Книга: Золотое руно
Назад: ПРОЛОГ Анкей в апельсиновой роще
Дальше: ГЛАВА ВТОРАЯ Вторая утрата Руна

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Поджаренный ячмень

Когда первая волна захватчиков-греков из племени ионийцев, продвигаясь вниз по течению Дуная от его истоков через Истрию и Иллирию, попала, наконец, в Фессалию, все местные жители — сатиры, лапифы, этики, флегии и кентавры — удалились в свои горные крепости. Многочисленные захватчики принесли с собой своих богов и священные орудия их почитания. Кентавры, аборигены горы Пелион, следили за ними, пока те медленно двигались со стадами овец и коров к Пагасейской равнине, что далеко на западе, где они встали на стоянку на несколько дней; а затем, узнав, что на юге пастбища богаче, ионийцы двинулись к крепости Фтия и исчезли из виду. В Иолке у подножия Пелиона находилась древняя коллегия нимф Рыб, Главная Жрица которых была законодателем в священных делах для всей Фтиотиды. Они не убежали прочь, завидев приближающихся ионийцев, а скорчили им горгоньи гримасы, высунув языки и зашипев, ионийцы же благоразумно направились дальше, в Беотию.
Ионийцы нашли, что в Пеласгии, как называлась тогда Греция, живет гостеприимный народ — местные пеласги, смешавшиеся с ганетийскими, критскими и египетскими поселенцами, и все они под тем или иным именем почитали Триединую Богиню Луны. Посланникам Микен, Аргоса, Тиринфа и других городов, прибывшим к древнему святилищу Богини на Олимпе, она велела оказать ионийцам дружелюбный прием, но при строгом условии, что они станут уважать религиозные обычаи, господствующие в ее владениях. На ионийцев произвели впечатление вежливые, но суровые манеры посланников и мощные стены городов, и они отправились восвояси. Не желая возвращаться в Фессалию, но отчаявшись покорить эту страну, они благоразумно позволили своим богам подчиниться Богине и стать ее приемными сыновьями. Первым ионийским вождем, который убедил своих подчиниться Богине Луне, был Миний, и к нему поэтому Богиня впоследствии была более благосклонна, чем к прочим, его отец Хрис основал поселение на Ээе, острове, находящемся против Полы в начале Адриатического моря. Когда Миний умер, Богиня наградила его титулом героя и велела пятидесяти нимфам заботиться о его большой белой гробнице в Беотийском городе Орхомене у озера Копаи и управлять окрестными землями. Эти нимфы не вступали в брак, а брали себе любовников в дни праздников — по пеласгийскому обычаю. К тому времени египтянин Кекроп ввел институт брака в Аттике; Богиня закрыла глаза на это новшество с условием, что оно не оскорбит ее саму и не повредит ее пеласгийскому народу; ионийцы также практиковали брак, но обнаружив, что местная знать не признает этот обычай, устыдились и отказались от него.
Вскоре последовало еще одно греческое вторжение, на этот раз — племени эолийцев, которые были сильнее ионийцев и пришли через Фракию. Они миновали Иолк, как до них ионийцы, захватили беотийский город Орхомен, который не охранялся во время празднества. Их вожди добились права считаться военной охраной страны, заставив нимф из святилища Миния принять их в мужья, и с этого времени стали звать себя миниями. Завоевав эту часть Восточной Греции и став местной знатью, они не смогли прорваться в Аттику или на Пелопоннес, потому что мощная крепость, кадмейские Фивы, блокировала их продвижение. Эол, их великий предок, также был награжден титулом героя, и из пещеры во Фракии, где он был погребен, милостиво посылал ветры со змеиными хвостами по просьбе своих посетителей. Эту власть над ветрами ему дала Триединая Богиня.
Когда Тесей, царь ионийских Афин, тайно построил флот и разграбил Кносс на Крите, минии также вышли в море. Они соорудили сотню или больше кораблей, которые поставили близ Авлиды у защищенных берегов Эвбейского залива. Тесей решил не вовлекать их в войну, а заключил с ними договор, по которому два государства мирно разделили средиземноморскую торговлю, перехваченную у критян, и стали совместными усилиями сражаться с пиратами. Афиняне торговали с югом и востоком — с городами Египта, Африки, Финикии и Малой Азии, а также с Фригийской Троей — главным рынком крайнего востока; минии торговали с Фессалией и Фракией на севере, а также с Сицилией, Корфу, Италией и Галлией на западе. Для удобства торговли на западе минии разместили часть своего флота у Песчаного Пилоса, которым владели на западном берегу Пелопоннеса, и таким образом избегали трудного морского пути мимо мыса Малея. Ветры, посылаемые Эолом, которые нимфы присматривающие за его святилищем прятали в свиные пузыри, помогали миниям-судовладельцам.
Минии разбогатели, и ничто не нарушало благоденствия в их царстве, главным образом потому, что они делали все возможное, чтобы ублажить Богиню. Своего Небесного бога Дия, которого они почитали на горе Лафист в образе Овна, они публично объявили сыном Богини-Матери. Поэтому она переименовала его в Загрея, или Зевса, по имени дитяти, которое, поговаривали, она рожала каждый год в доказательство своей плодовитости в Диктейской пещере на Крите и которое ежегодно приносили в жертву ради бога страны. Жертвоприношения теперь прекратились, и Зевс наслаждался своей властью божества. В некоторых делах было признано его превосходство над Богиней Нимфой и Богиней Девой, дочерьми Богини Матери, но сама Богиня оставалась единовластной.
Упомянем также в истории миниев, дабы уточнить наш рассказ об аргонавтах, и то, что их царство раскинулось на юг до Пагасейского залива, а на север — до Ларисы в Фессалии. Надменный царь миниев по имени Афамант предложил Ино, Главной жрице иолкской коллегии, отпраздновать свадьбу с ним, а ее нимфам — вступить в подобные же отношения с его вождями.
Ино не очень-то могла отказаться выйти за Афаманта, высокого и красивого светловолосого мужчину, потому что он принес великие дары ей и другим женщинам и потому что минии были многочисленней и лучше вооружены, чем мужчины ее собственного народа во Фтиотиде. И все же, согласись она на брак, это нарушило бы права кентавров Пелиона: кентавры из братства Коней всегда были избранными любовниками иолских нимф Рыб, точно так же, как кентаврийская коллегия нимф Вертишеек, заботившихся о святилище героя Иксиона, брала любовников только из магнезийского братства Леопардов. Ино посовещалась с Богиней, спросив, не следует ли им убить своих мужей в брачную ночь, как задолго до них поступили данаиды Аргоса в подобных обстоятельствах, или же им следует убить себя, бросившись в море, как это сделали афинские плантиды. Или какой другой приказ отдаст Богиня? Богиня ответила ей во сне: «Налей мужчинам-Коням неразбавленного вина, а в остальном положись на меня».
Свадьба была отпразднована с большим великолепием, и, по настоянию Ино, мужчин-Коней пригласили спуститься из их горных пещер и принять участие в празднестве. Когда они прибыли, им раздали полные до краев чаши лемнийского вина. Кентавры чтят фессалийского героя Сабазия как изобретателя ячменного пива, их ритуального напитка, который сперва вызывает великое веселье, а затем подвергает в крепкий сон. И они решили, что этот незнакомый напиток, вино, — род пива, увидя, что он бледно-золотой по цвету, хотя имеет более резкий запах, чем пиво, и его не нужно тянуть через соломинку, как они тянули пиво, поскольку вино не покрывает сверху густое сусло. Ничего не подозревая, они опрокинули в глотки вино, восклицая: «Ио, Сабазий, Ио, Ио!», обнаружив, что у вина сладкий вкус, потребовали еще. Но вместо того, чтобы усыпить, вино их внезапно воспламенило, они неистово запрыгали, вращая глазами и испуская ржание от вожделения. Нимфы Рыбы испытали к ним острую жалость и, оставив трезвых миниев, которые смешивали одну часть вина четырьмя частями воды, устремились прочь в леса, и там вступили с Кентаврами в любовную связь.
Столь своенравное поведение привело в негодование супругов-миниев, они бросились в погоню за женами и убили дюжину Кентавров своими бронзовыми мечами. На следующий день Афамант повел миниев в атаку на горную крепость Кентавров. Они противостояли ему как только могли, вооружившись сосновыми копьями и сбрасывая валуны вниз по горным склонам; но он разгромил их и оттеснил далеко на север. Чтобы воспрепятствовать их возвращению, он убрал из святилища кобыльеглавый образ Белой Богини и унес его вниз, в Иолк, в коллегию Рыб, дерзко посвятив святилище на Пелионе Овну Зевсу или Зевсу Ниспосылателю Дождя. На время он сломил дух Кентавров; но Ино с помощью одной из своих нимф тайно переправила кобыльеглавый образ в пещеру в лесистой долине на полпути к горе Осса, где Кентавры собрались вновь и молились Богине об отмщении.
Царь Афамант не догадывался, что Ино возвратила Кентаврам образ, иначе он бы обратился к ней еще более оскорбительно.
— Жена, — сказал он, — я изгнал ваших коней-любовников с горы Пелион, ибо они осквернили нашу брачную ночь. Если кто-либо из них в поисках образа Богини дерзнет снова спуститься на луга Иолка, он будет убит без жалости. Гора Пелион стала теперь обителью нашего эолийского бога Зевса; она более достойна его, чем гора Лафист, которая не сравнится с нею в высоте.
— Думай, что говоришь, муж мой, — отвечала Ино, — если я вообще должна называть тебя мужем. Как посмотрит Богиня на то, что ты изгнал ее с Пелиона? И как, ты полагаешь, станет расти ячмень, если мужчины-Кони не придут к нам в посевную, желая сблизиться со мной и моими женщинами-Рыбами перед лицом Белой Богини?
Афамант рассмеялся и ответил:
— Богиня не пожалеет Пелиона для своего сына. И теперь, когда у каждой из твоих дев есть муж из числа моих дружинников, а у тебя — я, чего еще ты можешь желать? Мы — рослые, крепкие мужчины, неизмеримо превосходящие во всех отношениях этих безумных нагих Кентавров; и мы с удовольствием познаем вас на полях на празднестве сева, ведь всегда в это время сладострастие одолевает вас.
Ино спросила:
— Неужели ты так невежественен, что искренне веришь, что Богиня позволит нам принять объятия твоих мужчин-Баранов в такой священный момент? Она никогда не благословит ячмень, если мы так поступим. Нет, нет! Мы согласны быть вашими женами большую часть года, но если мы хотим хорошего урожая, мы должны познать в период сева не только Кентавров, но и фавнов племени Сатиров на церемонии прививки фиг, когда мы оплодотворяем фиги, позволяя насекомым их жалить; и любовников других братств в дни великих праздников, о которых поведает мне Богиня.
Афамант ответил:
— Неужели ты так невежественна, что веришь, будто грек, который в здравом уме, позволит своей жене наслаждаться в объятиях другого мужчины, на празднестве сева или в любое другое время? Ты болтаешь бессмыслицу! Фиги сами собой созревают без чужой помощи, взгляни на любой заброшенный сад, где эта церемония не проводится. Да и нам, миниям, не очень нужны женщины, даже для того, чтобы посеять ячмень. Герой Триптолем показал, что мужчины прекрасно умеют сеять ячмень, не хуже женщин.
— Он это делал по милостивому соизволению Богини, — сказала Ино, — светило которой, Луна, и есть сила, заставляющая прорастать все семена и созревать все плоды.
— Нам вовсе не надо было спрашивать ее соизволения, — сказал Афамант. — У Богини нет настоящей власти над зерном или плодами любого рода. Все, что требуется, — это тщательно посадить в борозды ячмень на хорошо вспаханном поле, пока Солнце идет на убыль, а затем взрыхлить колючей бороной, да чтобы дождь оросил его в должное время. Зевс ниспошлет дождь по моему ходатайству, а возрожденное Солнце поможет колосьям наливаться. Луна холодна и мертва, она не имеет созидательной силы.
— А как же тогда священная роса? — спросила Ино. — Неужели роса — тоже дар Солнца?
— Да уж меньше всего это дар Луны, — ответил он, — Луна часто не успеет взойти, а трава уже седа от росы.
— Удивляет меня, — сказала Ино, — что ты смеешь так говорить о Богине; равно как удивляет и то, что, не спросив моего позволения, ты удалил ее священный белый образ из ее святилища и заменил его образом ее приемного сына. Ужасная участь уготована для тебя, Афамант, если ты не отступишься, прежде чем пройдет еще день, и не явишься к Богине с покаянием. Посев Триптолема был вознагражден добрым урожаем, а все потому, что герой сперва снискал милость Богини своим смирением, и потому, что он не пропустил ни одного из любовных обрядов во время сева. К тому же неверно, что фиги созревают в заброшенных садах без прививки. У нас есть перечень всех фиговых деревьев, растущих в этой стране, и о каждом дереве заботится одна из моих нимф, каким бы пустынным или отдаленным ни было место его произрастания.
— Я не привык, чтобы мной управляли женщины, — пылко ответил Афамант. — Моя беотийская супруга Нефела, которая ждет меня в Охромене, научилась не гневить меня, заниматься своими делами, не вмешиваясь в мои. Ну и глупцом бы я оказался, если бы посещал святилище, где ты — Главная Жрица, и просил бы тебя (из всех женщин) походатайствовать перед Богиней, чтобы она простила меня.
Ино прикинулась, будто Афамант одолел ее своей мужской силой. Погладив его голову и проведя ладонью по его бороде, она воскликнула:
— Прости меня, мой супруг, за то, что призналась тебе в своих религиозных сомнениях. Я хочу повиноваться тебе во всем. Но даруй мне одну милость: пусть твои люди сами посеют ячмень, как это сделал Триптолем, без нашей помощи. Мы страшимся гнева нашей Богини, который обрушится на нас, если станем сеять без обычных обрядов, приносящих плодородие, а ведь главный из них — познать Кентавра.
И так она умиротворила Афаманта. Он не имел достаточно уважения к Богине и полагался скорее на силу Зевса, который под своим прежним именем Дий был главным божеством его племени, когда они впервые явились в Фессалию. Он перенес с горы Лафист святую реликвию для святилища на горе Пелион, недавно посвященного Зевсу Ниспосылателю Дождя. То было изображение Бога Овна, вырезанное из дубового корня, на котором висела огромная баранья шкура, окрашенная морским пурпуром, под цвет дождевым тучам, чудесное появление которых этот божок мог вызвать даже в разгар лета. Есть поговорка «дождь — золото», известно также, что золотая пыльца окрашивала шерсть овец на Иде, где Зевс, как говорят, вырос среди пастухов; по краю руна была нашита изысканная кайма из тонкой золотой проволоки, собранной в кудрявые пучки, словно шерсть; поэтому шкуру называли Золотое Руно. Огромные витые золотые рога были прилажены к голове Руна, надетой на деревянную голову идола. От этого Золотого Руна невозможно было отвести глаз, и всякий раз, когда совершалось жертвоприношение Божеству, шел обильный дождь. Жрецы говорили, что Зевс поднимает идол в воздух во время жертвоприношения: он взлетает, мол, с дымом жертвы через дымовое отверстие в крыше святилища и вскоре, отяжелев и намокнув от первых капель дождя, снова опускается.
В Иолке собрали урожай, и приблизилось время осеннего сева. Ино ждала знака от Белой Богини, которая вскоре снова явилась ей во сне и сказала:
— Ино, ты поступила хорошо, но поступишь еще лучше. Возьми весь семенной ячмень из кувшинов, который хранится в моем святилище, и тайно распредели его среди женщин Фтиотиды. Прикажи им поджарить его — каждая по две-три полных корзины, но смотри, чтобы ни одна не проговорилась, иначе им не уйти от моего гнева.
Ино задрожала во сне и спросила:
— О мать, как ты можешь просить меня о таком?! Разве огонь не уничтожит жизнь в священном семени?
Богиня отвечала:
— И тем не менее сделай так. И еще отрави воду в овечьих поилках миниев пластинчатым грибом и крапчатым болиголовом. Мой сын Зевс силой отобрал у меня дом на Пелионе; и я накажу его, погубив его стада.
Ино покорно исполнила волю Богини, хотя на сердце ее было тяжело. Женщины выполнили задания, которые им были поручены, причем весьма неохотно, ибо они ненавидели завоевателей миниев. Минин не заподозрили, когда овцы пали, что их отравили женщины, а роптали меж собой на Афаманта. Поскольку законы запрещали есть зверя, падшего не по обряду, они ели хлеб и дичь. Но они были слабыми охотниками.
Ино сказала Афаманту:
— Надеюсь, супруг, ваш сев принесет вам урожай. Вот ячменное семя, хранящееся в этих кувшинах. Взгляни на него, понюхай, какое оно сухое, просто чудо: влажное семя, как ты знаешь, не дает обильных всходов.
Луна была на ущербе; и все мужчины минии с Афамантом во главе посеяли семя. Они проделали это безо всяких обрядов и молитв, а нимфы Ино наблюдали за ними, тихонько посмеиваясь. Выпало необычно засушливое время, и когда зеленые ростки ячменя не показались из почвы в положенный срок, Афамант со своими товарищами взошел на гору и воззвал к Зевсу Ниспосылателю Дождя. Молитву сопровождал шум дождевых трещоток и рев бычьих рогов, они принесли в жертву черного барана — сожгли залитые жиром бедренные кости, а каждый кусок туши радостно съели.
В тот же вечер хлынул щедрый ливень.
— Он заставит ячмень взойти, жена, не бойся, — сказал Афамант Ино.
Прошло десять дней, но в полях — ни одного зеленого пятнышка. Ино сказала Афаманту:
— Дождя, который послал Зевс, оказалось недостаточно. Он не впитался в почву на должную глубину. Боюсь, что вы слишком глубоко посеяли семена. Надо снова воззвать к Зевсу. Почему бы не послать во фракийское святилище вашего предка Эола за несколькими дуновениями северо-восточного ветра, приносящего дождь?
Афамант, серьезно обеспокоившись, снова взошел на Пелион. На этот раз он умилостивил бога, принеся ему в жертву пятьдесят белых баранов и одного черного, которых сжег в пепел на сосновых кострах, и сам не съел ни кусочка, дабы показать смирение своего сердца. Он вертел бычий рог и гремел тыквой-погремушкой, пока у него не заныли руки. Зевс в ту ночь ответил, как должно, громом и молнией, и разразился настоящий потоп, так что Афаманта и его людей едва ли не унесло водными потоками на обратной дороге в Иолк. Ручей Анавр внезапно разлился и смыл пешеходный мостик, по которому они переходили, так что им пришлось ждать, пока вода спадет, прежде чем они смогли вернуться в город.
Неделю спустя в полях, заросших сорняками, которые вызвал к жизни дождь, не показалось ни единого ячменного ростка.
Ино сказала Афаманту:
— Ты убедил меня, что отказ от обрядов плодородия, о которых я говорила, не может погубить посевов, значит Зевс ниспослал нам какой-то не такой дождь. Если к следующему новолунию не покажется ячмень, мы обречены умереть от голода. Слишком поздно сеять новый урожай, большинство ваших стад пало, а твои люди совершили набеги на наши запасы зерна. Что касается рыбы, то вся она покинула залив, как явились твои минии — ничего удивительного, ведь они считают нашу коллегию нечестивой.
Слушаясь Ино, ее нимфы, которые разыгрывали воплощение почтительности перед своими мужьями, стали уговаривать их потребовать, чтобы Афамант совершил третье и последнее жертвоприношение. Минии верили, что коли Зевс не посылает плодородного дождя после того, как ему даровали одного барана или даже пятьдесят, — это знак, что он требует иной жертвы — родных детей Жреца Овна. Мужья согласились с женами и пришли однажды к Афаманту, когда он стоял, мрачно воткнув свой посох в неродящую землю ячменного поля. Старший из них сказал:
— Афамант, нам жаль тебя, но мы призываем тебя исполнить свой долг без уклонения. Принеси своего сына Фрикса и свою дочь Геллу в жертву Отцу Зевсу, и божественный дождь, который тогда выпадет, пробудит ячменные семена и спасет наши жизни.
Сперва Афамант и слушать их не стал. Но они пригрозили ему расправой, он согласился принести в жертву своих детей, только если велит оракул в Дельфах; ибо Дельфы были тогда для греков главным судилищем, куда обращались по священным делам. Оракулом управляла Жрица Белой Богини; первоначально она получала пророческое вдохновение от священного питона, духа мертвого героя Диониса, который пользовался величайшим доверием Богини, пуповина и челюстная кость которого покоились на столе в святилище за оградой из копий. Этот питон, когда греки впервые явились из Фессалии, намекнул им, что отныне у них новый бог, Лучник Аполлон. Аполлон прежде был мышиным демоном с острова Делос, наделенным властью вызывать и прекращать чуму, он был провозглашен Божеством со всеми почестями генетийскими поселенцами в Темпы в Фессалии, где он избавил от мора эолийцев. Лучники Аполлона, услыхав, что Дионис отрицает божественность их покровителя, говоря: «Я проглочу этого мышонка», в гневе пошли на Дельфы из долины в Темпах, вступили за Дионисову ограду и трижды постучали в двери круглой белой гробницы. Наружу в ярости вырвался питон, и лучники пронзили его стрелами. Затем они сожгли пуповину и челюстную кость Диониса на костре, сооруженном из древков священных копий, и бежали назад в Темпы. Чтобы искупить свое преступление, Аполлон согласился, хотя и неохотно, стать рабом Белой Богини и, войдя в пустую гробницу в Дельфах, взять на себя миссию, прежде выполнявшуюся Дионисом; к тому же он учредил Пифийские игры в память питона. Таким образом отныне не по мудрым извивам змея жрица читала и открывала прошлое или будущее, хотя она по-прежнему была Пифией. Вместо этого она жевала листья лавра, священного древа, посвященного Аполлону, которые вводили ее в пророческое опьянение. Корабли, груженые молодыми лавровыми деревьями, были направлены в Дельфы из Темп, и вокруг святилища были высажены деревья, так что вскоре ветви их сплелись, образовав густую сень. Место это по-прежнему называлось Пифо, или Святилище Пупа, но жрецы Аполлона объясняли, что название это происходит из-за того, что святилище располагается в самом центре Греции; Дионис был забыт, и память о нем не возрождалась еще долгое время.
Афамант ожидал благоприятного ответа от Пифии, ибо, как он сказал: «Аполлон проявит ко мне сочувствие в моем нелегком положении: он поймет, что в моей беде виновна Богиня — она упрямо отказывается дать семенам прорасти. И несмотря на то, что он прикидывается покорным ей, он найдет способ избавить меня от моих жестоких обязательств; он слишком многим обязан нам, эолийцам. Почему я должен жертвовать своих детей Зевсу только из-за того, что его мать ведет себя с обычным женским своенравием?»
Ино тоже послала гонца в Дельфы, ей помог беотийский пастух, который знал кратчайшие тропы через суровые горы и заросли терном долины, он предупредил Пифию, что Афамант не только поступил очень непочтительно по отношению к Богине, которой и Аполлон, и она обязаны повиноваться, но и отказался задобрить Зевса, как велит обычай, и что его упрямство грозит повергнуть в нескончаемые бедствия его собственное племя, а заодно и кентавров. Таким образом, когда Афамант явился в Дельфы и попытался умилостивить Аполлона, преподнеся ему золотой треножник, пифия его отвергла; она велела Афаманту без промедления принести в жертву двух его детей на горе Пелион Зевсу Ниспосылателю Дождя.
Тот же пастух известил Ино об ответе Аполлона в должное время — за четыре или пять дней до возвращения ее супруга.
Назад: ПРОЛОГ Анкей в апельсиновой роще
Дальше: ГЛАВА ВТОРАЯ Вторая утрата Руна