12
Сумерки еще не сгустились над постоялым двором, стоящим у проезжей дороги из Издагмира в столицу. Но немногочисленные постояльцы успели отужинать и готовы были внимать бродячему певцу, который настраивал лютню, делая вид, что в трапезной он совершенно один и петь будет для собственного удовольствия.
Хозяин тоже охотно послушал бы балладу, но не отпускало беспокойство. Не нравилась ему четверка пеших путников, а попросту бродяг, что расположились в углу. Стол большой, а сидят за ним только четверо. Проезжие купцы, люди бывалые, сторонятся этой компании.
Выгнать бродяг ночевать в сарай? Но они заплатили за ужин, не буянили. И есть в них что-то странное. Для своего потрепанного облика слишком свободно держатся, слишком дерзко глядят, слишком уверенно разговаривают. Переодетые господа? Нет, манеры не те… Уж не разбойники ли забрели на ночлег? Не испортить бы отношения с лесной братией!
Хозяин вышел во двор. Плечистый, угрюмый работник заделывал дыру в заборе. Бросил на хозяина вопросительный взгляд, не переставая возиться с доской.
Хороший парень, старательный. По нездоровью тяжести таскать не может, но без дела не сидит, ищет работу по силам. Парень — из лесной братии. Во время налета на купеческий обоз получил стрелу в живот, выжил, но для шайки стал обузой. Приткнулся на постоялом дворе — и рад. А шайка ради бывшего товарища постоялый двор не трогает…
— Слышь-ка, — озабоченно спросил хозяин, — не встречал ты вот таких людей… Своего старшого они кличут — Шершень. Плечи как у тебя, а ростом повыше будет. По всем повадкам — воин. Должно быть, из наемников. Глаза серые и этакие острые…
Работник не ответил, прилаживая доску, но глаза его оживились.
— Второго называют Недомерком — ростом всех перегнал, жердина тощая. Волосы что солома, во все стороны торчат. Морда придурковатая, уши врастопырку. Третий прозывается Красавчиком… рожа и впрямь смазливая, девки таких любят. Бородка светлая, аккуратная, усы холеные, взгляд масленый, глаза малость навыкате. Еще примета — заикается, а потому старается говорить нараспев.
Работник с одного удара всадил гвоздь в доску. Он честно припоминал.
— Еще бабенка с ними, по имени Лейтиса. Не то чтоб совсем молоденькая, но в соку и недурна собою. Рыжая, глаза зеленые, сама — как булочка из печи…
Работник решительно отправил в доску второй гвоздь — с одного удара по шляпку.
— Никогда не видал таковских. И кличек не слыхал.
Хозяин кивнул. С души свалилась тяжесть. Может, эти четверо и разбойники, но не из здешних, а значит, церемониться с ними нечего. Пусть попробуют что-нибудь учинить…
Когда он вернулся в трапезную, певец уже выводил длинное сказание о стародавних делах. Хозяин прислонился к стене и заслушался.
Говорилось в сказании о том, как сошлись пять веков назад пятеро магов, коварных и тщеславных. Каждый из них был изгоем, мир отринул их — и решили они, пробив незримую Грань, уйти в иные Миры. Отвергли они имена, что носили прежде, и приняли новые: Фолиант, Ураган, Орхидея, Немое Дитя и Вечная Ведьма.
Объединив усилия, они прорвали Грань, так возникли первые Ворота. Опьяненная успехом, пятерка колдунов принялась странствовать по мирам, разрывая в клочья незримые стены. В своих нечестивых скитаниях они встретили еще троих чародеев. Чужаки не были людьми, но каждый был для своего народа отверженцем, отщепенцем, и потому они легко сошлись с безбожной пятеркой. История сохранила их прозвища: Ящер, Безумец, Чуткий.
Так Ночных Магов стало восемь, и с новой энергией пустились они в колдовские странствия, не заботясь о том, что чарами нарушают тонкое равновесие движения миров.
И иссякло терпение богов, и грянула беда. Несколько миров смялись в ком, их потоки сбились, смешались — и по сей день переплетены в диком, неестественном течении.
А виновники беды вернулись в Мир Людей и воздвигли в дебрях Силурана крепость, которая была прозвана Кровавой, ибо ужасные преступления вершились в ее стенах.
И долго еще восемь магов гневили Безымянных черными деяниями, пока не грянуло возмездие. Шадридаг Небесный Путь из Клана Дракона, величайший из всех магов всех времен, собрав войско, обрушился на Кровавую крепость, поверг во прах ее стены и расправился с ее хозяевами. Вечной Ведьме удалось улизнуть, остальные же семеро были уничтожены разгневанным Шадридагом. Говорят, и по сей день их призраки тоскуют на поросших лесом развалинах крепости, оплакивая ушедшие времена своего могущества…
Хозяин постоялого двора любил такие долгие, обстоятельные сказания о событиях грозных и чудесных. Он и сейчас от души наслаждался бы, но все удовольствие испортил один из бродяг: тот долговязый растрепа, которого называли Недомерком. Встал из-за стола и зашагал к выходу с таким видом, словно в кружке с пивом обнаружил дохлую мышь.
В окно хозяину видно было, что чудной постоялец уселся на бревно, лежащее у забора, уперся локтями в тощие колени, положил подбородок в ладони и о чем-то призадумался.
Его приятели переглянулись, встали, вышли на двор. Шершень хлопнул Недомерка по плечу, сел рядом. Лейтиса и Красавчик тоже сели на бревно и завели меж собой разговор.
Хозяин с досадой отвернулся. Ну, болтают и болтают, не его забота…
* * *
— Ты чего? — дружески спросил Шершень, хлопнув Недомерка по плечу и садясь рядом на бревно. — Бренчит певец, так и пусть себе бренчит!
— Да мне на певца плевать, — мрачно сообщил Недомерок. — Меня «сосед» задергал. Шибко тонкошкурый! После каждого куплета вылезает: ах, все было не так! Ах, я не могу это слышать! Ах, гнусная клевета!.. Вместо припева, стало быть!
— А моя «соседка» смеялась! — Лейтиса аккуратно расправила складки юбки, чтобы не мять ткань. — Особенно когда Шадридага назвали величайшим магом всех времен.
— Угу, мой тоже ржал, — кивнул Шершень. — Говорит: неужели все легенды такая же брехня? Кстати, зря ржет. Все-таки Шадридаг им настучал промеж ушей, а не они — ему!
Четвертый из компании, Красавчик, сидел на краешке бревна, не встревал в разговор и думал о том, каково это — носить в теле вторую душу. «Соседа», как говорят его друзья.
Привыкли. Шутят. А как страшно все начиналось!
Разве забудешь, как они, четверо бродяг, кружили по силуранскому лесу… как стая крылатых чудовищ гнала их, словно скот на бойню, напролом сквозь чащу — туда, где травы и кусты сомкнулись над развалинами Кровавой крепости…
Разве забудешь уцелевший посреди развалин каменный круг, покрытый чародейными знаками, — ни травинка, ни куст не посмели его коснуться. Как же страшен был стоявший над этим кругом световой столб, в котором сменяли друг друга призрачные фигуры!..
Пятьсот лет, даже подумать жутко! Пятьсот лет торчать посреди леса на руинах, браниться меж собой, попрекать друг друга былыми ошибками, строить планы мести всему человечеству, раз уж давние враги сошли на костер и ускользнули в Бездну…
Как же воспрянули призрачные маги, когда остатки былых чар подсказали им, где добыть могущественный талисман, поделенный некогда на три части. Эти осколки вернули бы им жизнь и власть… но как их отыщешь, если прикован к тюрьме — световому потоку?
Как? Да очень просто. В человеческом теле.
Красавчик не сумел бы связно рассказать о том, что сейчас чувствовал. Он был красноречив только с деревенскими бабенками, этот бродячий прохиндей с напевным голосом. Но помнить… о да, Красавчик помнил каждый миг страшной ночи, когда он и его друзья лежали ниц на черных плитах, а сияющие над ними призраки спорили: кому отправиться на поиски талисмана.
Торчать в плену надоело всем — но в путь все же отправились только трое.
Ураган, воин и маг, один из основателей фехтовального искусства карраджу, оставил световой луч и вселился в тело Шершня, признанного главаря маленькой шайки.
Фолиант, старикашка вредный и въедливый, но весьма многоученый и хитроумный, заставил душу Недомерка потесниться в долговязом теле.
Своенравная и прекрасная Орхидея с брезгливой неохотой проникла в лихую, отчаянную старуху Лейтису. (По воле колдуньи Лейтиса при этом помолодела, чем была весьма довольна.)
Сам Красавчик, хвала богам, остался без непрошеного гостя. Вот и славно. Даже думать мерзко, что в твоем теле живет кто-то другой. Видит твоими глазами, ловит запахи твоим носом, звуки — твоими ушами. Может говорить твоим голосом, приказывать твоим рукам…
Впрочем, его дружки с «соседями» кое-как поладили. К тому же призраки щедро заплатили за помощь золотом из старого клада. И вся компания бодро двинулась на поиски талисмана: по виду — четверо, на самом деле — семеро…
Всякого повидали приятели-разбойники и их «соседи», в разных краях побывали. А пока по свету шлялись, случилось то, чего Красавчик уразуметь не мог. Только понял со слов друзей, что кто-то очень грозный и сильный вконец разнес руины Кровавой крепости, превратил в битый щебень волшебный каменный круг и покончил с многовековым существованием призрачных магов, оставшихся в лесу. Кто так лихо развлекся и как ему это удалось — про то пусть расскажет кто-нибудь помудрее Красавчика. Зато разбойник знает, что «соседи» избежали участи своих сообщников-привидений. Ураган, Орхидея, Фолиант остались в телах разбойников — но потеряли свою силу.
Каждый из «соседей» смотрел глазами человека, который его «приютил». Ощущал вкус пищи, которую тот ел. Слышал все, что происходит вокруг, ощущал боль, холод, жару, но не мог по своей воле даже пальцем шевельнуть. А то, что маг беззвучно «говорил», различал только хозяин тела. Лейтиса говорила: «Такое чувство, будто стерва Орхидея стоит за моей спиной и шепчет тихонько на ухо…»
Лейтиса с Орхидеей проводили в перебранке целые дни — вернее, то время, когда никто из посторонних не слышал беседы женщины с невидимой собеседницей… со стороны выглядело это презабавно. Впрочем, Лейтиса воспринимала это как безобидную потеху. Ругаться она любила и умела, а тут всегда рядом собеседница. Не скучно! К тому же старуха помнила, что за всеми приключениями ей удалось сбросить с плеч годиков этак тридцать и снова стать бойкой молодкой, так что расстраиваться у нее повода не было.
Недомерок и Фолиант чаще хранили молчание, так как глубоко и искренне друг друга презирали. Старый ученый считал неграмотного бродягу говорящим животным, а для Недомерка самой убийственной фразой было «шибко умные все стали!..»
А вот Шершень с Ураганом поладили неплохо. У них было немало общего: оба вояки, оба привыкли командовать, оба предпочитали решать затруднительные вопросы силой… Словом, правильно сказала Лейтиса: «Спелись, голубчики!»
Красавчик наблюдал со стороны за приятелями, которых стало вдвое больше, и радовался, что ни с кем не делит себя, ненаглядного…
— Скажи Фолианту, — заявила Лейтиса, — мол, чем закатывать истерики из-за песни, лучше бы рассказал, что за рукопись такая, какого демона мы за ней охотимся? А то все «потом!» да «ценность великая»… Мы поверили, тащимся в Аргосмир — а если без толку?
— Не совсем без толку, — поправил ее Шершень. — Лично я не прочь еще раз переведаться с этим Охотником, с уродом когтистым… Но если Фолиант думает, что сможет нас и дальше вести с завязанными глазами, так это кукиш ему! — Атаман ненадолго замолчал, вслушиваясь в безмолвную речь своего «соседа». — Вот и Ураган просит передать, что эту хитрую сволочь он знает не одно столетие. И что Фолиант всегда имел милую привычку чужими руками клады откапывать.
— Клады? — заинтересованно вскинулся Недомерок. Но под сердитыми взглядами сообразил, что услышал всего-навсего старую поговорку. — А-а… Я тоже так понимаю, что хватит нам его слушаться. В башню ту нас понесло — а за каким болотным демоном? Ему рукопись вздумалось стибрить, а я, как мышь перед котярой, трясся перед тем привидением! Да я отсюда и шагу не шагну, пока эта дохлятина…
Недомерок резко замолчал, вслушиваясь в себя. На простоватой веснушчатой физиономии расплылась довольная ухмылка.
— Все, братва! Сломался мой «соседушка», сейчас запоет не хуже иволги! Все обещает выложить — и про рукопись, и про…
Он снова замолчал — а потом начал повторять чужие слова, то и дело запинаясь и сбиваясь с «он» на «я»…
* * *
На заре Железных Времен по всем королевствам, которые король Лаогран не успел еще объединить в Великий Грайан, шла слава о тайверанской школе философии, красноречия, истории и законоведения, которую возглавлял Санфир Ясная Память из Клана Лебедя. Великий ученый брал немалую плату за обучение этим высоким искусствам, но желающие приобщиться к мудрости шли и шли в Тайверан. Были среди них и те, у кого в карманах никогда не бренчало ничего звонче меди. Надежда была и у них.
Великий Санфир в те годы создавал свои бессмертные «Кодекс законов» и «Летопись». Разумеется, этот титанический труд он не смог бы свершить в одиночку. Старательные помощники ездили из королевства в королевство, беседовали с летописцами, делали выборочные копии летописей и доставляли их в Тайверан. Санфир читал копии, выбирал из тех, что повествовали об одном и том же событии, наиболее достоверные, объективные и полные, отдавал на переписку и выверку, систематизировал. С помощниками ученый расплачивался, как правило, знаниями. И обе стороны были довольны.
Во всяком случае, доволен был некий юноша, чье имя не сохранили ни летописи, ни предания. Если бы юноша это узнал, он бы весьма удивился, ибо сам себе пророчил будущность высокую и громкую. Происходил он из полунищего Семейства, но был тщеславен, самонадеян и жаден до знаний. Заявившись в Тайверан почти без гроша, он представил Санфиру образцы почерка — изумительно четкого и ровного — и получил место писца, возможность учиться в тайверанской школе, жилье и еду. Жилье не просторнее собачьей будки, еда весьма скудная, зато учеба — истинное пиршество души!
Так проучился писец около двух лет, выказывая отменное прилежание и делая успехи в истории и философии. А затем произошло событие, направившее его тщеславные устремления в иное русло.
Однажды в особняк на окраине Тайверана, где Санфир предавался ученым занятиям, прискакал всадник и мешком свалился с седла посреди двора. Сбежались домочадцы и слуги, побросали перья писцы, которые работали в пристройке. Хозяин, вышедший на шум, велел всем возвращаться к своим делам, а к прибывшему бедолаге прислать лекаря.
Молодой писец, сгорая от любопытства, поплелся в пристройку. Вскоре туда пришел старший переписчик, принес дорожную суму и рассказал, из-за чего случился переполох.
Оказывается, один из людей Санфира был отправлен в Торшмир, где у городского советника собрана была отменная библиотека. Помощник прибыл в Каменный город, встретил со стороны советника полное понимание, получил доступ в библиотеку и начал скорописью снимать копии с тех документов, которые счел важными и интересными.
Работа была закончена, посланник Санфира собирался проститься с гостеприимным хозяином… но в ночь перед отъездом в городе вспыхнул мятеж. Толпа черни с факелами вломилась в дом советника и начала крушить все, что попадется на глаза, и убивать всех, кто подвернется под руку. Гость советника не стал выяснять, чем именно не угодил его любезный хозяин буйным торшмирцам — просто схватил суму с записями и выпрыгнул в окно, получив попутно в бок ножом от кого-то из мятежников. Уже выводя из конюшни лошадь, он увидел, как над домом встает зарево пожара.
В городе помощник Санфира задерживаться не стал. А вот по пути в Тайверан надо бы остановиться, подлечиться… так нет же, рану счел несерьезной, а захолустным лекарям не доверял ни на медяк. Ну и поплатился: рана воспалилась, началась лихорадка…
Короче говоря, старший писец бухнул перед подчиненным сумку с записями, что доставил злополучный гонец, и велел их расшифровать и переписать набело — не будет же Санфир ломать глаза о значки скорописи!
Велено — значит, сделано.
Пока молодой писец трудился над свитком, наугад вытащенным из сумы, он в смысл написанного не вникал. Да и как вникнешь, когда приходится отдельно разбирать каждое слово, да еще и значки чужой рукой нацарапаны! Понял лишь главное: он переписывает историю о том, как возникли Кланы. Это сказание у Санфира лежало уже то ли в пяти, то ли в шести вариантах, и дотошный ученый не мог решить, какой из них включить в «Летопись». Что ж, вот ему еще один, пусть радуется!
Закончив работу, писец бросил свиток со значками в корзинку, куда складывали ненужные куски пергамента, чтобы потом соскоблить текст и вновь использовать дорогой материал. Заметив, что корзина полна, писец кликнул парнишку-помощника и велел ему заняться делом. Парнишка забрал корзинку и ушел, а писец сшил свеженаписанные страницы толстой навощенной нитью и хотел было взяться за следующий текст. Но поосторожничал: дай, мол, просмотрю готовую работу: не насажал ли ошибок…
Прочитал — и долго глядел перед собой, не в силах поверить строкам, выведенным собственной рукой.
Неужели городской советник не читал того, что хранится в его библиотеке?.. Ну, это как раз бывает, и даже часто. А вот человек, который вел торшмирские анналы, — неужели он не соображал, что именно пишет?
Да, у Санфира скопилось пять-шесть изложений легенды о Двенадцати Магах, основателях Кланов. Все они в разных выражениях повествовали об одном: двенадцать наемников из разбитой армии уходили от врага по диким, безлюдным краям; в поросшем лесом ущелье они наткнулись на родник, вода которого была странной на вкус; несколько глотков погрузили беглецов в сон, который длился два дня и две ночи; во сне каждый из наемников видел себя зверем или птицей; проснувшись, все двенадцать ощутили в себе магическую силу; они вовремя успели покинуть ущелье, которое было закрыто то ли обвалом, то ли землетрясением — в этом источники меж собой не сходятся, зато дружно уверяют, что родник скрылся под толщей камня…
Но ни одна из рукописей даже словом не намекает, где это произошло, на земле какого королевства. Лес? Горы? Ущелье? Уж этого повсюду предостаточно…
А сейчас перед ошалевшим писцом лежала рукопись, где четко, сжато и точно указывалось, как найти это историческое место. Одна фраза, крепко сбитая, с отлично подогнанными друг к другу словами, обесценила все планы юноши на будущее… да что там обесценила — сожгла, пустила пеплом по ветру!
Если есть возможность найти место, где Двенадцать получили магическую силу…
Ну, не может быть, чтобы вода нигде не проточила путь наружу!
И такое знание отдать любому грамотею, который соизволит прочесть рукопись? Ну уж нет! Писец вновь взялся за перо и своим четким почерком начал копию с документа. Точную копию — за исключением одной фразы. Вот эту копию и увидит мудрый Санфир!
Пока юноша трудился, остальные писцы ушли обедать. Звали и его, но он отмахнулся — мол, ступайте без меня!
Копия была готова, осталось сшить страницы… но тут юноша увидел в окне старшего переписчика, тот шел через двор к пристройке.
Скорее! Спрятать свое сокровище!.. Но куда? Под рубаху не запихаешь. В комнате ничего, кроме столов и скамей… да гигантского сундука для рукописей, но он заперт.
А за дверью уже слышались шаги — и в отчаянии писец сунул рукопись в щель между сундуком и стеной.
И тут же вошел старший переписчик. Не заметил ничего подозрительного, отругал ленивого подчиненного за то, что мало сделал. Попутно сообщил, что приезжий бедолага лежит в бреду и, похоже, не выживет.
После его ухода писец попытался достать рукопись из-за сундука. Но проклятое дубовое чудовище то ли было намертво приделано к полу, то ли сволочь-столяр сделал его тяжелым, как грех отцеубийцы… не отодвинуть от стены! А ведь возиться с сундуком пришлось так, чтобы этого никто не заметил!
Сутки прошли в безуспешных попытках вернуть рукопись. За это время удалось узнать, что злополучный гонец скончался. И что высокородный Санфир решил ввести в «Летопись» именно этот вариант сказания о Двенадцати Магах.
А через сутки писец плюнул на все на свете. Сундук за два года никто от стены не отодвигал. Почему бы рукописи не полежать еще? Путеводная фраза звенела в памяти — призывно, пронзительно, властно. Зачем ему куски кожи, испачканные чернилами?
Прихватив кошелек старшего переписчика, писец отправился в путь. На каждом шагу его дразнила, звала вперед та фраза, заученная наизусть. Он засыпал с нею, он просыпался с нею, она стелила ему под ноги незримую тропу. И тропа эта оборвалась в темной пещере, куда пришлось протискиваться по скальным трещинам, едва не свернув себе шею. Да и пещерой это нельзя было назвать — просто расширился лаз в скале, а рука впотьмах нашарила на стене потеки влаги. Странной, терпкой на вкус, вяжущей рот…
* * *
— Я дальше не понимаю… — растерянно сообщил друзьям Недомерок. — Дальше Фолиант бренчит про какую-то обратную волну…
— Нет, это как раз дело понятное, — после короткого молчания объяснила Лейтиса. — Вот мне сейчас Орхидея рассказала: когда чародей впервые чувствует свой Дар, а управлять им еще не умеет… это как сесть на необъезженную лошадь. Ты чего-то хочешь — а Дар сделает все наоборот. У того дурня-писца не было учителя, объяснить было некому…
— Во-во! — обрадовался Недомерок. — Именно так. Писец прямо в пещере и уснул. А проснулся, выбрался наружу — и почувствовал, как в крови заиграла волшебная сила. Ну, и захотел враз перенестись в Тайверан. А Дар все сделал наоборот. Перенес его не через… как его, повтори… не через пространство, а через время. И не вперед, а назад. Лет на триста.
Лейтиса охнула. Шершень присвистнул.
— И еще, — продолжал Недомерок, — в памяти стерлось то, что он последние дни повторял назубок. Забыл дорогу от Тайверана к пещере — именно потому, что об этом больше всего думал!
Красавчик, приоткрыв рот, слушал Недомерка, как дети слушают бродячего сказителя.
— Бедняга не сразу понял, в какую передрягу угодил. А когда понял… ну, жить как-то надо! А историю он учил у самого Санфира. Припомнил, что король Джиликат привечал мудрых и ученых людей. Подался к нему, пробился во дворец, поразил там всех ученостью, особенно по части философии… это я его слова говорю… расхвастался, шибко умный!
— Дальше ясно, — сухо бросил Шершень. — Вот мой «сосед» уже черными словами бранится. Они-то считали, что Фолиант жутко прозорливый, любое историческое событие наперед предвидит! А он, прохвост, все знал из летописей!
— Эй! — сообразила Лейтиса (сама, без помощи Орхидеи). — Если так… выходит, Фолиант заранее знал, что Шадридаг разгромит Ночных Магов, а от Кровавой крепости крошево оставит. Так с какой дури он в это провальное дело влез?
Недомерок помолчал, вслушиваясь в ответ Фолианта, а потом удивленно ответил:
— Тут ерунда выходит. Он говорит: во времена его молодости не то что историки — дети малые знали, что Восемь Ночных Магов отбили войска Шадридага, подчинили себе почти все края, которые сейчас мы зовем Силураном, и заставили почитать себя как богов. Говорит, правили после этого полтораста лет. А лет за тридцать до Железных Времен перессорились и друг друга извели.
Ответом было ошеломленное молчание. Наконец подал голос Шершень:
— Это что же — вся история поменялась из-за того, что одного мага-недоучку в прошлое закинуло?
— Может, и не из-за этого, — задумчиво сказала то ли Лейтиса, то ли Орхидея. — Что мы знаем о течении времени?
— Он еще говорит, — уточнил Недомерок, — что пробовал менять разные мелкие события, про которые читал в трудах историков. В свою пользу, ясное дело. И ничего, менялось самым удачным образом…
— Ураган просит передать: «Доменялся, кретин!» — усмехнулся главарь.
— Ага, — ответно ухмыльнулся Недомерок. — Шибко умный потому что!
— И что мы тепе-ерь будем де-елать? — нараспев вмешался в разговор Красавчик. Все разом обернулись к нему — словно заговорила колода для рубки дров.
— А правда, что теперь? — подхватила Лейтиса.
— Он говорит, надо найти рукопись, — принялся Недомерок повторять слова «соседа». — Он ее увидел, когда я проходил мимо лавки книготорговца. Шенги ее как раз покупал, в руках держал. А глаза у меня зоркие, вот Фолиант свою работу и признал… Говорит, надо добраться до той пещеры. Если, мол, все четверо станем магами — сумеем подобрать для «соседей» тела. Будет нас семеро — наделаем дел!
— А то вы, дохлятина древняя, мало наделали! — возмутилась Лейтиса. — Вас в свое время били, так теперь хотите наши бока под тумаки подставить?.. Орхидея, заткнись, когда я разговариваю… Чего-о?! Да сама ты после этого дурища еловая, необструганная… шлюшка замызганная, кошка драная, помоечная шваль…
— Бабка, цыц! — по привычке прикрикнул главарь.
— За бабку — в глаз! — немедленно откликнулась Лейтиса. — Какая я тебе теперь бабка? Внучек нашелся!..
Тут ссора оборвалась: мимо распахнутых ворот пронеслись трое всадников. Впереди скакал седой наррабанец, похожий на орла. Благородный облик, гордая посадка в седле. За ним следовали двое слуг — чернокожие хумсарцы в диковинных нарядах.
— Эх, кони хороши! — с завистью сказал Шершень.
— Знать бы заранее — остановили бы их на дороге, упросили бы отдать лошадок, — мечтательно улыбнулась матерая разбойница Лейтиса.
— Нет, — твердо сказал атаман Шершень. — У таких на пути становиться — себе дороже. Наваляют. Даром что их трое, а нас четверо.
— Та-ак ведь их гла-авный — ста-арик! — удивился Красавчик.
— Ну и что? Он — воин, я таких видел…
— И я видела, — отрешенно, задумчиво протянула Лейтиса, — где ж я его видела?.. О, помню! В Издагмире, с той заморской соплячкой Нитхой! Они по улице вместе шли, разговаривали! А теперь он в столицу скачет?
Четверка многозначительно переглянулась…
— Ли-ихо ска-ачет, — пропел Красавчик. — Надо-олго на-ас обго-онит!
— Нет, — усмехнулся Шершень. — Мы появимся в Аргосмире почти одновременно с ним, хоть и не гоним скакунов. Наши «соседи» знают прорехи в Грани уж как-нибудь получше, чем Гильдия. В конце-то концов, это ж они когда-то Грань изрешетили! Вот и проведут нас быстренько до столицы…
— За Грань? — поморщилась Лейтиса?
— Да мы ненадолго! И безопасными тропинками! Ураган ручается…
* * *
— Что значит «не сумел достать»?
Щегол не глядел на собеседника. Он лежал на скамье, закинув руки за голову, глядел в потолок и цедил слова так лениво, словно в десятый раз пересказывал наскучившую историю. Но Умменес Глиняная Ограда, служитель с Серебряного подворья чувствовал себя от этого равнодушного голоса весьма неуютно. Он оглянулся — но у выхода торчал, подпирая дверной косяк, бородатый детина.
— Ну, не сумел… — вякнул Умменес. — Книжища такая, что под рубаху не сунешь и со двора не унесешь. Да и вообще ее брать… заметят ведь!
— Понятно, — вздохнул Щегол. — Как до дела дошло, так «заметят»… А люди говорят: кто слово не держит, тот на свете долго не живет…
— Примета такая, — негромко уточнил от двери Кудлатый.
Умменес уже не в первый раз проклял день и час, когда сел играть с этой парочкой в «радугу».
— Проигрыш я отдам. Деньги достану.
— Так же, как книгу достал? Нет уж, мы с Кудлатым твой проигрыш сами вернем. Сходим на Серебряное подворье, попросим провести нас к почтеннейшему Хастану. И скажем: «Не хочет ли господин посланник заплатить за рассказ? Здешний слуга Умменес по всем кабакам треплет доброе имя хозяина. Болтает, будто господин посланник в свите своей привез алхимика по имени Эйбунш. И якобы тот Эйбунш в подвале ставит богомерзкие опыты — не иначе как варит отраву на пагубу гурлианскому королю и всему Аргосмиру. Что на тех опытах вызнает, то в здоровенную книгу пишет, а прислуге про алхимика болтать не велено…» Как думаешь, раскошелится посланник?
Умменеса прошиб холодный пот. По слухам, и сам Хастан, и его свита — из бывших пиратов. А пираты круто обходятся с теми, кто болтает лишнее.
— Да я что, я бы рад… у нас ведь со двора книгу не вынесешь: у ворот охранник стоит, глазищами зыркает!
— А с корзинкой за покупками пойти? А книгу на дно корзины положить?
Умменес побледнел, в испуге замотал головой.
Щегол вздохнул.
— Кудлатый, будь другом, принеси нам всем вина, — устало попросил он.
Бородач мгновение помедлил, а потом молча вышел, прикрыв за собою дверь.
Щегол тут же обернулся к Умменесу. Юноша отбросил небрежную томность, он был серьезен и деловит, заговорил быстро и четко:
— Сможешь этой ночью напроситься в сторожа — по двору ходить?
— И напрашиваться не надо, сегодня мой черед.
— Отлично. Возьмешь потихоньку у алхимика книгу… еще как возьмешь, попробуй только не взять! На заднем дворе, где за стеной Грошовый тупик… там еще дерево у стены растет… у этого дерева жди меня. За полночь, ближе к утру, закрепи на ветке веревку, а конец брось через стену, чтоб я мог влезть. Я забираю книгу — и мы квиты. А не сделаешь — завтра иду говорить с Хастаном…
Открыв пинком дверь, вошел Кудлатый. В руках у него был поднос с кувшином и тремя кружками.
— А мы уже договорились, — лениво протянул Щегол. — Умменес завтра еще раз попробует вынести книгу с подворья. Сюда и притащит, в «Шумное веселье»… Ну что, приятель, сладим дело?
— Сладим, — обреченно вздохнул Умменес.
* * *
До сих пор Блохе не доводилось в одиночку выполнять заказ. Разнюхать, когда жертва пройдет по нужному переулку, или на углу «ветер послушать», пока другие с бедолагой разбираются, — это всегда пожалуйста! А вот чтобы самому дело провернуть от начала до конца — такого случая еще не подворачивалось. И вдруг заказ — и на кого?! На великого героя, про которого легенды рассказывают! Это как же свои будут уважать Блоху?
Не справится? Еще как справится. Если этот хваленый герой и трепыхнуться не сможет, хоть заживо его на костер клади!
А главное — кто заказчик? Жабье Рыло! Вот такая честь выпала Блохе, такой почет и уважение! Нет, ясное дело, приказ-то он не сам отдает, но все-таки через одного из своих ближних подручных!..
— Совиная Лапа так буянил, что его на всякий случай приковали к стене — до утра, до следующего допроса. Уж со скованным-то пленником разберешься?
— Да, господин.
— Все-таки будь настороже, не хлопай ушами по спине. Шенги есть Шенги.
— Да, господин.
— Табишу уже заплачено. В полночь к нему придет сменщик, на которого все и будет свалено. Табиш его напоит вином с нужными травками, а потом откроет тебе дверь.
— Да, господин.
— Я бы все дело Табишу поручил, но он до самого Праздника Всех богов соблюдает Малый Обет. Старые грехи замаливает.
— Да, господин.
Это Блохе, конечно, повезло, что старшего тюремщика грехи заели. Малый Обет — значит, нельзя убивать ни одно живое существо, даже мух и комаров. Так что пускай та тюремная харя хоть до поноса обзавидуется, а вся слава и весь почет за мертвого Подгорного Охотника достанутся — ура! — Блохе!
* * *
Обычно охранники Серебряного подворья гнали прочь разносчиков и прочую горластую шантрапу. А этого торговца дешевыми украшениями впустили во двор, хоть и пошумели: мол, шляются тут всякие… ну ладно, заходи, вдруг да приглянется кому-нибудь твой хлам…
Шумели не для торговца — для однорукого нищего, что сидел у ворот. Каждый день на этом самом месте. Не уходил, хоть тут и скверно подавали. И то сказать, зачем ему милостыня? Ему в другом месте неплохо платят, такому глазастому да приметливому…
Хастан Опасный Щит, посланник Круга Семи Островов, вышел к пришлому человеку, изображая ленивую заинтересованность. Ему хотелось ударить «торговца» по плечу, спросить: «Ну, просоленная душа, каково плавается с новым капитаном?» Но нельзя, нельзя. Из окна наверняка поглядывает какой-нибудь слуга, который получает прибавку к жалованью из тех же рук, что и нищий у ворот. А потому Хастан с показным равнодушием протянул руку к горке безделушек — мол, прихоть, каприз…
Но рука замерла над лотком. Поверх кучки грошовых поделок лежала бронзовая рыбка с колечком в плавнике. Такие фигурки привязывают к поясу — для красоты.
Такие — да не такие! Эту бронзовую рыбешку Хастан последний раз видел на Вайаниди, Высоком Острове. На ладони Тагиора, Главы Круга.
«Если тебе пришлют этот знак…»
Посланник, помнится, тогда хмыкнул про себя: угу, пришлют, как же… Выходит, ошибался! Ай да Тагиор! Ай да одряхлевший любитель боевых псов! Жив, стало быть, в нем тот лихой капитан, что вел «Наглеца» прямо на береговые катапульты Яргимира!
— Да, капитан, да! — тихо и весело шепнул «торговец». — Мы стоим в Кружевном заливе. Помнишь, где мы меняли фок-мачту на «Раскате»?
Помнит ли Хастан? Еще как помнит! Отличное место. Побережье изрезано причудливыми заливчиками — настоящее кружево. Можно спрятать хоть эскадру!
Хастан взял с лотка тяжелую рыбку. Достал из кошелька монету, не глядя протянул «торговцу».
Тот поспешно спрятал монету, сдержав удивленный возглас: бывший капитан платил золотом.
— Пять кораблей! — истово и тихо добавил он. — Если что, пришли с кем-нибудь эту рыбку, а уж мы…
Но Хастан уже успел прикинуть возможный оборот событий.
— Вряд ли, — сказал он с сожалением. — Вряд ли, боцман. У меня и без кораблей пока неплохо получается. А сорвется — так у меня другая затея есть, все уже подготовлено… А знаешь, боцман, не так уж это скучно — быть дипломатом. Зачем вести своих людей на клинки, если можно уговорить врагов перерезать друг друга?
