Книга: Царь Иисус
Назад: Глава седьмая МАРИЯ В АИН-РИММОНЕ
Дальше: Глава девятая КРОВЬ ЗАХАРИИ

Глава восьмая СУД НАД АНТИПАТРОМ

Это случилось за несколько месяцев до того, как возглавлявший Иродово посольство в Рим царь Анти-патр убедил наконец председателя Сенатского суда объявить смертный приговор Силлею Аравийскому.
Ему пришлось заплатить двадцать талантов серебром, потому что подкупленный другой стороной председатель старательно тянул дело, ожидая, когда посольству придет срок вернуться в Иудею. Боялись, если в Риме не останется никого со стороны Ирода, то императора нетрудно будет уговорить отсрочить смертный приговор. Второе поручение Антипатр уже исполнил. Император одобрил завещание Ирода и отдал его на хранение весталкам. Однако Антипатр не мог ехать домой, не получив подтверждения от начальника преторианской стражи, что казнь Силлея состоится вовремя. Это тоже, вероятно, будет стоить ему таланта три-четыре.
Спустя десять дней он еще торговался с начальником стражи и скорее рассердился, чем испугался, прочитав поданное ему письмо без подписи, которое было написано месяца четыре назад в Иерусалиме. Из него Антипатр узнал о заговоре, о смерти Фероры, о том, как пытали придворных дам, и о том, какие обвинения предъявлены его матери, царице Дориде. Антипатр не поверил ни одному слову. В посланиях отца, которые он получал регулярно, не было даже намека ни на что подобное.
Он показал письмо двум надежным людям из своей свиты, ожидая, что они тоже возмутятся, но, к его удивлению, они не возмутились, а, наоборот, признались, что тоже получили сообщения со всякими слухами и намеками от достойных доверия людей в Иерусалиме, но не посмели тревожить царя. По их лицам Антипатр понял, что в письме нет ничего такого, о чем бы они уже не знали, и они принялись умолять его остаться под защитой императора, пока не выяснится, подозревает его Ирод в участии в заговоре и в убийстве Фероры или нет.
Антипатр выбранил их. Сказал, что чистая совесть — лучшее оружие против лжи и злобы. Привел в пример своего отца, который бесстрашно явился в Рим отвечать на бессмысленные обвинения Силлея. Заявил, что сразу же после казни Силлея вернется в Иерусалим. Он немедленно написал отцу о том, что собирается отплыть из Рима не позже чем через десять дней, и сделал подробный отчет о своих тратах в Риме, посетовав, что на дело Силлея ушло почти двести талантов серебром, шестьдесят из которых — на взятки судьям и прочим чиновникам.
Август искренне огорчился, когда Антипатр попросил у него разрешения вернуться в Иерусалим. Он щедро одарил его и вручил похвальное письмо для Ирода. В нем он обыграл имя Антипатра: «Сын, столь верный своему долгу, должен был бы называться не Антипатр, а Филопатр, то есть тот, кто чтит отца своего, а не тот, кто противостоит ему. Я завидую тебе, милый Ирод, ибо у тебя есть Филопатр-соправитель, которому ты с доверием можешь передать часть своих дел. Его усердие выше всяческих похвал». Август, конечно же, знал, что Антипатр вовсе не означает «тот, кто противостоит своему отцу», а имеет совсем другой смысл, потому что приставка «анти» не однозначна по своему толкованию. Антипатр — это «тот, кто представляет своего отца». Имя Антипатр передавалось из поколения в поколение в доме Ирода и первоначально, думаю, означало «служитель Геракла-Мелкарта».
Август выразил Антипатру сочувствие в связи со смертью его дяди Фероры, весть о которой официально прибыла из Антиохии с последней почтой.
— Значит, это правда! — воскликнул Антипатр, не в силах сдержать слезы.
— Разумный да услышит! — сказал Август. — Неофициально мне сообщили, что твоя мать, царица Дорида, впала в немилость. Советую тебе не бросаться слепо на ее защиту, как этого потребует от тебя твое великодушие. Твоего отца легко рассердить, поэтому не противоречь ему, пока не добудешь доказательств ее невиновности.
— Цезарь, в чем обвиняют мою мать? — спросил Антипатр.
Но Август не был расположен к большей откровенности.
— У меня неофициальные сведения, — ответил он, улыбкой давая понять, что отпускает царевича.
Силлей был казнен на сентябрьские иды, и Антипатр со своей свитой спешно отплыл домой на быстроходной галере «Удача». Сначала непогода настигла его в Ионическом море, потом возле острова Крит, но когда показался берег Киликии, наступило затишье, а тут галера Антипатра встретилась с шедшим из Кесарии пассажирским кораблем. Среди корабельной почты было послание Ирода к Антипатру с требованием немедленно возвратиться в Иерусалим, как бы ни закончилось дело Силлея, потому что отсутствие Антипатра в Иудее ощущается с каждым днем все острее. Письмо Ирода было ласковее, чем обычно, и в нем лить намеком говорилось о смерти Фероры, из чего Антипатр заключил, что было еще одно письмо, которое он не получил. Ирод также упомянул о «небольшой неприятности» с царицей Доридой, которая выказала «неродственную жестокость» по отношению к младшим женам царя, а к его упрекам отнеслась не так, как он имел право ожидать. «К тому времени, когда ты возвратишься, мой сын и живой залог нашей любви, все наверняка уладится. Поэтому, не считая всего остального, о чем я тебе уже сообщил, молю тебя, не медли, пошире распусти паруса и лови западный ветер».
Антипатр, с души которого свалилась великая тяжесть, показал письмо двум надежным придворным.
— Читайте, — сказал он лм. — То странное письмо, несомненно, сочинено врагами, пожелавшими посеять вражду между мной и моим любящим отцом. Неудивительно, что они его не подписали. Хорош бы я был, если б послушался ваших советов!
— Ты прав, царь! Забудь обо всем, что мы тебе говорили.
Антипатр с удивлением обратил внимание на странно расположенные еврейские буквы, по-видимому шифр, на обратной стороне письма Ирода, потому что точно такие же были на письме, полученном им несколько недель назад из Иерусалима. Он стал искать то пер-пое письмо, которое, как он точно помнил, было отчетом управляющего его фамнийскими владениями, а когда без особого труда нашел его, то сравнил буквы-цифры, которые прочитал по-восточному — справа налево:
1. 19. 17. 18. 18. 8.
12. 3. 27.
Во втором письме цифры были другие:
5. 24. 9. 10. 11. 5.
6. 15. 32.
Зато почерк один и тот же. Что это значит? Зашифрованное послание? Тогда оно вряд ли адресовано ему, потому что он ни с кем не договаривался о шифрованной переписке. Может быть, кому-то из его людей? Или это просто почтовые пометки?
Он переписал цифры на маленький обрывок пергамента и начал изучать их с той сосредоточенностью, с какой путешественники обычно изучают всякие пустяки во время спокойного плавания в хорошую погоду. Однако у него ничего не получалось. Больше всего его удивляло старинное письмо, как в текстах Писания.
Корабль плыл по Оронту в Антиохию, где Анти-питр сошел на берег, чтобы встретиться с новым прокуратором Сирии Квинтилием Варом, с которым давно дружил. Здороваясь с ним, Вар как-то странно на пего посмотрел и пригласил побеседовать наедине, но когда вместо слезливых признаний или страстной мольбы о помощи он услыхал от Антипатра шутливый рассказ о недавних событиях и общих знакомых, то потерял терпение и прямо спросил его, не осложнила ли его положение смерть Фероры.
— Нет, я к этому не имею никакого отношения. Хотя, конечно, не отрицаю, известие о его смерти было для меня неожиданным и тяжелым ударом. Я очень любил Фе-рору. Он был мне почти отцом, когда я жил в изгнании, и, признаюсь, я плакал, когда узнал, что он умер. В самом деле, я на целый день возложил на себя вретище и посыпал голову пеплом, как положено по обычаю.
— Царь, почему ты ничего не хочешь сказать мне? Ведь я твой друг!
— Что я должен сказать?
— Разве у тебя нет никаких опасений?
— Я тебя не понимаю.
— Я тебя тоже. Ладно, помолчим, если тебе так угодно, но кое-что я все-таки должен тебе сообщить. Твой отец по какому-то делу пригласил меня в Иерусалим, но по какому, не уточнил. Однако я догадываюсь. Через несколько дней я отправлюсь в путь, но поеду через Дамаск, потому что мне надо рассудить там очередную пограничную свару. Окажи мне честь, поедем со мной. Благоразумие подсказывает мне, что тебе будет оказан гораздо более уважительный прием, если ты явишься в качестве моего друга, а не в качестве сына своей матери или соправителя и наследника своего отца. Я ясно выразился?
— Ты очень добр, но если мой царственный отец сомневается в моей преданности, как ты намекаешь, неразумно с моей стороны усиливать его подозрения, став под твою защиту. К тому же я не могу его ослушаться. Через четыре дня я должен быть дома.
— У тебя благородная душа, царь, но в наше время благородство души редко вознаграждается должным образом. Оставайся со мной, и я возьму вину за твое промедление на себя, а там помогу, чем только смогу, если твой отец предъявит тебе какие-нибудь обвинения. Рука руку моет. Когда ты станешь единственным правителем, ты, несомненно, отплатишь мне за это. Если же ты откажешься от моего предложения, у тебя не останется ни единого друга на всем белом свете и тебе никто не поможет.
— Прости меня, но я ставлю выше всего свой долг по отношению к отцу. Вар вышел из себя.
— Говорят, царь, никому, не дано убедить глупца в том, что радуга и мост разные вещи. Предоставляю тебя самому себе. Но когда мост уйдет у тебя из-под ног и ты упадешь в реку, не проси, чтоб я протянул тебе ветку. У твоего отца есть еще сыновья, и, вероятно, им моя дружба больше придется по душе.
— Я не боюсь утонуть. Ваш знаменитый Пиндар пишет:
Когда тебя спасти решили Боги, Плыви хоть в решете, спасешься ты.
На этом они расстались, и «Удача», на которой плыл Антипатр, вновь вышла в море. Однако возле Си-дона она дала течь, и это задержало Антипатра на несколько дней, а потом его настиг жестокий северо-восточный ветер, снес с галеры все мачты и потащил ее к Александрии. Медленно и натужно продолжала она путь на веслах, потому что многие гребцы были ранены и все голодали.
Только в последний день октября галера подошла к Кесарии. Раньше берег не располагал удобными бухтами, но при Ироде, потратив очень много денег, соорудили двойной причал, над которым не хуже, чем в Пирее, возвышалась огромная статуя Августа. В море далеко выступал мол и разбивал волны. Внешний рейд занимал не меньше двух сотен футов. Для зашиты просторных внутренних причалов от нападений были построены надежные укрепления. Сам же город, с его башнями, банями, базарами, гимнастическим залом и амфитеатром в лучших греческих традициях, был просто великолепен.
«Удача» с севера подошла к порту, и капитан крикнул:
— Эй, там! Галера «Удача»! Капитан Фирмик Си-доний. Две сотни тонн. Возвращаюсь домой из Рима. На борту царь Антипатр. Груз меди из Силона. Лихорадки нет. Требуется хирург. Десять человек ранены во время шторма. Предполагаем стать на царский причал возле форта Друз.
Через несколько минут громкоголосый раб прокричал ответ начальника порта:
— Приказываю идти на западную сторону к медному причалу и разгружаться.
— Эй вы, там! — крикнул капитан. — Повторяю, на борту царь Антипатр! Хотим стать на царский причал!
Ответ не замедлил:
— Повторяю. Подойти к медному причалу и разгрузиться. Хирург будет.
Капитан извинился перед Антипатром.
— Царь, начальник порта — тиран и сумасброд, но я не имею права не подчиниться ему. Что мне делать?
— Может быть, царский причал разрушен бурей? Делай, как тебе приказано, а я с удовольствием пройдусь пешком до города. Мои ноги соскучились по земле.
«Удача» подошла к причалу, и тотчас появились рабы.
— Прочь с дороги, собаки! — завопил капитан, размахивая плеткой. — Сначала дайте царю сойти на берег, а потом уж несите грязь на мои палубы.
Был спущен трап, слуги Антипатра покрыли его алым ковром и криками приветствовали царя. Один из них шепнул другому:
— Странная встреча. Помнишь, как нас провожали в Рим?
— Интересно, почему нет командира форта Друз? Они что, с ума все посходили в Кесарии?
— Проследи, чтоб сначала снесли на берег раненых, — сказал Антипатр. — И найди кого-нибудь купить беднягам свежих фруктов.
Когда это было сделано и явился хирург, Антипатр сошел с галеры. Младший офицер личной охраны Ирода с солдатами вышел из-за дома. Он отдал честь Антипатру и сказал:
— Царь, царь Ирод требует, чтобы ты немедленно явился в Иерусалим. Тебя ждет почтовая перевозка.
Все были поражены. Младший офицер! Кто-то, не выдержав, спросил его:
— Где твой начальник? Почему он сам не пришел встретить царя?
— Согласно указаниям, — сказал сержант, — полученным мною от царя, я не должен отвечать ни на какие вопросы и не должен задерживаться в городе. Почтовая повозка ждет царя у весового отделения. Я буду сопровождать его в Иерусалим. Мне также дан приказ разоружить царя.
— У меня нет оружия, — возразил Антипатр.
— Все равно я должен тебя обыскать.
— Что будет с моими людьми?
— На этот счет у меня нет указаний. Они могут, если наймут лошадей, ехать с тобой или оставаться тут.
— Мой отец царь Ирод в добром здравии?
— Пусть царь извинит меня, мне приказано не отвечать ни на какие вопросы.
— Покажи предписание. Предписание было в полном порядке, и Антипатр позволил обыскать себя. Потом он сел в повозку, и невысокие коренастые лошадки затрусили по причалу.
Все стояли, раскрыв рты, и только самые преданные слуги Антипатра отправились пешком в город, наняли лошадей и помчались в Иерусалим, до которого было не больше двадцати пяти миль.
Антипатр вошел во дворец один, не считая младшего офицера, потому что стража Ирода задержала людей Антипатра у городских ворот. Младший офицер передал его с рук на руки главному привратнику, который с угрюмым видом небрежно приветствовал его, не сказав ни слова. Никто его не встречал, а один юный офицерик, которому он когда-то оказал милость, увидав его, торопливо шмыгнул за колонну.
В Мозаичный зал, где Ирод вершил суд, Антипатр вошел с гордо поднятой головой. Его ждали, потому что о его прибытии в Кесарию уже сообщили дымовые сигналы. Побледневший и осунувшийся Ирод восседал на троне, обложенный подушками со всех сторон. По правую руку от него в курульном кресле из слоновой кости сидел Вар. Они обсуждали права сирийских кочевников в Заиорданье.
Антипатр, строго следуя обычаю, приветствовал обоих. В наступившей тишине он пересек зал, поднялся по ступеням трона и сделал движение обнять Ирода.
Но Ирод с силой оттолкнул его и, отвернувшись, закричал:
— Подлый изменник, Господь разрушил твои планы! Не смей прикасаться ко мне! Нет, Вар, ты только посмотри на него! Ну, разве он не воплощенный отцеубийца? Сначала строит коварные планы, как бы меня извести, а потом приходит ко мне целоваться! Прочь с моих глаз, негодяй, и готовься к защите. У тебя еще есть несколько часов! Завтра тебя будут судить. Квинтилий Вар по счастливому совпадению приехал к нам сегодня, и он будет твоим судьей.
Антипатр ничего не понял. Он вопросительно посмотрел на Вара, но ничего не смог прочитать в его непроницаемом взгляде, тогда он опять посмотрел на отца, но тот, не желая встречаться с ним глазами, завопил:
— Прочь! Прочь отсюда! Что я сказал! Антипатр низко поклонился ему и спросил Вара:
— Я не знаю, в чем меня обвиняют. Как мне готовиться к защите?
— В течение часа обвинение, безусловно, будет написано и вручено тебе.
— Нет, — крикнул Ирод, — нет, Вар! Клянусь Гераклом, нет! Если он узнает, в чем его обвиняют, он сговорится с тюремщиками, и они помогут ему предъявить лживые доказательства его невиновности. У него будет достаточно времени, чтобы состряпать хитрые отговорки.
— В таких случаях, — мягко проговорил Вар, — принято вручать обвинение, чтобы у обвиняемого было время подготовиться к защите.
— Это не обычное дело. Это отцеубийство. — И Ирод заорал на Антипатра: — Почему ты вопреки моему приказанию задержался с возвращением? Где ты был после Антиохии? Ты отправился в путь за десять дней до Вара, а явился через четыре дня после него. Нанес визит такому же, как ты сам, злодею Антифилу в Египте? Нет, нет, пожалуйста, не отвечай! Сохрани свое вранье до завтра!
Антипатр провел ночь в дворцовой тюрьме под охраной стражников, которым был дан строгий приказ не вести с ним никаких разговоров. Он попросил Писание, надеясь успокоить чтением свои разгоряченные мысли, и ему принесли несколько рваных свитков. Книга Бытия оказалась развернутой на главе, в которой идет речь о разрушении Содома. Начав читать, он сразу же натолкнулся на такой текст:
… спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть.
Антипатр вздохнул и перечитал еще раз: «Первая книга Моисея, глава девятнадцатая, стих семнадцатый: «Спасай душу свою; не оглядывайся назад… чтобы тебе не погибнуть!» Слишком поздно. И тут словно молния пронзила его. Он вспомнил цифры на обратной стороне писем. Они начинались именно так: 1.19.17. Он вспомнил их без труда, потому что много времени потратил на разгадывание их смысла. Дрожащими руками он развернул свиток. Восемнадцатая книга — Книга Иова. 18. 18. 8. Восемнадцатая глава Книги Иова, стих восьмой. Он нашел его:
… ибо он попадет в сеть своими ногами и по тенетам ходить будет.
12. 3. 27. Третья глава Второй книги Царств, двадцать седьмой стих. Он нашел и его.
Когда Авенир возвратился в Хеврон, то Иоав отвел его внутрь ворот, как будто для того, чтобы поговорить с ним тайно, и там поразил его в живот. И умер Авенир за кровь Асаила, брата Иоавова.
Все три текста предостерегали его, чтоб он не шел в тенета, которые его отец приготовил для него, чтоб он спасал свою жизнь, потому что его отец решил убить его с такой же жестокостью, с какой царь Моав убил своего старшего сына. Предупреждение пришло слишком поздно. Антипатр решил было, что второе послание должно повторять первое, но оно оказалось совсем другим. В нем было то, чего он еще не знал.
Второзаконие 24, 9:
… помни, что Господь Бог твой сделал Мариами на пути, когда вы шли из Египта.
Вторая книга Царств 11,5:
Женщина эта сделалась беременною и послала известить Давида, говоря: я беременна.
Книга Иисуса Навина 15, 32:
Леваоф, Шелихим, Айн и Риммой…
Антипатр прочитал и расплакался, радуясь и горюя одновременно. Мария беременна и живет в безопасности у своих родственников в Аин-Риммоне. В безопасности ли? Может быть. Ирод прогневался, узнав об их тайной свадьбе? Неужели Марию предали раавиты, которые увезли ее из Иерусалима, и Ирод бросил ее в темницу и пытал?
Антипатр молча молил Бога, чтоб Он помог Марии спастись от злобных врагов и родить здорового ребен-1Сс1, КЭ. К бы ни сложилась его собственная жизнь. Он никогда никого так сильно не любил. Ему казалось, что он ей отец, сын, возлюбленный, и все сразу. Только когда он соединил с ней руки и взял от нее в губы кусочек айвы, он по-настоящему ощутил себя царем. Царем в том самом смысле, о котором говорил Симон. Словно он умер в своем прежнем мире и заново родился в ее великолепном мире. С той самой минуты, когда они увиделись в первый раз, он навсегда запомнил неподвижную и спокойную, как статуя богини, предназначенную ему женщину. На ней было свадебное платье из белого с голубыми полосами льна, накидка из золотой, алой по краям парчи, пояс из позолоченных раковин гребешков и туфельки наподобие полумесяца. В руке она сжимала драгоценную змейку, а на ее диадеме сверкали, отражаясь в спокойных зеленых глазах, двенадцать бриллиантовых россыпей. Лоб был повязан царской повязкой Мелхолы. Она была как святая, когда обратилась к нему со словами, дошедшими до них, из древности: «Я мать Адама, я мать Салмана, я избрала тебя, Халев, Халев из Мамре, своим возлюбленным». И он задрожал, как в лихорадке.
Теперь, вспоминая о ней, он тоже дрожал. Только одна встреча. Одна ночь. Первая и последняя. Перед самым рассветом она возвратилась в дом Лисий, а он отправился в Кесарию, чтобы плыть в Рим. Он бы отдал год жизни за один ее взгляд, за одно ее слово. Год жизни? Да разве у него есть этот год?
Ребенок?
Всю ночь, простершись на каменном полу в своих пурпуровых одеждах, он думал о ребенке. Будет ли это мальчик? Сердце подсказывало ему, что да, будет мальчик. В конце концов он заснул и видел прекрасные сны, еще освещавшие его конуру, когда через час после рассвета вошел тюремщик с завтраком — водой в глиняном кувшине и куском черствого ячменного хлеба.
— Что у тебя? — спросил сквозь сон Антипатр.
— Хлеб печали и вода печали.
— Хорошие слова! Первый узник, которому они были сказаны, вышел на волю.
— Да! Тогда, осмелюсь сказать, его преступления были не такие тяжкие, как твои.
И он запер за собой дверь.
Антипатр возблагодарил Господа за подаренный ему день, вымыл руки и принялся за еду. Он еще был во власти сна, и вода казалась ему ледяным лемнос-ским вином, а хлеб — медовым печеньем. Все утро он сосредоточенно читал Писание, особенно ту главу в Книге Бытия, в которой рассказывается о спасении Исаака от жертвенного ножа его отца Авраама, и это давало ему надежду и утешение.
Днем его вновь призвали в зал суда, известный евреям как Гаввафа, то есть зал с мозаичным полом, или Мозаичный зал.
Там уже Вар и отец сидели бок о бок, и он почтительно приветствовал обоих, после чего униженно простерся на полу, ожидая, когда ему предъявят обвинение.
Ирод вскочил с места и, швырнув ему бумагу, крикнул:
— Нелепо соблюдать все правила, когда у меня в руках неоспоримые доказательства — письмо, посланное тебе твоей проклятой матерью. Я дал ей развод и прогнал ее из дворца. Письмо было отправлено через месяц после того, как ты отплыл в Рим, но моим преданным слугам удалось перехватить его. Она пишет: «Дорогой сын, оставайся в Риме. Все раскрыто. Отдай себя под защиту цезаря».
Он вручил послание Вару, на что тот сухо заметил:
— Царица Дорида, когда писала письмо, верно, страдала от сильных ревматических болей. У нее дрожала рука, как бывает, когда человек пишет признание под пыткой.
Ирод уставился на Вара и проорал, борясь с приступом удушья:
— Это почерк преступной женщины, которая едва удерживает перо в дрожащих руках. Надеюсь, ты примешь это доказательство и немедленно объявишь приговор.
— Царь, твой сын — гражданин Рима, поэтому, боюсь, не в нашей власти менять установленную судебную процедуру, если, конечно, он сам не признает себя виновным по всем пунктам обвинения. Иначе мы нанесем тяжелую обиду императору.
Антипатр встал на колени.
— Отец, я не признаю себя виновным в преступлении, о котором мне ничего неизвестно. Прошу тебя, не обвиняй меня, не выслушав. То, что моя мать написала: «Все раскрыто», — еще не говорит о наших преступлениях. Возможно, она на какое-то время потеряла свойственное ей благоразумие. Вспомни, у нее всегда был твердый почерк. Или ее заставили написать это письмо, чтоб обесчестить нас обоих?
Ирод прервал его воплями, в которых смешались ярость и боль. Какой еще отец в мире так же несчастен в сыновьях, как он? И хуже всех его старший сын Антипатр! Сколько заботы и любви, сколько почестей и богатств он получил из его рук! А теперь этот самый Антипатр подло замыслил убить своего отца, потому что не в силах дождаться, когда Время жатвы срежет сухой колос жизни!
— Подумать только, как чудовищно он притворялся! Как искусно делал вид, что заботится обо мне, дает мудрые советы, разоблачает неверных слуг, облегчает ношу! И все это только для того, чтобы в конце концов забрать у меня трон!
Ирод не остановился перед тем, чтобы взвалить на Антипатра вину за смерть Александра и Аристобула. Он уличал его не только в лжесвидетельстве, но и в тайном вмешательстве в обвинение. Теперь он знает, говорил Ирод, утирая глаза и всхлипывая, что бедные мальчики ни в чем не виноваты, но их убийцей был не он, а Антипатр, его лживый сын Антипатр, вся жизнь которого — «тайное зло».
Ирод закрыл лило руками и сделал вид, что рыдает. В это время Николай Дамасский, маленький кривошеий человечек с глумливой улыбкой на губах, который участвовал в суде над Александром и Аристобу-лом, а также в суде над Силлеем, вышел вперед и зачитал:
— «Первое обвинение: в такие-то и такие-то дни Антипатр жаловался своей матери, царице Дориде, что его отец Ирод зажился на этом свете, да еще с каждым днем молодеет, и что он, Антипатр, поседеет прежде, чем дождется его смерти, и уже не сможет насладиться единовластным царствованием.
Второе: в разговоре со своим дядей Феророй (при этом точно указывался день) Антипатр назвал своего отца «диким зверем и убийцей», сказал, «что если бы мы были настоящими мужчинами, то не побоялись бы пойти против него».
Третье: Антипатр послал в Египет в Он-Гелиополь за надежным ядом, который привез оттуда некий Ан-тифил и тайно передал Фероре, чтобы Ферора отравил им Ирода в то время, когда сам Антипатр будет послан отцом в Рим по не терпящему отлагательства делу и таким образом окажется вне подозрений. Но царю Ироду удалось избежать смерти и уничтожить яд, за исключением одной малой дозы, которая будет предъявлена.
Четвертое: Бафил, свободный человек, которого Антипатр отправил с посланием в Иерусалим сразу после того, как прибыл в Рим, привез Фероре еще порцию яда от Антипатра на тот случай, если первый яд не подействует. Яд у него отобран и тоже будет предъявлен».
Николай предъявил письменные свидетельства преступления Антипатра в виде показаний под присягой, вырванных пыткой у царицы Дориды, у десяти ее придворных дам, у Иохевед, жены Фероры, и ее сестры На-оми, а также у Антифила, Бафила и многих других. Он торопливо зачитал показания и вручил их Вару.
С нескрываемым интересом Вар прочитал их и заметил, что почерк царицы Дориды после пытки ничем не отличается от того, каким она писала под давлением своей вины, и что использовала она один и тот же дешевый сорт бумаги и одинаковые грязноватые чернила, и это кажется ему странным.
— Почему странным? — спросил Николай.
— Мой добрый Николай, почему ты спрашиваешь «почему»? Почему? Да потому что на этой же бумаге написаны признания всех свидетелей. Это тюремная бумага и тюремные чернила. Конечно, я не очень разбираюсь в тонкостях, но, клянусь Вакхом, недаром я тридцать лет был судьей. Я научился прислушиваться к здравому смыслу. На какой бумаге пишут царицы? На самой лучшей, по тридцать драхм за небольшой свиток. И еще они обрызгивают ее духами. А эта какая? Оборванная, в пятнах, неровная. Немыслимо даже представить ее в покоях царицы, да еще царицы с таким изысканным вкусом. Если бы не уверения царя Ирода, я бы предположил, что письмо царицы Дориды написано там же, где и признание, и тоже вырвано у нее под пыткой.
Николая слова Вара захватили врасплох, а Вар продолжал:
— В десяти признаниях, сделанных придворными дамами Фероры, которые изъясняются совершенно одинаковыми словами, царь Антипатр, словно нарочно в их присутствии, говорит своей матери, что собирается плыть в Рим, «подальше от дикого зверя, моего отца». Однако это не вяжется с утверждением в третьем обвинении, что сам отец отправил царя Антипатра в Рим по срочному делу, а также с письмом, которое я получил от царя Ирода несколько месяцев назад. Царю Антипатру приписывается недовольство отцов ской «жестокостью, потому что он так составил завещание, что мой сын не сможет унаследовать престол после меня. Он обойден в этой милости моим братом, царевичем Иродом Филиппом». Но я не могу с этим согласиться. Царь Антипатр и царица Дорида знали завещание — то самое завещание, которое сейчас отменено, — поэтому он не мог сказать ничего подобного. Насколько мне известно, царевич Ирод Филипп становился наследником в случае смерти царя Антипатра, но даже в этом случае престол должен был быть возвращен детям Антипатра после смерти или отречения Ирода Филиппа. Однако, если царь Антипатр переживал своего отца и наследовал престол, притязания Ирода Филиппа не имели бы смысла, ибо царь Антипатр с согласия императора мог бы назначить своего сына единственным наследником, захоти он этого. Должен сказать, подобные неувязки подрывают во мне доверие к признаниям.
Воцарившаяся тишина приободрила Антипатра, и его защитная речь была простой и короткой:
— Отец, Квинтилий Вар ободрил меня, и я осмеливаюсь сказать тебе, что ни одному слову из этих признаний нельзя верить, ибо они все написаны под пыткой, все до одного. И письмо моей матери ко мне тоже, без твоего ведома, конечно, было вырвано у нее под пыткой. Я берусь доказать, что все письма моей матери написаны на лучшей александрийской бумаге, на едомитянском диалекте и еврейским письмом, а не греческим. Моя мать плохо говорит по-гречески и почти совсем не умеет писать на этом языке. Более того, как тебе самому известно, ты приказал мне плыть в Рим, хотя мне не очень этого хотелось и по своей воле я бы не поехал. Однако я благодарен тебе, отец, за признание, что я был тебе преданным и покорным сыном с тех пор, как ты возвысил меня и показал миру, какой может быть отцовская любовь. Но мне трудно вынести, если ты в самом деле поверил, будто я не только лжец, братоубийца и отцеубийца, но еще и сумасшедший. Сорок лет своей жизни я прожил, ни разу не обвиненный ни в одном преступлении, и, убив тебя, я не получил бы ничего, кроме душевных мук и вечного проклятья. Подумай, каждый год у меня было пятьдесят талантов, не считая твоих подарков и вознаграждений за выполненные поручения, и даже это было больше, чем я тратил. От тебя я получил титул и власть царя.
Ты вручил меня защите самых благородных людей в империи. Но еще важнее для меня то, что я ни разу за всю мою жизнь не слышал от тебя ни одного грубого слова и ни разу не имел повода мучиться из-за твоего отношения ко мне, которое было всегда добрым и справедливым. Никому в целом мире от самого ничтожного из твоих подданных до нашего великого благодетеля императора Августа Цезаря не удастся опровергнуть правоту моих слов. И если бы я бросился на тебя, как иногда случается с молосской собакой, это можно было бы объяснить только приступом безумия, но тогда и все остальные мои поступки тоже были бы безумными. Или ты думаешь, что меня обуял злой дух? Тогда изгони его, молю тебя, именем Святого Владыки Израиля, да будет благословенно имя Его.
Ирод заскрежетал зубами и принялся рвать свою клочкастую бороду.
— Я изгоню из тебя злой дух, но только не именем Господа, — прорычал он. — Я изгоню его именем императора и с помощью дыбы, жаровни и тисков.
— Отец, я готов к пыткам, ведь ты уже вынес мне приговор.
Но запротестовал Вар:
— Нет, нет, царь Антипатр, вспомни, ты гражданин Рима. Император никогда не одобрит пытку, прикрываемую Римским законом, над высшим офицером императорских войск. Кстати, Антипатр, почему ты не показываешь нам знаки любви и доверия, которые вручил тебе император?
— Вот два письма… Одно от самого императора, — другое — от его жены Ливии. Они адресованы моему отцу, но не запечатаны, чтобы все могли их прочитать.
— Мы прочитаем их потом, — сказал Ирод, выхватывая у него письма и пряча их в подушки на своем троне. — Николай, продолжай!
Николай уже понял, что дело принимает плохой оборот. Почти все присутствующие, кроме Ирода и его сыновей Архелая и Филиппа, которые сами имели виды на престол, с сочувствием смотрели на Антипатра. Свидетельства, раньше казавшиеся неоспоримыми, теперь не вызывали сомнений в своей лживости, по крайней мере, многие из них, а Антипатр производил впечатление невинного и глубоко оскорбленного человека. Поэтому Николай призвал на помощь все свое искусство, чтобы оговорить Антипатра. Он поносил его как василиска, поганого ибиса, черную псильскую змею и мерзкого отцеубийцу. Он обвинил его в предательстве и убийстве невиновных братьев, в совращении Иохевед и ее сестры Наоми, в изображении демона Азазела на ведьминских шабашах, когда в полнолуние он бегает и прыгает голым в кругу двенадцати обнаженных женщин.
— По твоему собственному признанию, нечестивый козел, у тебя не было никаких причин для отцеубийства, кроме одной только злобы. Ты пожелал, как я думаю, совершить преступление, какого еще не бывало в истории и в мифах. Ты пожелал отравить отца, от которого, по собственному признанию, никогда не слышал ни одного дурного слова, не видел ничего плохого. И еще ты пожелал замарать преступлением мать и дядю.
Потом он повернулся к Вару и потребовал от него «уничтожить сего прожорливого волка, сию гиену!».
— Неужели ты не понимаешь, — вопил он, — что не может быть никого хуже отцеубийцы?! Своим существованием он нарушает законы природы. Он распространяет заразу всюду, где ступает его нога. Судья же, не карающий подобное чудовище, познает недовольство Высшего Судьи!
Когда он кончил неистовствовать, Вар спокойно спросил, не хочет ли Антипатр ответить на предъявленное ему обвинение.
— Николай обвинил меня в колдовстве и черной магии, но у него нет и не может быть никаких доказательств, да и вначале об этом ничего не говорилось. Он злобно поносил меня, а я не торговец рыбой и не желаю опускаться до ругани. Нет, лучше мне призвать Бога моих предков в свидетели моей невиновности во всем, в чем меня обвиняют.
Николай принудил Вара взглянуть на яд, оставшийся в бутыли и якобы привезенный Антифилом из Египта. Он предложил, чтобы кто-нибудь из осужденных на смерть выпил его и тем подтвердил, смертелен ли яд.
Вар согласился.
Тотчас ввели разбойника из Галилеи, Антифила, и предложили ему принять смешанный с медом яд, обещая свободу и прощение, если он выживет. Антифил согласился и уже вскоре страшно кричал, извиваясь на полу в предсмертной агонии. Его вынесли из зала.
Вар рассмеялся.
— Не очень-то изысканный яд, — сказал он. — Мышьяк. Самый мучительный из всех ядов. Симптомы отравления мышьяком хорошо известны, и их не спутаешь ни с какими другими, поэтому Ферора вряд ли рискнул бы воспользоваться им, если только не стал жертвой необъяснимого безумия, в котором обвиняется Антипатр. Если бы разбойник, выпив яд, расхохотался и, возблагодарив Бога за спасение, преспокойно покинул дворец, я бы отложил суд, чтобы убедиться в действии яда. Я не верю свидетельству, вырванному у Иохевед под пыткой, а мое знакомство с египетскими отравителями научило меня относиться к ним с большим почтением. Царь Ирод, ты позволишь говорить с тобой без свидетелей?
Все вышли. Никто не знает, что Вар сказал царю, однако суд на этом закончился, и на следующий день, учтиво распрощавшись, Вар, не вынеся приговора, возвратился в Антиохию.
А еще через неделю Ирод возобновил суд на том основании, что у него появились новые доказательства. Его шпионы, как он сказал, завладели письмом, которое Антифил отправил с рабом Антипатру из Египта в Иерусалим. Вот оно: «Я посылаю тебе письмо Ак-мы, хотя рискую лишиться жизни по воле двух правящих домов. Удача да сопутствует тебе!»
Ирод якобы приказал своим шпионам во что бы то ни стало разыскать письмо и кстати спросил, обыскивали ли они раба, вот тогда-то в его одежде нашли письмо, по всей видимости, от служанки Ливии — еврейки Акмы. В нем говорилось: «Я написала твоему отцу, как ты велел, от имени твоей тетки Саломеи. Наверняка ее ждет заслуженная смерть, потому что царь Ирод не сможет не поверить в составленный против него заговор».
После этого Ирод предъявил еще одно письмо, якобы только что полученное из Рима, которое Акма будто бы писала ему под диктовку Антипатра: «Я блюду твои интересы в Риме как верная дочь Израиля. Только что мне удалось переписать послание Саломеи к моей госпоже Ливии. В нем она обвиняет тебя в предательстве и лжесвидетельстве. Несомненно, старая ведьма все выдумала, чтобы отомстить тебе за расстроенный брак с мошенником и язычником Силлеем. Будь добр, сожги письмо, когда прочитаешь, потому что от этого зависит моя жизнь». К письму прилагалась копия оскорбительного письма, подписанного «Саломея».
Антипатра посреди ночи вытащили из узилища. Он отрицал близкое знакомство с Акмой и предположил, что письма подделал Антифил.
— Это решать императору, — ответил Ирод. — Я посылаю тебя в Рим, там ты предстанешь перед его судом.
— Хорошо, отец. Император справедлив, да и его не так-то легко ввести в заблуждение. Он разберется, принадлежат ли послания с подписью «Акма» самой Акме или подделаны моими врагами.
Но Ирод побоялся выпустить Антипатра из своих рук. Он послал в Рим Николая и Архелая с выборочным описанием доказательств, представленных на первом суде, с копиями писем (но не самими письмами), представленными на втором суде, и с настойчивой просьбой разрешить ему немедленно казнить отцеубийцу. Ирод не. забыл о богатых подарках для Ливии и для официального императорского советника. Тогда же он отправил Вару в Антиохию блюдо ценой в двадцать талантов.
Назад: Глава седьмая МАРИЯ В АИН-РИММОНЕ
Дальше: Глава девятая КРОВЬ ЗАХАРИИ