8
Таграх-дэр сидел на черно-багровом молитвенном ковре, поджав колени к подбородку. Ладони его были прижаты к вискам, глаза закрыты, губы что-то беззвучно шептали. Оплот Горга-до напряженно покачивал головой и словно ждал, что вот-вот его окликнет кто-то грозный, неумолимый…
Слуга с робостью глядел на острый, как лезвие ножа, профиль хозяина, на посеревшую, потерявшую свой коричневый цвет кожу, от которой отхлынула кровь. Конечно, нельзя вторгаться в разговор человека с богами. Таграх-дэр очень набожен и может убить наглеца, посмевшего прервать его молитву.
Но слуга не знал, что хозяин далек сейчас от благочестивых размышлений.
«Тщеславие, - мучительно думал Таграх-дэр, - подобно прекрасному коню великолепных статей. Глупец надеется, что, сев на такого скакуна, он будет вызывать зависть у пеших путников и быстро доскачет туда, куда влечет его душа. Но это не так. Конь норовист, и счастлив тот, кто сумеет покинуть седло по своей воле. Скорее всего всадник будет сброшен в дорожную пыль и насмерть растоптан копытами…»
Губы вновь зашевелились. Но они шептали не священное имя Гарх-то-Горха, Единого-и-Объединяющего. Не взывали они к Двуглавому Тхайассату, который покровительствовал городу Горга-до. Тот, кто умеет читать по губам, разобрал бы имя. «Хайшерхо!»
Проклятое имя! Ненавистное имя! Да разорвет своими щупальцами Гхурух того, кто это имя носит! Жалкая тварь, сын уличного писца, не имеющий права добавить к своему имени слово «дэр»! Потому и не может занять высокий пост при дворе Светоча. Именуется скромно: смотритель дворцовых архивов… Ха, он в эти архивы и дорогу-то не знает! Некогда ему! Ведь он - «глаза и уши Светоча»! Плетет по всей стране паутину из шпионов, лазутчиков, доносчиков… похоже, что Таграх-дэр в эту паутину и угодил.
Подняв веки, хозяин впился в лицо слуги острым гневным взглядом. Слуга молча опустился на колени, виновато склонил голову. Отчаяние волной захлестнуло Таграх-дэра: беглецы не найдены!
- Искать! - хрипло каркнул он, не добавив ничего: ни угроз, ни посулов. Все и без того знали, как грозен в ярости и щедр в хорошем настроении Оплот Горга-до.
Слуга поднялся на ноги, но медлил уходить. Еле заметным кивком Таграх-дэр позволил ему говорить.
- Вчера на корабле «Золотая креветка» из порта Аршмир прибыли двое грайанцев. Мужчина и женщина. Судя по всему, знатные люди… Женщина очень красива, - чуть поколебавшись, добавил слуга.
Во взгляде Таграх-дэра мелькнуло удивление. Какой же красавицей должна быть незнакомка, если слуга посмел обратить на это внимание хозяина!
- В тот же день мужчина был замечен возле дома моего господина…
- Что значит «был замечен»? Говорил с кем-то из прислуги? Пытался что-нибудь вызнать?
- Не знаю, - виновато выдохнул слуга и заторопился: - Я расспрошу каждого… перетрясу всех, кто…
Этот жалкий лепет был остановлен гневным взглядом хозяина. Все правильно: господину незачем знать, какими средствами слуга будет исправлять свою непростительную ошибку.
- Утром они наняли погонщиков мулов, - продолжал слуга, - тронулись в путь по дороге Соленого Ветра и недавно прибыли в дорожный приют, что расположен рядом с твоим поместьем, Оплот.
Таграх-дэр улыбнулся грозно и недобро.
- Кто еще прибыл в Горга-до на этом корабле?
- Трое купцов, каждого из них мы знаем. И двое грайанских наемников, мужчина и женщина, с ними рабыня на продажу…
Легким движением изящной кисти Таграх-дэр отмел эти несущественные сведения.
- Знатные гости, говоришь?
- Дети Рода, не меньше, выглядят так…
- Надо пригласить их отобедать у меня. Посмотрим, что за люди.
Про себя Оплот добавил: «И если они окажутся людьми Хайшерхо - пусть молят о спасении своих грайанских богов!..»
* * *
- Когда хозяин войдет в комнату, он ничего не скажет, даже не поздоровается. Ты молча встанешь, снимешь меч с перевязи и повесишь на стену - вон крючки, видишь? После тебя я повешу свой меч, только потом начнется обмен приветствиями. Говорить за нас обоих будешь, к сожалению, ты. Такие здесь порядки: беседу ведет мужчина, если, конечно, он не слуга. А женщина открывает рот, лишь когда к ней обращаются с вопросом.
- Очень разумные порядки.
- Еще наболтаешься, а сейчас слушай и запоминай… О Безликие, как ты расселся! Как лягушка на кочке! Смотри на меня. Левую ногу подогни под себя. Левую, тебе говорят! Всем весом садись на левое бедро. Колено правой ноги подтяни к груди… нет-нет, не надо задирать ногу… Обхвати колено руками…
- А то я не видел, как наррабанцы на полу сидят!
- Кого ты видел? Матросню пьяную да наемников? Ты не в кабаке, а в доме вельможи, так что сиди как полагается!
- Неудобно же!
- Терпи. Когда подадут еду, можешь развалиться поудобнее.
- Ладно, я согласен хоть на носу стоять, лишь бы скорее эта поездочка закончилась. Тебе, может, и некуда спешить, а меня невеста ждет.
- Ничего, - ровно сказала Нурайна. - Отдохнет бедняжка от твоего присутствия.
В душе женщины кипели раздражение и гнев. Последние дни ей постоянно приходилось сдерживать себя, сносить дерзкие, оценивающие мужские взгляды, молча ждать, пока ее спутник решает их общие дорожные проблемы. Дочь короля умела скрывать свои чувства, но это становилось все труднее… особенно потому, что наглый выскочка, общество которого ей приходилось терпеть, явно получал удовольствие от путешествия.
Упоминание о невесте послужило, как говорили в Грайане, последней градиной, сломавшей ветку. Королевскую дочь и раньше глубоко ранила мысль о том, что мерзкий самозванец посмел выдать себя за жениха Волчицы. Сочувственно думала Нурайна о том, какой мучительный стыд испытала несчастная девушка, когда раскрылся обман. Узнав, что эта неслыханная свадьба все же должна состояться, Нурайна даже выругалась, что бывало с ней очень и очень редко.
А теперь бесстыжий негодяй вскользь, небрежно заявляет, что его ждет невеста. А на злую реплику Нурайны даже не обиделся. Закинул руки за голову и улыбнулся - не дерзко, как обычно, а мечтательно, ласково, светло:
- Нет, ты не понимаешь. Она тоскует… она любит меня. Если ты забыла, что означает это слово, разверни любой свиток стихов. Например, Джаши или Айфижами. Это в любом возрасте не помешает освежить в душе…
Черной бурей взвилась Нурайна, молнией засверкали ее гневные глаза.
Нет, ее обидел не намек на возраст, она его попросту не заметила. Гораздо больнее было услышать, что она забыла, что такое любовь. А невыносимее всего была снисходительная невозмутимость этого наглеца. Он говорил с королевской сестрой, как с несмышленым ребенком, который при всем желании не может обидеть взрослого человека.
Нурайна не закричала, не вцепилась в ненавистное лицо ногтями. Лишь легкая дрожь в голосе выдавала ее бешенство:
- Может, я и не помню, что такое любовь. Но я ее знала - в отличие от твоей невесты. Уж не думаешь ли ты, что сумел разбудить ее сердце? Не обольщайся. Это сделал плащ с вышитым соколом. Не будь на твоей одежде знака Клана… думаешь, Волчица обратила бы на тебя внимание? Думаешь, она вообще заметила бы, что ты мужчина? Ее любовь рождена твоим враньем и держалась на вранье! Неужели хоть одна женщина - я говорю не о рабынях и Отребье - позарилась бы на такое сокровище, как ты?
Улыбка слетела с лица Орешка, как от пощечины. Он побледнел и задохнулся. Перед глазами промелькнула картина: железная клетка, в ней мечется мрак, из которого сверкают глаза и жарко полыхает пасть…
Лишь миг длилось видение, но Орешек сразу понял, почему память вытолкнула из своих глубин именно это воспоминание.
Он вместе с другими грузчиками на веревках и шестах стаскивал по сходням клетку с огромной черной пантерой. Заморская пленница металась и шипела, парни хохотали и дразнили жуткую зверюгу. Было очень весело - до того момента, когда один из грузчиков подошел к клетке на шаг ближе, чем другие. Мощная лапа вылетела сквозь прутья решетки, когти пропахали весельчаку плечо и грудь…
Вот и сейчас он дразнил пантеру в клетке - и она до него дотянулась. Ох как дотянулась! Каждое слово Нурайны било наотмашь, потому что было правдой. Той правдой, которую Орешек прятал от самого себя глубоко в душе.
Неизвестно, что сказал бы (или сделал бы) бледный, со сверкающими глазами и сжатыми кулаками парень. Но тут послышались шаги. Два человека, умеющие владеть собой - придворная дама и актер, - и тут же придали своим лицам выражение вежливого ожидания и обернулись к двери.
На пороге остановился сухощавый, по-юношески стройный человек с замкнутым лицом. Его темные глаза строго и внимательно переходили с одного гостя на другого.
Таграх-дэр гордился своим умением с первого взгляда составить верное представление о человеке. (При этом он старался не вспоминать об ошибках, которые время от времени допускал. Например, с Чинзуром, подлым грайанцем, явно замешанным в бегстве звездочета…) И сейчас он оценивал гостей, как ювелир оценивает положенный на ладонь камень.
Мужчина молод, явно неглуп, с фигурой воина и взглядом образованного человека. Держится вежливо и сдержанно, но вельможа уловил в его глазах отсвет бушующего в душе пламени: гость не то взволнован, не то рассержен. Молча, как и предписывает традиция, снял меч, повесил на стену. Сразу же после него ту же церемонию проделала женщина, одетая в мужскую одежду.
Гостья заинтересовала Таграх-дэра еще больше, чем ее спутник. Женщина и впрямь была прекрасна, хотя оставила позади годы, которые в Наррабане называют «возраст бутона», и вступила даже не в «возраст цветка», а, пожалуй, в «возраст плода». Красота совершенно не грайанская. Хоть кожа по-северному бела, но лишь наррабанская кровь может подарить женщине такие волосы и глаза. Глядит уверенно и спокойно, встала с ковра легко и изящно. С мечом обращается привычно, можно догадаться, что оружие для нее - не просто знак независимости и власти. Некоторые знатные наррабанки, подчеркивая, что они не чета прочим женщинам, носят у пояса игрушечную саблю, но это, похоже, иной случай. Про таких, как эта незнакомка, говорят: «У нее мужская душа».
Прекрасна, как сказочная Дева-Молния. Но Таграх-дэр ни за что не ввел бы такую в свой дом. И не потому, что Оплот Горга-до предпочитал пухленьких юных проказниц. Просто такие, как эта гостья, плохо умеют подчиняться. К тому же они умны, а это серьезный недостаток для женщины.
И незнакомец, и незнакомка знают наррабанские обычаи, но не в совершенстве: забыли снять обувь при входе в дом. Впрочем, ни к чему хозяину обращать внимание на мелкие промахи гостей…
- Откуда бы вы ни прибыли - да будет милостив к вам Двуглавый Тхайассат, - учтиво произнес Оплот Горга-до, опустился на ковер и жестом предложил гостям расположиться рядом.
Слуги внесли высокогорлые кувшины, кубки на тонких ножках и блюда с крупными желтыми плодами тхау, горьковато-кислыми, разжигающими аппетит и жажду.
Хозяин устремил на гостей вопросительный взгляд. Орешек понял, что пора представиться…
Ох как неосторожно поступила Нурайна, рассердив его перед таким важным разговором! Ведь у них все было продумано: Нурайна - дочь ваасмирского купца, мать ее была из Наррабана. Семья случайно узнает, что дед Нурайны, живущий в Тхаса-до, тяжело болен, может вот-вот умереть. Старик богат; возможно, захочет оставить часть своего состояния грайанской внучке. Вот женщина и отправилась в дальний путь в сопровождении двоюродного брата…
Все это Орешек и должен был изложить хозяину. Но в этот миг он не мог рассуждать разумно. Душа его содрогалась от боли и ярости. Хотелось ему только одного: отомстить этой спесивой гадине, прямо сейчас! Любой ценой!
Значит, он недостаточно хорош для любой женщины, если она не из Отребья?
«Ладно, красотка, сейчас ты сама будешь объясняться мне в любви!»
Он вскинул на вельможу свои карие глаза, чистые и бесхитростные.
- Имени своего я не назову, скрою и имя моей спутницы, да простит нас благородный хозяин. За нами может быть погоня, а мой господин, возможно, знает эту грайанскую примету…
При слове «погоня» Нурайна недоуменно и тревожно подняла голову, а Таграх-дэр понимающе кивнул. Да, он знал эту примету: беглец, если не хочет быть пойманным, должен как можно реже произносить вслух свое имя, даже при самых надежных людях.
- Оплот Горга-до, наш гостеприимный хозяин, - продолжил Орешек, - принимает сейчас под своим кровом влюбленных, которые решили не дать злой судьбе разлучить себя. Мой Род и Род моей ненаглядной издавна враждуют, и для меня был один путь к счастью - похищение. Я увез ее, как в Огненные Времена Ульгир Серебряный Ручей увез прекрасную Жаймилину.
Нурайна опустила глаза, надеясь, что ее бессильное бешенство будет принято за душевное смятение и робость.
- Стесняется, - нежно оглянулся на нее Орешек. - Щеки-то как запылали! А ведь не жалеет, что покинула родной дом… Правда, любимая?
Женщина молчала.
- Ну, порадуй меня, - настаивал наглец, - скажи: «Да, дорогой!»
- Да, дорогой, - бархатно промурлыкала Нурайна - и Орешек вновь вспомнил клетку с пантерой.
- Боги снисходительны к любви, - вежливо отозвался хозяин. - Куда же лежит ваш путь?
- В Тхаса-до, у моей звездочки там родственники по материнской линии.
- Я так и понял, что в госпоже есть наррабанская кровь, - улыбнулся Таграх-дэр уголками губ.
- Конечно! - с энтузиазмом откликнулся Орешек. - Лучшее, что в ней есть, - от наррабанских предков! Она прекрасна, как ночь над пустыней, и горяча, как летящий из песков ветер. Уверен, она и сейчас жалеет, что мы с ней не наедине!
Изображая смущение, Нурайна закрыла руками лицо, но украдкой отвела ладонь и бросила на Орешка взгляд, ясно говорящий: да, она жалеет, что они не наедине! Очень жалеет!
- И такую драгоценность приходится таскать по дорогам, - вздохнул Орешек. - У нее от волнения начались головные боли, так мучается, ягодка моя… К тому же она боится мышей, а постоялые дворы ими просто кишат.
- Двери моего дома распахнуты настежь, - любезно сказал хозяин. - Передохните здесь перед далеким путешествием - ведь прекрасной госпоже придется пересечь пустыню…
- Да будет полон радости этот дом! - обрадовался Орешек. - Да прольют на него свои щедроты все боги Грайана и Наррабана!
Нурайна взмахнула ресницами, всем своим видом выражая застенчивую благодарность. В конце концов все пока складывается неплохо, а изувечить дурака Ралиджа она успеет и потом…
Двое слуг внесли и поставили на ковер огромное массивное блюдо с кусками жареной баранины, источающей потрясающий запах. Некоторое время все трое молча ели и пили - в Наррабане не любят застольных бесед.
Таграх-дэр мрачно прикидывал, что делать дальше. Все, что говорил гость, звучало вполне правдоподобно. Вроде бы грайанец был виден насквозь: избалованный, нагловатый Сын Рода, которому, вероятно, впервые в жизни в чем-то отказали родители и который, разобидевшись, решил добиться своего…
И все же что-то здесь было неправильно. Что-то здесь было не так. Может быть, неуловимая странность связана с женщиной?
Вельможа бросил короткий взгляд на гостью. Неровное дыхание, красные пятна на скулах, устремленный вниз взгляд - словно нет на свете ничего важнее, чем узор на ковре… Что ж, это вполне естественно: женщина, не слишком юная, бежала из дома с красивым наглецом гораздо моложе себя… Скорее всего ищут ее не родители, а разъяренный муж… понятно, что она нервничает…
И все-таки, все-таки…
И тут вельможа заметил то, что превратило его смутные подозрения в мрачную, беспощадную уверенность.
Женщина на миг подняла глаза, метнула на своего спутника быстрый взор - и тут же скромно опустила очи на блюдо с бараниной.
«О черные щупальца Гхуруха! Таким взглядом не глядят на возлюбленного! С таким взглядом придумывают пытку для пленного врага!»
Все, что говорили гости, было ложью. Кто же они на самом деле? Люди Хайшерхо? Но ведь они только что прибыли из Грайана! Или это тоже как-то подстроено хитрым старым шакалом Хайшерхо?.. А если они в самом деле из Грайана, то как их появление связано с побегом звездочета?
Было два пути узнать правду. Оставить гостей в доме и следить за каждым их шагом, подкарауливать каждый их вздох… Но это требует времени, а враги Таграх-дэра не станут медлить. Остается второй путь - путь грубой силы. Швырнуть грайанцев в подземелье, подержать там некоторое время для пущего устрашения, а затем допросить как следует…
Конечно, эти двое без драки не сдадутся. Мужчина, судя по виду, хороший воин, да и женщина, надо полагать, во время боя не забьется в угол, дрожа от ужаса. А ведь взять их надо живыми…
Вновь вошли слуги, неся подносы со сладостями и разнообразными фруктами, из которых Орешек узнал только яблоки.
Таграх-дэр встретился взглядом с одним из слуг.
- Подай еще вина. Ассахарского, тридцатилетней выдержки, для дорогих гостей.
И двумя пальцами коснулся мочки уха.
Слуга поклонился и исчез. Чуть ли не сразу он возвратился с небольшим кувшином и наполнил чаши гостей. Когда слуга подошел к хозяину, тот отстранил его поднятой ладонью:
- Мой кубок полон… Пьем во славу Единого-и-Объединяющего!
После этих слов полагалось осушить кубки до дна. Нурайна длинными глотками выпила светлое терпкое вино. Внезапно лицо ее приняло мягкое, нежное выражение, она откинулась на подушки, сомкнула глаза, задышала ровно и легко.
Орешек, чей кубок тоже уже опустел, с недоумением взглянул на спящую женщину. Затем глаза его расширились, он вскочил на ноги и угрожающе шагнул к хозяину. Вельможа не шевельнулся, не вздрогнул. Спокойно и пристально смотрел он, как Орешек споткнулся, словно его ударили под колени, растянулся на ковре и затих со счастливой детской улыбкой.
