. Равар собирается укрыть корабли в Кружевной бухте и послать к почтенному Хастану гонца с условным знаком.
– Быстро! – чуть удивился Тагиор.
– Попутный ветер и милость Морского Старца.
– Будем надеяться, что эта милость и впредь пребудет с эскадрой Равара… Что еще?
– Прибыл корабль от соседей, с Тагиниди…
– Что стряслось на Большом острове?
– Если правителю угодно вспомнить… Когда корабли капитана Джиарша возвращались из похода к Земле Поющих Водопадов, молнией был разбит «Пенный зверь»…
– Да, мне докладывали. И что?
– Почтеннейший Дейат сообщает, что рыбаки принесли во дворец обломок носовой фигуры корабля. Нельзя не узнать двурогого дельфина, которым украшен был «Пенный зверь»…
Тагиор был явно взволнован этой вестью.
– О сила Морского старца! Я же читал путевые записи Джиарша! Там сказано, что «Пенный зверь» затонул восточнее островка, которому Джиарш дал имя Малая Жертва. Так?
– Так, повелитель. Вот и правитель Дейат удивлен тем, что обломки очутились у берегов его острова.
– Я же говорил!.. Я еще тогда говорил!.. Разница во времени пути до Земли Поющих Водопадов и обратно не может быть объяснена ветрами и бунтом на борту «Ската».
– Течение?
– И сильное! Оно мешало эскадре двигаться на запад и несло ее в своих объятиях на обратном пути. Завтра перечитаю записи Джиарша и попробую рассчитать… Нет, хотя бы взгляну прямо сейчас! Подай карту!
– Где она, повелитель?
– Отодвинь панель под оранжевым крылом кошки-бабочки.
Ралби поднялся. Сухо щелкнула, откинувшись вверх, стенная панель из темного дерева. Из открывшейся ниши дарнигар извлек продолговатый бронзовый футляр. В таких моряки хранят путевые записи и другие важные бумаги, чтобы их не повредила вода.
По кивку Тагиора он пододвинул резной табурет к кровати, на которой сидел старый правитель, уселся, открыл футляр, извлек из него пергаментный свиток и раскатал прямо на парчовом покрывале. Оба бернидийца завели спор о ветрах, течениях, подводных скалах и скорости кораблей, названия которых ничего не говорили Нургидану.
Старик закашлялся, схватился за грудь. Ралби оборвал фразу на середине, налил из стоящего на маленьком столике кувшина в серебряный кубок темное питье, резко пахнущее травами. Тагиор длинными глотками осушил кубок.
– Год! – негромко сказал он. – Хотя бы год, а лучше два дали бы нам боги! Чтоб за это время никто не узнал о нашей находке!
– Да уж не меньше трех! – хмуро отозвался дарнигар. – Находка не из тех, какие просто нагнешься да поднимешь! На Семи Островах не найдется достаточно мощного флота, чтобы…
– Соберем, обязательно соберем! Только бы другие государи не прознали… Если Хастан и Равар не сорвут эту гурлианскую затею, обоих лишу капитанского звания и посажу на весла!
– Я же предлагал перехватить гурлианцев в море и потихоньку утопить…
– У них очень быстроходные корабли, я не хочу рисковать. Кроме того, Зарфесту полезно усвоить, что сами боги запрещают ему соваться в дальние воды.
– Гурлиан-то ладно, а вот если грайанцы захотят перехватить наше сокровище?..
– Сокровище, ха! – В голосе старика зазвенела злоба. – Было б там золото или алмазы… Мы бы расправились с туземцами и поставили на берегу крепости. Пусть бы к нам сунулись заморские гости!
– А не сумели бы завоевать те края, так пограбили бы всласть! – подхватил дарнигар. – Набили бы трюмы!.. Но как сражаться с теми, кто знает тайну полета?
– Джиарш допустил большую ошибку, – сурово сказал правитель. – Ему бы не силой переть на туземцев, не пленников пытать, а подружиться с ними! А потом хитростью вызнать: как же, во имя Черного Водоворота, они летают?.. Ну, ничего! Я попробую исправить дело. Да, я пошлю туда могучие корабли и много воинов… но начнем мы с богатых даров!
– Может не получиться, государь. Они знают наш язык, а значит – встречали уже таких, как мы…
– И знают, чего от нас можно ожидать, да? – Улыбка правителя была жестокой, беспощадной. – Ралби, море больше не наше, мы уступили его грайанцам и прочей сволочи. Суша нашей никогда и не была. Если мы упустим еще и небо, наши внуки будут плевать себе под ноги, произнося наши имена.
Оба замолчали, понимая, что прозвучала историческая фраза.
Охваченные величием момента, бернидийцы не обратили внимания на дерзкий волчий нос, который лежал на краю кровати. Можно было подумать, что зверь пытается заглянуть в карту.
Наконец правитель сказал:
– Ступай к себе, Ралби, я устал… Нет-нет, карту я уберу сам, посижу над нею еще немного.
Дарнигар с поклоном удалился, а Тагиор задумался, созерцая свиток. Наконец отвлекся от размышлений, вложил карту в бронзовый футляр. Щелкнула плотная крышка.
И тут пес Охотник вскочил передними лапами на кровать, навис над Тагиором.
– Уйди, дурак! – отмахнулся от него старый бернидиец.
В ответ лязгнули клыки.
Нет, зверь не вцепился в руку, сокрушая кость. Зубы лишь скользнули по коже, вспоров ее. Правитель закричал, прижав ладонь к ране. А серый зверь хапнул в пасть футляр с драгоценной картой и метнулся к порогу.
Ударившись грудью о дверь, волк распахнул ее, вылетел в коридор и промчался мимо растерявшихся стражников.
Вслед ему летел крик правителя:
– Эй, схватить это животное!
* * *
– «…И не столь опасно раздвоенное жало змеи, сколь раздвоенный язык льстеца и клеветника, ибо есть снадобья против змеиного яда, но нет снадобий от сладкой отравы лести и горькой отравы клеветы; и лишь одно есть средство уберечь душу от пагубы – отвратить от лгуна свой взор и затворить свои уши…»
– Стой! Врешь! У Вилиторша сказано «затворить свой слух»! – азартно прервал цитату писец Арчин.
– И верно! – с притворной досадой отозвался Дайру. – Опять я ляпнул не то…
На самом деле он ляпнул очень даже то. Память подводила Дайру лишь тогда, когда он сам этого хотел. Как, например, сейчас, во время игры, которую затеяли в полупустом трактире два начитанных, с отменной памятью человека.
Дворцовый писец Арчин словно сбросил хмель и легко, с готовностью подхватывал любой отрывок из трудов древних философов, который начинал Дайру. Юноша тоже продолжал цитаты, которые бросал ему разошедшийся писец, но не так уверенно и с небольшими ошибками, которые Дайру тут же подмечал.
Дайру подтолкнул по столу к своему собеседнику медяк:
– Уже третий… Эх! Что-то у меня сегодня память решила вздремнуть! А вот господин ни разу не ошибся!
– «Умрем на этом месте, но не уроним чести!» – весело отозвался Арчин. – А все-таки «Наставления» Вилиторша – жуткое занудство!
– Занудство, – согласился Дайру. – Но память господина достойна восхищения. Хотя… – Дайру оборвал фразу и уткнулся в кружку с вином.
– Что – «хотя»? – вскинулся писец.
– Да так, ничего…
– Нет уж, ты говори!
– Я просто подумал… Вилиторш, Джаши, летописи Санфира… нам же все это в детстве вдалбливали, не грех и вызубрить.
– Что же ты не вызубрил? – ревниво откликнулся Арчин.
Дайру, не обращая внимания на его обиду, развивал свою мысль:
– Знал я в Нарра-до грамотея… уважаемый человек, тоже писец при дворе… вот уж у него память была – не нам чета. Все, что напишет: письмо там для Светоча или реестр книг в хранилище – запоминает буква в букву и навсегда!
– Ну и дурак! – ухмыльнулся Арчин. – Хороший писец тут же забывает, что ему продиктовали… А если без шуток, то у меня память не хуже, но чем я это докажу? Прочитать тебе, что ли, на память переписку правителя?
– Нет, – удрученно признал Дайру, – переписку нельзя!
Он глянул в свою кружку – и просиял, словно увидел на дне решение.
– Мне рассказывала здешняя трактирщица, что господин составлял опись диковинок из-за Грани, которые собирает Глава Круга. Это ведь не тайна?
– Не тайна. Правитель показывает свое собрание любому, кто пожалует во дворец.
– Вот и поспорим, хорошо ли господин помнит опись. На серебрушку, так интереснее.
– Давай! – загорелся Арчин, но спохватился: – А как ты проверишь, пересказываю ли я опись слово в слово?
– Слово в слово – это чересчур. Говорят, в собрании столько редкостей, что все их запомнить – и то надо уметь. Я кое-что читал про Подгорный Мир. Буду называть, что знаю, а господин перескажет, что в описи говорится про эту тварь или предмет.
– Годится. Начинай.
– Поющий цветок, – наугад сказал Дайру.
Арчин устремил взор в потолок, словно на прокопченных балках были начертаны буквы, и начал медленно, но уверенно:
– «Поющий цветок. Хищное растение, молодой саженец высотой около трех локтей, стройный, крепкий, прямой. На верхушке пучок широких листьев, обрамляющий большой светло-серый цветок с мясистыми лепестками. Вдоль ствола свисают, подобно щупальцам, длинные тонкие ветви с когтями. Лепестки цветка, подрагивая на ветру, издают жужжание, напоминающее мелодию. Звуки приманивают к цветку животных, он ловит их когтистыми щупальцами и разрывает на части. Кровь их и разлагающиеся останки удобряют землю вокруг цветка…»
– Браво! Вот это память! – воскликнул Дайру, но в душе усомнился:
«Говорит и впрямь по-писаному, но по описи ли? Может, просто цитирует какую-нибудь книгу про Подгорный Мир? Ну-ка, для проверки спросим про то, чего у Тагиора точно нет…»
– Туманный Кот!
Писец расхохотался:
– Ну, парень, ты шутник! За Туманного Кота правитель не пожалел бы чистого золота! Но откуда он у нас?
Дайру про себя хмыкнул. Еще бы! Ни за какое золото не купить здешнему правителю это дымчатое, звездноглазое порождение чужого мира! Кот просто не выживет за пределами пропитанных магией складок. А чучело из него не набьешь, это вам не трехрожка… да и у кого поднимется рука на приносящее удачу живое чудо, что беззвучно бродит в тумане?..
– Бешеный глухарь, – поспешил он сказать, пока у писца не пропало желание играть.
– «Бешеный глухарь. Птица размером с обычного глухаря, схожа с ним и обличьем. Разница лишь в поведении: во время токования глухарь приходит в любовное неистовство. Кичась отвагой перед самкой, набрасывается на животных крупнее себя и выклевывает им глаза. Опасен для человека. Куплен в виде чучела…» И собственноручная приписка правителя: «Расспросить других Охотников, ибо есть сомнение: не куплено ли под видом Подгорной твари чучело обычного глухаря?»
По учтиво-восхищенному лицу Дайру нельзя было догадаться, что в душе парень хохочет.
«Расспросить других Охотников? Ха! Да сроду мы не разоблачали вранье собрата по Гильдии. Хотя, между прочим, ты врать-то ври, а брать деньги за подделку – это уже свинство! Ясно, что кто-то всучил Главе Круга самого обычного глухаря, подшибленного в самом обычном лесу. Бешеный глухарь на обычного и вовсе не похож. И бешеным назван не за боевые подвиги. Просто у него во время токования из клюва пена идет, как из пасти бешеной собаки…
Ладно, теперь – пора!..»
– Пуговичник.
– Что-что?
– Пуговичник, господин мой. Растение такое.
– Прямо сейчас придумал, чтобы проигрыш не платить? – усмехнулся Арчин. – Во всяком случае, в собрании Тагиора никаких пуговичников нет и не было!
* * *
Сквозняки, пахнущие морской солью, раскачивали развешанные по коридорам светильники, и тьма жила, колебалась, раскачивалась, то выталкивая на свет, то снова пряча оскаленные морды диковинных зверей и кривые ветви невиданных деревьев. Дворец правителя Вайаниди и днем был местом весьма странным, а по ночам так попросту жутким.
Извольте в этой каше из ночных кошмаров ловить то ли пса, то ли волка!
Факелы пляшут по коридорам, перекликаются голоса. Подняты на ноги и стражники, и слуги, но в суматохе на всех не хватило факелов, и старый дворец издевался над людьми, пугал их дрожью мрака в углах, заставлял шарахаться от белеющих со стен клыков и выпученных стеклянных глаз. Коридоры, переходы, лестницы и пустые залы, по которым днем слуги бродили без всякой тревоги, стали вдруг пугающими и враждебными, ожили, начали безмолвно огрызаться на своих обитателей.
Молодой стражник, не знающий еще толком дворца, уныло ковылял вверх по узкой каменной лестнице. Попробуй удержи равновесие на крутых ступеньках, если в левой руке у тебя факел, а в правой – арбалет, взятый спросонья и по глупости! Меч надо было хватать, меч! А что делать с этой тяжелой дурой, если увидишь зверя? С одной руки не выстрелишь, факел придется бросить. Себе под ноги? Или зверюге в морду?
Дворец, ярус за ярусом, лез по скале, ведя за собой город. Лестниц здесь было никак не меньше, чем коридоров. Стражник уговаривал себя, что нормальный волк по ступенькам наверх карабкаться не станет. Бегает небось по нижнему ярусу. Может, оно и к лучшему, что командир велел проверить коридоры наверху… может, так безопаснее…
Утешение было слабенькое. Стражник, паренек из островной рыбацкой семьи, волков сроду не видел и разбирался в их повадках примерно так же, как в религиозных обрядах аборигенов Уртхавена.
На верхнем ярусе было тихо. Другие стражники не успели подняться сюда, и мысль об этом совсем не нравилась парню. Не только потому, что проклятый волк мог оказаться смышленой тварью и спрятаться именно наверху, но и потому, что здешние коридоры по кругу ведут к Залу Правителей. А в этом мрачном зале водились по слухам, призраки.
Стены, затянутые гобеленами, угрожающе нависли над пришельцем. За гобеленами слышались шорохи, и стражник повторял себе, что это, конечно же, шуршат мыши, потревоженные светом его факела.
Дубовая дверь, покрытая резным узором, возникла перед стражником неожиданно быстро, словно выпрыгнула из темноты. Резьба на двери, озаренная неверным огнем факела, играла светом и тенью, и казалось, что дверь гримасничает.
Хорошо хоть Зал Правителей Тагиор не набил мерзкими чучелами!
Но, может, все-таки туда не заходить?
Нет. Нельзя. Дверь никогда не запирается. Волк мог толкнуть дверь мордой, войти – а сквозняк вернул дверь на место. И теперь злобная тварь сидит там, словно в ловушке, готовая наброситься на первого, кто войдет…
А войти надо. Если Тагиор узнает про трусость одного из дворцовых стражников, он озвереет хуже любого волка.
И верно, стыдно трусить! У него же арбалет!
Правда, чтобы пустить его в дело, нужно освободить руки…
Стражник заметил у входа скобу для факела в виде львиной пасти и пристроил туда свой факел. Теперь свет будет падать в открытую дверь и хоть немного озарит зал.
Парень проверил, хорошо ли взведен арбалет, достал из колчана болт, вложил в прицельную канавку. Все хорошо, только руки трясутся, позор…
Вскинув арбалет наизготовку, парень пинком отворил дверь и шагнул за порог.
Ну и не страшно! Совсем не страшно! Факел бросает свет из-за плеча, у ног лежит черная дергающаяся тень, а наперерез тянется лунный луч от неплотно прикрытой ставни. Не страшно. Темное колышущееся марево – не плащи призраков-убийц, а висящие вдоль стен трофейные корабельные флаги, которые треплет сквозняк. А грозное лицо, в которое уперся лунный луч, – всего-навсего рожа на одном из портретов, вон и краешек рамы высветился…
Пахнет морем, как и по всему дворцу. Не слышно завывания неупокоенных душ, не сверкают багровые глаза полуночных демонов… а главное, волка-поганца не видно!
Но впереди мрак прячет еще половину зала, и окаянный хищник запросто может укрыться в темном углу.
Стражник шагнул вперед… еще шаг… еще…
Но что это бесшумно возникло впереди?
Ноги стражника разом ослабли, спина взмокла.
Черная безликая фигура с алым свечением вокруг головы… ты ли это, Владыка Бездны? Неужели сам пришел за душою простого рыбацкого сына?..
Хотелось взмолиться, но воздух мертво застрял в гортани, слова заиндевели на языке. Про арбалет стражник просто забыл.
Что засеребрилось рядом со страшной фигурой? Волк! Какой огромный!..
Серебристая тень дрогнула. Стражник не столько увидел, сколько угадал, что зверь подобрался для прыжка.
Нет, человек не размышлял – какие размышления пред ликом Владыки Бездны?! – просто рука, судорожно дернувшись, рванула спусковой крючок.
Свистнула стрела. Впереди зазвенело и с шумом осыпалось стекло.
Нет, стражник не понял, что видел в зеркале самого себя, подсвеченного сзади огнем факела. Не было у него мгновения, чтобы это сообразить, потому что сзади ему на плечи обрушились волчьи лапы…
* * *
Может быть, стражник остался жив лишь потому, что волк сжимал в пасти бронзовый футляр с картой и не мог пустить в ход клыки. А может быть, Нургидан не хотел лишней кровью портить веселую и отчаянную игру. Он сбил противника с ног и принюхался. Парень был жив, но без сознания. Хотя вроде головой не ударился… от страха, что ли?
Размышлять об этом было некогда: ярус оживал, полнился злыми голосами и факельными отсветами.
Волк коридорами затрусил в полумрак.
Нургидан не брел наугад. Да, в прозрачных живых складках за Гранью он порой путался и сбивался, но в Мире Людей у него было прекрасное чувство направления.
Юный Охотник понимал, что к воротам ему не пробиться. Поэтому он заранее приглядел для себя путь, рискованный до безумия и крайне ненадежный. То есть самый привлекательный путь для Нургидана.
Ночной воздух пах не только морем и пылью. Охотника окружала россыпи запахов Подгорного Мира. Они были знакомыми, но мертвыми. Шкура, кожа, сухие перья, древесная труха.
Вот ударил по ноздрям запах настолько враждебный, что волк поднял шерсть на загривке и зарычал бы, если бы не бронзовый футляр в пасти. Хотя он понимал: та, которую он учуял, никогда ни на кого не нападет.
Взгляд в глубокую нишу в стене… Да, вот она, каомра, «смерть-кошка», такая же, как та, с которой Нургидан сцепился возле драконьего логова!
Хищница замерла в прыжке на задних лапах. Искусный чучельник сумел передать порыв и ярость. А крюк, крепко держащий на стене прыгающую зверюгу, был из коридора почти не виден.
Залюбовавшись на гигантскую куницу с гиеньей головой и стеклянными мертвыми глазами, Нургидан упустил время. И позади, и впереди слышались приближающиеся голоса. Драться Нургидан не хотел. Не потому, что врагов было много, а потому, что будет шум, а шум его выдаст.
А по коридору навстречу друг другу действительно спешили два десятка стражников. Они сошлись как раз у ниши с чучелом.
– Мы обошли ярус вдоль западной стены, – сказал один из десятников. – Заглядывали во все комнаты, какие не заперты. Нет тут никакой псины. – Он поднял факел повыше и хохотнул. – Кроме вот этой.
Стражники смехом откликнулись на шутку командира.
В нише сошлись в застывшей схватке два чучела: неведомая тварь с гиеньей башкой и огромный волк. Оба стояли на задних лапах, сцепившись пасть в пасть. Широкие лапы волка лежали на шее желто-бурой хищницы. Тварь сверкала стеклянными глазами, которые в свете факелов стали багровыми. Голова волка была повернута так, что люди не видели его глаз.
– Как живые, – хмыкнул один из стражников.
– Раньше бурая красотка тут одна торчала, – уточнил кто-то. – Дружка ей, видать, недавно поставили.
– Ладно вам дурью маяться! – оборвал подчиненных второй десятник. – Тут странное дело вышло. Мы обошли ярус вдоль восточной стены. Зверя не отыскали, зато в Зале Правителей нашли одного из наших. Он раньше других поднялся на этот ярус.
– Мертв? – вскинулся первый десятник. – Загрызен?
– Нет. В обмороке. Мы его в чувство привели, так он твердит: мол, ему явился Владыка Бездны…
Всем стало неуютно. Стражники заозирались.
– Ну, Владыка не Владыка, – сказал наконец первый десятник, – а про призраков в Зале Правителей давно уже разговоры ходят.
– Так чего ж мы тут торчим? – спросил второй, пытаясь за насмешкой спрятать тревогу. – Нас зачем послали? Зверя ловить или призраков по головам пересчитывать? Зверя тут нету – так и пошли вниз!..
* * *
В сторожевой башне было куда спокойнее, чем на нижних ярусах. По приказу командира один из воинов сбегал вниз, чтобы узнать, по какому поводу поднялась суматоха. Вернувшись, сообщил: ловят сбежавшего пса.
Ну, пса так пса, правитель вконец рехнулся с этими шавками. Это не касалось пятерых стражников, в чьи обязанности входило днем обозревать море с верхней площадки башни, а ночью поддерживать пламя маяка.
Поэтому один из стражников завалился на дощатый топчан в углу караульного помещения (спать дозволялось, но по очереди, по одному), а двое поднялись наверх – сменить своих товарищей.
Те спустились в караулку, промокшие и продрогшие от сырого ветра, сели к столу и заговорили о том, какое свинство со стороны правителя запретить проносить в сторожевую башню вино. Не хлебнешь малость, чтоб согреться! Говорит: мол, у огня грейтесь… а от огня какой жар, весь вверх уходит! На шаг отойдешь – и опять тебя ветер проберет до костей!
Лежащий на топчане стражник их поддержал: мол, Тагиор с людьми обращается, как с собаками, а с собаками – как с людьми! Вон сейчас весь дворец дурью мается, ловит потерявшуюся псину… дел важнее нету?
Наверное, стражник изменил бы свое мнение, если бы мог видеть, что как раз в это время возле железной лестницы, ведущей в сторожевую башню, стоял на задних лапах громадный волк. Передние лапы зверь положил на перекладины лестницы, черный нос настороженно ловил запахи.
Мгновение – и вот уже вместо волка к лестнице припал человек: темноволосый, зеленоглазый юноша с веселым и злым лицом.
Оглянувшись в темный коридор, откуда в любой миг могла вынырнуть погоня, юноша нагнулся и поднял с пола бронзовый футляр, который за несколько мгновений до этого выронил из пасти волк. Сунул футляр за пазуху и крепко завязал у горла тесемки рубахи, чтобы драгоценная добыча не потерялась.
Затем он начал подъем по лестнице к деревянному люку, но на середине пути остановился, осененный забавной идеей. Одной рукой развязал кожаный мешочек на поясе, достал несколько чешуек ползуна – осторожно, чтобы не раздавить. Налепил чешуйку на одну из перекладин. Перешагнул ступеньку, ставшую коварной, и продолжил путь наверх.
Появление незнакомого человека не обрадовало командира. Он настороженно шагнул к люку:
– Кого еще несет?!
Нургидан стоял на перекладине железной лестницы, и один пинок командира мог отправить его вниз, к основанию башни. Значит, надо было предотвратить этот пинок.
– Вы что тут вытворяете? – спросил он сердито. – Хотите, чтобы сотник сюда поднялся?
– Что?.. – не понял командир.
– Что-что… – напористо передразнил его Нургидан. – Мне-то ничего, не с меня сотник велит шкуру спустить!
Он подтянулся на руках и сел на краю люка, с радостью видя, что стражник растерялся.
– Кто таков и за каким демоном приперся? – попытался командир овладеть ситуацией.
– А если у вас тут творится демон знает что? – огрызнулся Нургидан, вставая на ноги и захлопывая крышку люка. – Вы тут разбуянились, как в кабаке, а я к вам карабкайся!..
– Разбуянились? – растерялся командир. От изумления он потерял бдительность и упустил момент, когда незнакомец шагнул к нему и оказался на опасно близком расстоянии. – Мы?!
– Ну не я же! По всему ярусу переполох, дарнигар проснулся, велел…
Не договорив, Нургидан коротко ударил стражника по печени.
Бернидиец завопил, сложился от боли пополам.
Стражники не стояли, как пни на вырубке, а начали действовать быстро и решительно. Тот, что сидел на топчане, дернулся в сторону стойки с оружием. Второй вскочил из-за стола и замахнулся тяжелым табуретом.
Нургидан пригнулся. Табурет пролетел у него над головой и ударил в грудь тому, кто тянулся за мечом.
В короткое мгновение, когда стражник невольно скользнул взглядом за своим улетевшим мимо цели «оружием», Нургидан нырком метнулся к нему и врезал снизу вверх под подбородок, вложив в удар не только движение руки, но и силу распрямляющегося тела, силу стальной пружины.
Стражник птицей взвился прочь, спиной вперед рухнул на хлипкий деревянный стол, превратив его в груду обломков.
Тот стражник, что получил в грудь табуретом от своего приятеля, мгновение ошалело восстанавливал дыхание, а затем все же метнулся к стойке с оружием, даже почти успел выхватить меч – но Нургидан, подхватив второй табурет, с маху шарахнул шустрого противника по голове.
За спиной, на каменной лестнице, ведущей наверх, затопали сапоги четвертого стражника.
Нургидан, еще не выпустивший из рук боевой табурет, с разворота швырнул его на лестницу. Попал врагу по ногам. Тот не удержался на крутых ступеньках и кубарем покатился вниз, под ноги Нургидану. Волк-оборотень добавил ему по лицу, и стражник затих.
Юноша огляделся. Один сидит, прижав колени к животу, трое лежат и стонут. Все живы, вот и славно. Внизу шум и голоса, но в люк еще не лезет погоня…
Нургидан не мог видеть, что творится внизу, но угадал все точно. Первый же охранник, карабкающийся по железной лестнице, ухватился обеими руками за перекладину с наклеенными чешуйками. Двойная порция яда скрутила его мускулы, свела пальцы на перекладине так, что не оторвать. Бедняга не только сам повис на лестнице, но и преградил путь остальным. Снять неожиданное препятствие удалось не сразу.
А Нургидан тем временем мчался вверх по гранитным ступеням – в ветер, в ночь, на площадку маяка.
Там он обнаружил пятого противника. Правда, его и противником назвать было трудно.
Маячный огонь полыхал в металлической емкости с небольшими отверстиями для тяги. В ночи она походила на красноглазое чудовище. Над нею под углом склонились изогнутые металлические зеркала, принимая свет и отбрасывая его в море.
А возле чудовища, у приоткрытой дверки, застыла в нелепой позе темная невысокая фигура пятого стражника. Тот подкидывал в дверку уголь, из-за гула огня и воя ветра не слышал криков в башне. И теперь не сразу смог разогнуться, снизу вверх глядя на страшного гостя, возникшего из ночи.
Во мраке больше пользы от волчьих глаз, чем от человеческих, поэтому Нургидан еще на лестнице начал превращение. И теперь стражник в ужасе созерцал звериную морду на человеческих плечах, оскаленные клыки, зеленое сверкание волчьего взора…
Стражнику показалось, что его душа скользит в Бездну. Бездна знакомо пахла морем.
Но даже в эту жуткую минуту стражник (юнец, не старше самого Нургидана!) не забыл о том, что погасший маяк – страшная беда для идущих во тьме кораблей.
Мальчишка-бернидиец гордо выпрямился. Меча при нем не было, зато ладонь уже сжимала рукоять ножа, выхваченного из-за голенища.
– Уходи, демон! – Звонкий голос дрожал, но не срывался. – Я не дам тебе погасить огонь маяка! Он мореходов в ночи бережет!
Юноша знал, что он сейчас умрет. Но только после этого враг подойдет к огню. Не раньше.
Нургидан невольно приосанился при слове «демон» и с уважением глянул на неуступчивого парнишку, который встал с ножом против меча, не говоря уже о клыках.
Драться с ним Нургидан не собирался. Вот еще! Порывы ветра звали его к иному бою.
Площадка была обнесена каменной оградой – высотой примерно по локти Нургидану. А выше гуляла, как хотела, воздушная банда, швыряя в маяк клочья туч. И теперь ветер, хохоча, напомнил юному воину, что того ждет противник посерьезнее перепуганного мальчишки. Сам грозный Океан, седой убийца, открывает ему свои борцовские объятия.
Не обращая внимания на мальчишку, все еще беззаветно стоящего на страже огня, Нургидан глянул за ограждение, спокойно прикинул высоту.
Жаль, не выплыть с мечом, ко дну потянет. А ведь потом еще карабкаться на прибрежные скалы…
Руки с пробившимися когтями не сразу справились с пряжкой перевязи. Мелькнула озорная мысль – подозвать юнца-бернидийца: «Эй, парень, помоги расстегнуть…»
Может, и сапоги скинуть?.. Ну уж нет, топай потом босиком через складки Подгорного Мира! А вот меч придется утопить. Жаль, отличный меч… А если…
Мальчишка-бернидиец, сжимая рукоять ножа, распахнутыми глазами глядел на зверодемона, который, сделав шаг, швырнул ему под ноги меч и кожаную перевязь.
– Держи, герой! Дарю… – Слова с хрипом выходили из клыкастой пасти, и мальчишка не сразу понял, что они означают.
А Нургидан легко перемахнул ограду, очутившись на узком каменном выступе. Несколько мгновений без тени страха глядел вниз, где во тьме волны лизали скалу. Будь у оборотня человеческое лицо, он бы улыбался.
А затем ловкое, сильное тело гибко ушло в красивый полет – и его приняли сначала мрак, а потом волны.
* * *
– Что тут было? Да не молчи ты… как тебя? Гарпун, да? Говори: что тут стряслось?
Возле маячного огня народу – не протолкнешься.
Погоня, поднявшаяся в караулку на шум драки, обнаружила там полный разгром. Командир, держась за бок и шипя от боли, махнул рукой на лестницу, ведущую на верхнюю площадку: мол, туда ушел злоумышленник!
И теперь дарнигар Ралби, лично явившийся на маяк, потребовал объяснений у мальчишки с бледным потрясенным лицом, который сидел на корточках над мечом в кожаных ножнах с бронзовыми кольцами.
До сих пор он не произнес ни слова, хотя и пытался шевелить белыми губами. Не слушался голос, вот и все.
Но Правая Рука правителя – персона поважнее всяких демонов и чудищ. Одно потрясение излечило другое. Стражник поднялся на ноги и, глядя в лицо дарнигару, негромко, но связно доложил: он, Гарпун из Отребья, подбрасывал уголь в маячный огонь. Поднял глаза – и увидел, что его напарник куда-то делся, а рядом стоит демон с волчьей головой и когтистыми лапами. Он, Гарпун, не дал демону погасить огонь. За это демон назвал его героем и пожаловал мечом, вот этим самым. После чего звероподобная тварь перепрыгнула ограду и исчезла. Куда ушла, в небо или в море, – этого он, Гарпун, не видел…
Те, кто стоял у ограды, невольно глянули вниз, в черноту, откуда доносился шум прибоя.
Дарнигар задумчиво потер подбородок. Надо бы, конечно, дать парню в ухо, чтоб сказок не рассказывал. Но после непонятных ночных событий Ралби не хотел наделать глупостей.
Он хмуро обернулся к командиру караула:
– Что скажешь? Сколько Гарпун приврал, а сколько правды сказал? А то получается, что незваный гость вас четверых по стене размазал, а от мальчишки удрал, теряя оружие.
Тот ответил мрачно, но многословно (так выходило из него недавнее потрясение). Дескать, волчьей морды он у гостя не заметил, лицо как лицо, но от этих колдовских тварей можно ожидать всякого. Меч у пояса был точно, хотя демон его и не извлек из ножен. А вот в чем он уверен, так в том, что до появления чудища никакого меча на верхней площадке не было. Где его тут спрячешь, голый камень же! И совершенно точно, что, когда мальчишка Гарпун поднимался наверх, меча при нем не было, а была корзина с углем. Корзина небольшая, меч бы в нее не поместился…
– А оружие, похоже, не из дешевых, – негромко сказал Ралби. Он нагнулся, разглядывая загадочную вещь (но из осторожности не беря ее в руки). Меч лежал на камнях, наполовину выскользнув из ножен, и выглядел вполне солидно.
Реплика дарнигара вызвала у командира караула новый приступ словоизвержения. Да, конечно, откуда Гарпун, сын портовой шлюхи, раздобыл бы такой дорогой меч? Парень и в стражу-то попал лишь потому, что сотник увидел, как он лихо крутится в гуще уличной драки. А Гарпуном его прозвали, потому как дрался подобранным где-то обломком гарпуна. Откуда ж ему, Отребью, приличное оружие взять?!
И командир, присев на корточки, протянул руку к загадочному мечу.
Тут-то и свершилось еще одно чудо. Совсем маленькое, если сравнивать с визитом демона, но оно поразило всех.
Паренек, до этого мгновения почтительно стоявший перед дарнигаром (и явно еще не оправившийся до конца от шока), вдруг вздрогнул, расправил плечи. В глазах сверкнули жесткость и неуступчивость взрослого бойца. Он обернулся к своему командиру и бросил хрипло, повелительно:
– А ну… руки убрал!
Командир изумленно вскинул глаза. Наткнулся взглядом на новый взгляд Гарпуна – непримиримый, твердый. И отвел руку от меча, поднялся, отступил на шаг – молча признал право молодого воина на добытый им трофей.
И даже дарнигар не сказал ни слова, когда юноша нагнулся, поднял меч и начал прилаживать перевязь на себя.
Гарпун опоясался мечом в полном молчании, под общими взглядами, неспешно и серьезно. Лишь на миг губы стражника тронула улыбка – когда он увидел на коже перевязи возле пряжки глубокие свежие царапины, оставленные когтями…
Наутро слух о ночных событиях во дворце прошелся по острову. А еще через день какой-то сказитель сложил балладу о бесстрашном юноше, который сошелся в схватке с демоном, защищая маяк.
Сказитель не знал, что баллада эта – лишь первая из тех, что будут сложены о прославленном герое по прозвищу Гарпун. И о его постоянном спутнике – мече, добытом в бою со страшным зверодемоном. Зачарованном, непобедимом мече, которому его хозяин дал имя Волчий Клык.