Глава двадцать третья ЦАРСТВО БОЖИЕ

Иисус спросил учеников:

— Вы готовы принять крещение, какое я принял из рук Иоанна?

— Иоанн уже крестил моего брата Андрея и меня, — ответил ему Петр, — и Филиппа, и Симона Кананита.

— Он многих крестил. Но разве он смыл с вас мужскую гордыню? Некоторые рождаются, уже лишенные мужества, другие лишаются его на рынке рабов, но есть такие, что в преддверии Судного дня сами отказываются от него во имя царства Божия. Судный день придет неожиданно, как вор, и все тогда будет, как во дни Ноя. Люди ели и пили на свадебных пирах и нежно любились в свадебных покоях, но неожиданно полил дождь, затопило землю, и никто не спасся, кроме Ноя и его сыновей. Отрекитесь от радостей плоти, дети мои, или не будете допущены в царство Божие. Тот, кто хочет принять второе крещение, пусть примет его.

Первым опомнился Петр.

— Господин, я хочу.

Следом за ним, правда с меньшей готовностью, потянулись другие.

А Филипп спросил:

— Если нам нельзя любить наших жен, то почему бы нам не развестись с ними и не отправить их к их отцам? Мы теперь не те мужчины, с которыми они вступали в брак, и по Закону это было бы справедливо.

— Моисей разрешил развод поколению, погрязшему в грехах и обреченному умереть в пустыне. Просвещенный Шаммай установил его на вечные времена, но сказал: «Нет другой причины для развода, кроме прелюбодеяния». Потом Гиллель — светлая ему память — сказал так: «Для тех, кто еще чтит этот Закон, прелюбодеяние не могло остаться его единственной причиной. Жестокосердные мужчины так его повернули, что муж вполне может оправдаться перед Судом за развод с женой, если она плохо сварила обед или потеряла свою красоту. Остерегайтесь этого Закона. Жена, подавая мужу плохой обед или забывая прихорашиваться, или прелюбодействуя, обвиняет его в недобром отношении к ней. И чем серьезнее ее проступок, тем тяжелее обвинение. Пусть он осознает свою вину и простит ее, если хочет, чтобы Господь простил его, и хорошенько подумает, прежде чем развестись с нею».

— Что ты нам скажешь на это?

— То, что сказал Гиллель. Пусть тот, кто любит Бога, воздержится исполнять Закон, даже если было совершено прелюбодеяние. Когда мужчина берет в жены женщину, они становятся одной плотью, ибо соединены Богом и никем не могут быть разделены. Если виноват он, то он и ее делает виноватой; если виновата она, то он отвечает за ее вину, как если бы она была его собственной. Недаром Соломон говорил: «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов». И я говорю вам: только отказавшись от плотской любви, муж и жена соединятся в любви к Господу. Живущие во плоти о плотском помышляют.

Из Иерусалима Иисус повел учеников на юг, в Аин-Риммон, где его настигла весть от Иоанна. Там же в реке, протекающей в гранатовой роще, Иоанн крестил их всех и нарек пророками. Подобно Иисусу, ученикам пришлось отказаться от вина. Иисус благословил их и сказал:

— Любите друг друга. Иоанн спросил:

— По какой дороге пойдем, господин?

— По земле, пораженной бесплодием, и по земле, пораженной мором, а там, если Господь пожелает, к Северной Горе.

— Я пойду вперед.

— Иди и жди нас на Горе.

— Все услышат меня — от восседающего на троне царя до последнего бродяги.

Иоанн поручил своих учеников Симону из Гитты, самому усердному из них, и, не мешкая, направился в Галилею, взывая ко всем и к каждому:

— Раскайтесь! Раскайтесь! Царь идет!

На третий день он пришел в Сепфору, где жил Ирод Антипа, бесцеремонно отстранил стражника, ворвался во дворец и, потрясая своим посохом перед носом слуги, потребовал, чтобы его немедленно провели к Антипе.

Антипа в это время вершил суд, и его жена Ироди-ада сидела рядом с ним, когда Иоанн вбежал в залу.

— Я — Иоанн, сын Захарии! Пророк Господа! Эхо прокатилось по мрачным коридорам дворца. Все, кто был в зале, принялись укорять его.

— Веди себя пристойно перед царем! — В пределах дворца все называли Антипу царем. — Пади ниц!

— Тетрарх — не царь. Я верен царю Израильскому! Антипа не спеша перевел взгляд с изможденного лица Иоанна, с его налитых кровью глаз, с рыжей бороды и спутанных волос на плащ из верблюжьей шерсти, такой старый и рваный, что непонятно было, чем он еще держится. Он не испугался, но очень удивился:

— Разве мой отец Ирод вернулся из царства мертвых, что ты так расшумелся?

— Твой отец был царем иудеев, а не царем Израиля. Идем со мной. Ты преклонишь колени перед царем Израиля. И пошли за своим братом Филиппом, чтоб он тоже явился к нему.

— Кто этот царь?

— Я скажу тебе на ухо, — ответил ему Иоанн, поднялся по ступеням трона и прошептал: — Он — тот, кто не был убит фракийцами.

Антипа побледнел.

Иоанн помахал посохом и опять во всеуслышание обратился к нему:

— Вот тебе слово Господа. Оставь эту женщину, тетрарх, иначе постигнут тебя горе и изгнание. Отошли от себя порочную едомитянку или имя твое не очистится во веки вечные!

Антипа тридцать лет назад так же нарушил закон левирата, как его брат Архелай. В Александрии, на пути из Рима, он уговорил Иродиаду развестись с его братом Иродом Филиппом и стать его женой, хотя у нее уже была дочь.

Иродиада разгневалась:

— Мой господин, почему ты разрешаешь этому сумасшедшему кричать тут, что ему вздумается? Разве он не оскорбил меня, тебя и нашу дочь? И ты будешь не царь, а сын шестидесяти псов, если не бросишь его сейчас же в тюрьму.

Антипа судорожно сглотнул слюну, кивнул, но от страха не мог промолвить ни слова. Иродиада приказала двум стражникам увести Иоанна в тюрьму, но потребовалось еще десять стражников, чтобы надежно заковать его в кандалы.

В тот же вечер Антипа пришел к Иоанну и, оставшись с ним наедине, сказал:

— Поверь, я очень огорчен, но у меня гордая жена. Прошу тебя, скажи, как зовут нового царя и где его найти.

— Освободи меня, и я с радостью провожу тебя к нему.

— Завтра?

— Если сегодня ты отошлешь от себя свою жену.

— Значит, сначала я должен лишиться жены, а потом и трона?

— Лучше лишиться жизни, чем надежды на спасение.

Антипа вновь потребовал, чтобы Иоанн открыл ему местопребывание Иисуса.

— Я напишу письмо Филиппу, если ты скажешь. Но Иоанн покачал головой:

— Ты все узнаешь в свое время. Ты все узнаешь в свое время.

Антипа пригрозил Иоанну пытками, но Иоанн рассмеялся ему в лицо.

Тем временем Иисус, не торопясь, шел по Иудее, жестоко пострадавшей во время беспокойного правления Архелая и еще не восстановившей своего скромного благополучия. Нищие деревни могли бы достойно принять одного Иисуса, но тринадцать ртов не воодушевляли даже самых гостеприимных хозяев. Надо было дожить до нового урожая, а запасы подходили к концу. К тому же все ученики Иисуса, кроме Иуды, были галилеянами, а в Иудее всегда недолюбливали галилеян за вспыльчивость и упрямство. Старейшины заявляли, что закон гостеприимства обязывает кормить одного странника, а не много странников сразу, и с вежливыми благословениями выпроваживали их. Один, правда, вспомнил слова проповедника, сына Си-раха: «Накорми семерых или даже восьмерых, потому что не знаешь, что ждет тебя самого». И от души сказал:

— Будь вас семь или восемь, я бы с радостью исполнил сей завет.

В Кириаф-Иариме Иисус предложил ученикам разделиться и идти по двое, а через три дня ждать его в Ливоне на границе с Самарией.

По дороге он несколько раз пытался проповедовать, но его не слушали, и он сказал сопровождавшим его Иакову и Иоанну:

— Помните видение пророка Иезекииля? Скажите мне, когда в Великий день Господь начертает кровью букву Тав на лбах верных, чтобы спасти их, разве остальные не будут кричать: «Я — иудей с гор, что между Иерусалимом и равниной»?

Иаков и Иоанн печально покивали в ответ. В тот же день какой-то бедняк во имя Господа поделился с ними пригоршней плодов рожкового дерева, а на другой день бедная вдова дала им кусок заплесневевшего сыра и немножко хлеба. Воды в колодцах всегда хватало.

Когда они пришли в Ливону, там уже собрались все ученики, которые помогли богатому крестьянину собрать урожай, и он им хорошо заплатил. Во всей Самарии крестьяне жалели даже воды, и Иисус с учениками спешно направился в Галилею, пока не наступила суббота. Поздно вечером накануне субботы они были в Ен-Ганниме, но там собралось так много паломников, что Иисуса с его учениками никто не накормил, и они ночью едва не теряли сознание от голода.

Утром они пошли в поле, которое было частью большого землевладения. Филипп и Иаков-младший немного обогнали остальных и, сорвав несколько колосьев, растерли их в ладонях, но попались на глаза управляющему, который с двумя соседями шел в синагогу. Мудрецы когда-то называли это действие молотьбой и нарушением субботы, и управляющий пригрозил Иисусу, что непременно донесет о его учениках.

— Из какого города твои негодяи?

— Это голодные люди из Капернаума.

— Очень хорошо, — сказал управляющий. — Я обязательно сообщу о них в Капернаум. И сам буду свидетельствовать против них. Из-за самарян, греков и бродяг я бы не стал утруждать себя и терять два дня в самый разгар работы, но эти двое своими плащами и посохами обманывают людей, ведь они молотят зерно в субботний день. Совесть не позволяет мне скрыть их преступление, а посохи сломает о колено судебный чиновник.

— Мы тоже пойдем с тобой, — сказали соседи. — И тоже будем свидетельствовать в суде.

В тот вечер управляющий досыта накормил Иисуса и его учеников.

— Пока вас не признали виновными, — сказал он, — вы не виноваты, и я не хочу, чтобы вы плохо говорили о моем хозяине. Теперь ешьте, ешьте, пока у вас слезы не польются из глаз.

Тем не менее управляющий не изменил своего решения идти в Капернаум.

Старейшины синагоги в Капернауме поблагодарили его за то, что у него хватило духу довести дело до конца, таким оно показалось им серьезным. Однако Иисус потребовал, чтобы они прежде судили его, ибо он учитель и отвечает за своих учеников.

Его требование удовлетворили, и Иисус в первый раз предстал в качестве обвиняемого, однако вскоре все поняли, кто на самом деле судья и кто обвиняемые.

Иисус признал, что два его ученика сделали то, в чем их обвиняли, но заявил, что это была необходимость, и напомнил о другом случае:

— Разве вы не знаете, как поступил царь Давид в Номве, когда едва не умер от голода? Он попросил у священника Авимелеха, отца Авиафара, пять священных хлебов с алтаря и разделил их между своими людьми.

— Твои люди не умерли от голода.

— Неужели нужно умереть, чтобы показать, как ты голоден.

— И ты не царь Давид.

— Но мои ученики не ели священного хлеба. Они лишь воспользовались древним правом на колоски.

Если бы наши обвинители из Ен-Ганнима позвали нас к себе, как велит им долг, и поставили перед нами еду, эти люди не сделали бы того, что они сделали. Долг каждого человека — накормить странника, и если была нарушена суббота, то нарушили ее наши обвинители.

— Еды у них вдоволь, потому что сначала они нас опозорили, а потом все-таки накормили, — сказал Петр. — Я давно знаю жителей Ен-Ганнима, знаю, как они ставят вооруженную охрану у ворот в поле, чтобы возвращающиеся после Пасхи паломники не могли сорвать свои законные колоски.

Тогда заговорил один из судей:

— Все так, да не так, сын Ионы. Если ты не рвал колосья перед субботой и не надеешься сорвать после, то это не значит, что ты можешь нарушать субботу. Надо было взять еду с собой!

Иисус'ответил вместо Петра:

— Так и Авимелех мог бы ответить царю Давиду. Но человек для субботы или суббота для человека? Разве суббота не должна быть днем отдыха и радости? Зачем же делать из нее день голода и печали? А как радоваться и отдыхать голодному?

Зерноторговец, которого Иисус исцелил, когда в первый раз приходил в Капернаум, тоже был среди судей. Он сурово произнес:

— Царь Давид советовал нам полагаться на Господа и говорил, что ни разу в жизни не видел благочестивого человека брошенным в несчастье, а его детей просящими кусок хлеба. Кто соблюдает Закон, не ходит в субботу голодным.

— Это ты в похвалу себе? Мол, я богат и не желаю якшаться с бедняками. Они-де не соблюдают Закон. Но ведь виноват ты. Неужели пастух или пахарь должны лишиться Божьего благословения, если, работая до упаду, не в состоянии заслужить для себя спасение? Разве они могут по тридцать раз на день надевать и снимать молитвенные одежды, молиться столько же, сколько ты, и по сто раз мыть руки? Закон для тебя в удовольствие, и ты добровольно налагаешь на себя обязательства, о которых Моисей и не помышлял. Закон действительно создан, чтоб его исполняли с удовольствием, но то, что для тебя удовольствие, — для бедняков горе. И ты еще говоришь: «Этот человек нечистый, его нельзя пускать к нам».

— Мудрецы предупреждали нас: обнесите Закон забором, чтобы защитить его от посягательств и нарушений.

— Мудрецы говорили: «Огороди Закон и стань на страже его, но только не внутри ограды, иначе не увидишь, что делается за твоей спиной. Лучше стань за оградой и тогда все увидишь». Тот, кто оказывается внутри, превращает ограду в неприступную стену, защищающую вроде его личную собственность, из которой изгоняются бедняки.

— Ты хочешь соединить нас с теми, кто ест нечистое?

— Не только то, что входит в человека, грязнит его, но и то, что выходит из него. Чистое превращается в нечистое в теле человека. Вы едите сладкую пищу Закона, как сказано: «Приятная речь — сотовый мед», — но изрыгаете злые мысли, гордыню и глупость.

С этими словами Иисус указал пальцем на зерно-торговца и поведал собравшимся притчу о человеке, который, избавившись от нечистой силы, приводившей его в самые опасные места, решил возвратиться домой, но в выметенном и убранном доме он заскучал от одиночества и вновь, призвал к себе семь злых духов.

Председатель совета старейшин спросил Иисуса:

— Неужели ты, юноша, ставишь себя выше нас, поседевших над изучением Закона?

— Пусть вместо юноши, который должен молчать, когда старик изрекает глупость, скажет пророк Иеремия: «Как вы говорите: «мы мудры, и закон Господень у нас»? А вот лживая трость книжников и его превращает в ложь».

На этом суд закончился, и судьи, посоветовавшись, выразили Иисусу и его ученикам порицание, но не назначили никакого наказания. Тем не менее они отправили старшим братьям Иисуса — Иосии, Иуде и Симону — письмо, предупреждая, что если Иисус не вернется к плотницкому делу в Назарете, то его объявят сумасшедшим и за него возьмутся стражники Ирода Антипы.

Через два дня испуганные братья явились в Капернаум в сопровождении матери Иисуса. Узнав, что Иисус проповедует в доме сборщика податей толпе не очень добродетельных бедняков, Иосия послал мальчика сказать: «Твои мать и братья желают немедленно видеть тебя».

Несмотря на это («Чти отца и матерь твою»), Иисус не прервал проповедь и не вышел к матери, как сделал бы любой благочестивый еврей на его месте, ибо он понял, что не мать а братья приказывают ему выйти к ним.

Он ответил:

— У пророка нет ни отца, ни матери, ни братьев, а есть только его ученики. Сам Моисей благословил колено Левия такими словами: «Они слова Божьи хранят и завет соблюдают, но ни на отца, ни на матерь свою не смотрят и братьев своих не признают, и сыновей не признают». Так и вы все отрекитесь от отца и от матери, и от братьев, и от детей, если они мешают вам соединиться в любви с Господом.

Иосия пересказал ответ Иисуса старейшинам синагоги в Капернауме и со вздохом добавил:

— Увы, больше мы ничего не в силах сделать. Наш брат с самого детства был нахален и бесстыден, и мы умываем руки. Отдавайте его кому следует, ибо сказано: «Кто восстает на родителей своих, должен умереть». Разве сказанное нашим братом его матери не восстание?

Однако Мария, повернувшись к Иосии, спросила:

— Кто это восстает против матери? Только не мой любящий сын. Ты говоришь так, потому что лишил его законного наследства? Ты говоришь так, потому что он помирил тебя с Иудой и Симоном? Вспомни о порванной упряжи и устыдись. — И она повернулась к старейшинам. — Ни один сын не мог бы сделать для матери больше того, что сделал он. Ведь он отдал мне свой дом и все, что в нем есть, перед тем как уйти к ессеям в Каллирою. Да и не было такого, чтоб он не исполнил мое приказание. Это Иосию он не послушался, а не меня. Господь свидетель, мне не на что жаловаться.

Старцы жалостливо покачали головами:

— Вот они, матери Израиля! Матери Израиля! Всегда готовы отречься от себя ради недостойного сына.

Несмотря на протесты Марии, было решено, что Иисус оказал ей неуважение, поэтому, когда он вышел из дома сборщика податей, один из старцев набросился на него с руганью. Иисус же сказал:

— Успокойся, человече! Если я обидел мою мать, пусть она сама мне это скажет, и я у нее попрошу прощения. Но я знаю человека, и ты знаешь человека, который кричал: «Корван» , — и на самом деле посвятил оливковую рощу Богу. Однако не было ли это сделано назло отцу, который хотел купить у него эту рощу, но, как ему показалось, за слишком малую цену.

Старец побледнел и задрожал от стыда.

Через некоторое время Иисус получил письмо от трех председателей общин трех синагог Капернаума, в котором говорилось, что из-за его любви ко всему нечистому он отлучен от общины и если будет продолжать проповедовать, то его сдадут стражникам Ирода как смутьяна.

Иисус отправился в Хоразин, где с еще большим жаром проповедовал приход царства Божия, которое представлялось ему чем-то вроде возвращения к Золотому Веку. Однако он не забывал снова и снова призывать своих учеников не заботиться о еде, одежде и деньгах, потому что Господь всегда заботится о тех, кто Его любит, и отрешаться от всего земного ради полноправного гражданства в царстве Божием, подобно тому как ювелир иногда продает все свои камни ради приобретения какой-нибудь необыкновенной жемчужины.

— Слушайте книжников, — говорил он, — но не думайте, будто они своим дотошным изучением Закона приведут вас в царство Божие.

— Кто же тогда приведет нас в царство Божие? — спросил Иуда.

— Птицы, рыбы, змеи, все сущее на земле. Они никогда ничего не замышляют заранее. Один день жизни для них все равно что тысяча, и они славят Бога так же, как в Книге Даниила три отрока. Потому Даниил назвал троих своих соплеменников отроками, что царство Божие для невинных и простодушных, для тех, кто ест бобы, а не купается в богатстве.

И еще он сказал, что в Иерусалиме неправильно служат Богу Израиля как гордому и капризному тирану, Храм которого из мрамора и золота, а слуги надменны, ревнивы и жадны. Еще Гиллель говорил: «Чем больше слуг, тем больше воровства». На самом деле, Бог Израиля — добрый отец бесчисленных сыновей и дочерей, но Его царство не наступит, пока простые люди не признают Его своим отцом и не откажутся от фальшивой помпезности, созданной деньгами и мечом.

Однако это не значит, как объяснил Иисус, что людям должно вовсе отказываться от ремесел и землепашества. Пусть землепашцы еще не освобождены от проклятия, постигшего Адама: «В поте лица твоего будешь есть хлеб», — но они могут освободить себя от проклятого стяжательства, если все деревни будут зависеть только от себя и деревенские жители сообща владеть плугами, животными, постройками и, беря воду из собственного источника, будут отдавать от своего избытка тем, кто просит, но не брать за это деньги. Что же богач? Пусть работает вместе с остальными, а иначе пусть голодает среди ненужных мешков с золотом.

Фома спросил:

— Разве легко это исполнить?

— Не мир пришел я принести, но меч, потому что меч поднимут те, кто станет защищать теперешний мир. Но разве победит меч, когда простые люди помнят Бога? Резня же между господами ускорит их конец. Они подожгут собственный дом, если уже не подожгли его! Ибо, как говорит пророк Малахия: «Придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день». Страдания Мессии, которые есть преддверие тысячелетнего мира, начнутся войнами и резней.

Научив таким образом учеников тому, что такое царство Небесное, Иисус разделил их на пары, чтобы один из пары проповедовал, а другой исцелял, внушая раскаяние и надежду тем, кто больше всего в них нуждался, — бродягам, нищим, больным, грешникам, — однако заходить им было позволено только в израильские города и деревни и ничего не предпринимать там, где их встретят без радости. У них не было ни денег, ни еды, ни котомки, ни запасной одежды, но каждое утро они должны были преклонять колени и молиться о скорейшем приходе царства Божия, о прощении своих грехов и о хлебе насущном.

Иаков-младший сокрушался:

— Жаль, что мы плохо знаем Закон.

— Тот, кто имеет силы блюсти Закон, узнает его.

Иисус научил их исцелять больных словами: «Надейся на Бога, он спасет». Произнося эти слова, нужно было мазать пораженные члены маслом — тем самым оливковым маслом, которым ученики были помазаны в пророки. Иисус советовал им стать простодушными, как голуби, и хитрыми, как змеи, и строго наказывал им:

— Если кто спросит вас, чьей властью вы творите то, что творите, отвечайте прямо, не опускайте глаза, не дрожите и не мямлите: «Иисус из Назарета послал нас». Говорите смело: «Властью Господа Бога Израиля, благословенно имя Его. Мы — его пророки». Хороший пастух гордится своим царем.

Сам Иисус отправился в Самарию и, насколько известно, встречался там со священниками на горе Гари-зим. Перед Пасхой он призвал их к себе, сказав нужное слово служительнице голубки возле источника Сихор, но об этом не сохранилось никаких свидетельств. Еще до возвращения в Хоразин, где он назначил встречу ученикам, до него дошла печальная весть о смерти Иоанна Крестителя. По требованию Иродиа-ды и ее дочери Саломеи Антипа приказал отрубить ему голову.

Тридцать дней Иисус оплакивал Иоанна, и ученики, придя в Хоразин, не узнали своего отощавшего, с провалившимися глазами учителя. Сами они между тем были довольны собой. Они удачно целительствова-ли и проповедовали, и их слова пустили корни в сердцах людей. К тому же они привели с собой множество обращенных, желавших видеть учителя таких учеников. С ними пришли и ученики Иоанна, которые спросили Иисуса:

— Ты ли тот Великий, о котором пророчествовал наш учитель, или нам надо искать другого? Мы слышали много замечательного о том, как ты исцеляешь, как хромые у тебя начинают ходить, слепые видеть, глухие слышать, а прокаженные очищаются.

— Кто послал вас ко мне?

— Симон из Гитты, сменивший Иоанна.

Иисус знал его. Это был сын отступника саддукея, ставшего важным чиновником госпожи Ливии в Сирии. Конечно, Симон был усердным, красноречивым и храбрым человеком, но власть интересовала его больше добродетели. Он уже сделал себе обрезание, чтобы взять в жены девушку из семьи почитаемых священников, но когда его отец неожиданно впал в немилость и потерял свои деньги, с ним не подписали брачный контракт, и девушка вышла замуж за другого. Симон сначала было отчаялся и возмечтал о мести, но, испытав несколько приключений на службе у араба — хозяина каравана, — пошел в ученики к Иоанну, желая от него научиться тайнам пророческого искусства. После смерти Иоанна он решил прилепиться к Иисусу, перед которым Иоанн всегда благоговел, и от него узнать то, чему его не смог научить Иоанн.

Петр отвел Иисуса в сторону и с неудовольствием сказал ему, что Симон произносил целительную фразу, которую Иисус открыл только им, однако Иисус ему ответил, что эта фраза доступна всем, потому что в ней нет тайного колдовства. Тем не менее он не поверил Симону и так наказал Петру:

— Скажи ему лишь, что я проповедую милость Божью к бедным и счастлив, если ничем его не обидел.

(Позднее Симон из Гитты порвал с иудаизмом и принял от Досифея руководство новой сектой, провозгласившей синкретический культ, основанный на культе Геракла-Мелкарта и Богини-Луны, его возлюбленной. У него было двадцать восемь учеников, по одному на каждый из двадцати восьми дней, а еще полтора дня, недостающие до лунного месяца, представлял он сам и женщина. Эта женщина — Иезевель, жрица из Иераполя, которую он взял в жены и которая впоследствии стала известна среди его последователей как Селена — Луна, в то время как самого Симона называли Тельхин, то есть «Постоянный, который стоял, стоит и будет стоять». Он как бы олицетворял собой Бога-Солнца. Симон объявил, что властен менять погоду, властен благословлять и уничтожать взглядом, а также принимать любое обличив. Ни один из учеников Иоанна не последовал за ним, и претензии Симона оказались гораздо больше его возможностей.)

Как-то вечером двое из старцев Хоразина пришли к Иисусу. Они запретили ему проповедовать в их городе и посоветовали покинуть Галилею, если он дорожит жизнью. Они сказали ему, что Антипа по требованию своего управляющего Хусы хочет подписать приказ об аресте Иисуса.

— От кого вы это слышали?

— От Иоанны, жены Хусы. Она не посмела послать к тебе своих слуг.

— А почему вы, ненавидящие меня, пришли ко мне?

— Потому что мы израильтяне и не можем отдать израильтянина в руки едомитянина.

— Однако вы запрещаете мне проповедовать в Хо-разине, и ваш запрет хуже его угрозы.

— Однако Хоразин еще не вся Галилея. Иисус, усмехнувшись, поблагодарил их:

— Если эта лиса спросит у вас обо мне, скажите ему, что я буду проповедовать, где мне нравится, что я не боюсь завладевшего им демона и когда-нибудь не миновать нам двоим встретиться в Иерусалиме.

Однако не в правилах Иисуса было, по его собственным словам, метать бисер перед свиньями, поэтому он никогда во второй раз не возвращался туда, откуда его изгоняли власти. Покинув Хоразин и перейдя Иордан, Иисус направился в Новую Вифсаиду, или Юлию, столицу Филиппа Четвертовластника, примыкавшую к Старой Вифсаиде. Он некоторое время проповедовал, хотя ему было запрещено привлекать к себе новых людей, но множество обращенных вопреки запрету подняли такой шум вокруг него, что тамошние власти приказали ему покинуть город. Иисус вышел за ворота и, символически отряхнув пыль с сандалий, объявил, что в день Суда отраднее будет Содому и Го-морре, что стояли на берегу Мертвого моря и были разрушены Небесным огнем, чем новой Вифсаиде, Капернауму и Хоразину.

Иисус призвал к себе учеников и потребовал, чтобы каждый из них отобрал шестерых вновь обращенных и по двое отправил их в разные концы страны проповедовать среди язычников, а сам отправился в Заиор-данье к своему брату Иоанну-евиониту.

Возвратившись, Иисус узнал, что ученики все исполнили как нельзя лучше, и он послал их в Иерусалим на праздник кущей, но предупредил, чтоб его не ждали, на случай, если ему помешают обстоятельства. В Иерусалиме он объявился в последний день праздника, в день ив, когда Большой алтарь украшают ветками ивы. Каждый вечер из семи вечеров подряд священник, по обычаю, шел во главе праздничной процессии к Силоамскому пруду, держа в руках золотой кувшин вместимостью в три лога. Наполнив его, он при свете факелов и под звуки труб нес его на гору, потом через Водные ворота Храма — во Двор язычников. Там он отдавал кувшин другим священникам, произносившим нараспев слова Исайи: «И в радости будете почерпать воду из источников спасения», — которые подхватывались всеми присутствующими. Вновь вступали трубы. Левиты пели псалмы, махали ветками, плясали вокруг Большого алтаря, на который в это время лили воду из Силоамского пруда. И все пили молодое вино. С алтаря вода бежала в серебряный таз, а из него через трубу — в Кедрон. Этот обычай восходил к глубокой древности: «Господь Вседержитель сказал: «Лей воду в праздник, и дождь буду ниспосылать в свое время — это будут дожди благословения». Вечером последнего дня праздника кущей, дня ив, левиты не один раз, а семь раз обходили в пляске алтарь в память семидневной осады Иерихона.

Но в этот вечер произошло непредсказуемое. Когда священник ступил на берег пруда, громкий и приятный голос нарушил обычную тишину: «Жаждущие! Идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте и ешьте… Приклоните ухо ваше и придите ко Мне: послушайте, и жива будет душа ваша…» Благочестивые мужи молча договорили сказанное пророком Исайей: «… и дам вам завет вечный, неизменные милости, обещанные Давиду. Вот, Я дал Его свидетелем для народов, вождем и наставником народам».

Чтобы не портить праздник, Иисуса, стоявшего в кругу своих сподвижников из Галилеи, даже не попытались взять под стражу, а потом, когда процессия двинулась к Храму, его и след простыл.

Однако на другое утро все члены Великого Синедриона знали о случившемся. Никто не сомневался в том, что говоривший был Иисус, но и никто не мог сказать это наверняка. В сумерках отличить в толпе Иисуса, не выделявшегося высоким ростом, было невозможно. Бывший первосвященник Анна предложил привлечь Иисуса к суду за нарушение порядка, усмотрев в его словах не экстатический порыв, а провокацию, ибо в них было прямое обещание стать во главе революционного народа.

— Самому стать, это уж точно, — сердито сказал Анна и, вызвав всеобщий хохот, добавил: — Еще один Давид, которому не надо прикидываться сумасшедшим и пускать слюни по бороде.

Никодим попытался было возразить Анне, мол, не стоит доводить дело до суда, даже если свидетели подтвердят, что слова принадлежат Иисусу, в них вряд ли можно будет отыскать провокационный смысл. Книгу пророка Исайи цитируют при передаче воды из рук в руки во Дворе язычников, так почему же ее нельзя цитировать, беря воду из источника? Анна как бы шутливо спросил его:

— Ты случайно не ученик сумасшедшего Галилеянина?

Вмешательство Никодима оказалось решающим. Он был признанным авторитетом во всех вопросах, связанных с возлияниями и омовениями, но Анна все-таки смутил его, и он пожалел о своей несдержанности.

Иисус с учениками вернулся на берег Галилейского моря. Он много проповедовал в пределах Магдалы, где жили в основном рыбари, но ни разу не появился ни на базаре, ни в синагоге. Приобретя известность как нахлебник продажных женщин и сборщиков податей, как отверженный семьей осквернитель субботы, он собирал вокруг себя только подонков общества. Да и эти были наперечет, так что стражники, которым было приказано не спускать с него глаз, ни в чем ему не препятствовали и говорили друг другу:

— Вроде он честный малый. А старцы из синагоги ненавидят его, потому что он не против Рима.

Иисус покинул Магдалу, вместе с учениками переплыл Галилейское море возле Старой Вифсаиды и пешком направился вдоль Иордана до горы Ермон, которая стоит на северной границе древней израильской земли. Они побывали в гроте Ваал-Гада, где берет начало река Иордан, а сам грот находится в нижней части красного известнякового утеса, увенчанного Кесарией Филипповой, и посвящен богу Гада, козлоногому богу удачи, которого греки называют Паном. Иуда из Кериофа, прочитав греческую надпись: «Пану и нимфам», — спросил Иисуса:

— Иоанн Креститель знал, где берет начало река, в которой он крестил нас?

— Ее воды Господь благословил для наших нужд, и они всегда будут чистыми, хотя бы извергались из пасти мертвого пса. Ведь и Закон Моисеев не становится нечистым, лиясь с языка грешников в синагоге.

Они сидели на берегу и бездумно бросали в воду камешки, когда Иисус вдруг спросил учеников:

— За кого люди принимают меня?

— Одни говорят, что плащ Иоанна Крестителя укрыл тебя, как плащ Илии — Елисея.

— Другие — что ты Елисей. Третьи, что Елисей мертв и поэтому ты — Илия.

— Я слышал, как тебя называли Енохом.

— И Исайей.

— А вы что говорите людям?

В голосе Петра прозвучали нотки осуждения: — Ты Мессия. О тебе Господь сказал устами Давида: «Мой Сын, сегодня я обрел тебя». Иисус стал молиться вслух:

— Отец Небесный, если Ты открыл правду своему сыну, спасибо Тебе, если же он сам не знает, что говорит, прости ему. Пусть я помазан, но судьба моя известна одному Тебе. Подобно царю Давиду, я взываю к Тебе: «Охрани меня от греха самонадеянности, пока он не завладел мной. Охрани меня в чистоте и невинности».

Он никому больше не позволил произнести ни слова.

Взяв с собой Петра, Иакова и Иоанна, Иисус стал подниматься по южному склону горы Ермон, тогда как все остальные отправились в ближайшие деревни нести слово учителя. Иисус вышел в путь на заре и в полдень был уже возле вершины, где неистовствовал холодный ветер и снег не таял в лучах слепящего солнца. Там он стоял неподвижно, но с изменившимся лицом, громко беседуя с двумя невидимыми существами, которые постепенно обрели человеческий облик: один — царственного вида старца, с белой бородой, в белых одеждах и в золотой митре, другой — рыжебородого юноши в пастушеском плаще и с агнцем на руках. Ученики далеко не все разобрали из их беседы, обрывки которой долетали до них как во сне, однако они поняли, что Иисуса уговаривали не идти в Иерусалим.

Рыжебородый дух сказал ему:

— Брат, эта дорога не ведет к воротам царства Бо-жия, болота поглотят ее. Не иди по ней!

И белобородый подтвердил:

— Остерегись четвертого зверя, сын мой, или он подцепит тебя на рога и сбросит в бездонную пропасть!

— Должен я отказаться от своей, цели? — спросил Иисус. — Должен я бежать в пустыню, подобно Илии,  спасавшемуся от распутницы Иезавели? Или выждать, подобно Моисею, когда он на берегу Меривы успокоил возмутившийся народ, и, ударив посохом из кермесоносного дуба о скалу, напоил его?

— Ты пострадаешь хуже, — сказал рыжебородый, — чем страдал мой отец! Знай! Женщина уже приготовила для тебя западню.

И белобородый добавил:

— Авдий сказал: «Близок день Господень на все народы: как ты поступал, так поступлено будет и с тобою; воздаяние твое обратится на голову твою. Но, как вы пили на святой горе Моей, так все народы всегда будут пить, будут пить, проглотят и будут — как бы их не было».

— Разве кто из израильтян, — вскричал Иисус, — кроме одного. непорочного Еноха, отдал последний грош в уплату долга Божьего? А я заплачу свой долг. Но смогу сделать это только в Иерусалиме. Как говорил Гиллель — вечная ему память: «Если не теперь, то когда?»

Он твердо стоял на своем. И все менее вразумительными становились доводы спорящих, пока Петр не прервал бессмысленный разговор первыми словами, что пришли ему в голову:

— Учитель, место здесь красивое, но ветер холодный и домов не видно. Разреши нам построить из снега три хижины: одну для тебя, другую для Моисея и третью для Илии.

Видение тотчас исчезло.

Позднее, когда Петр все рассказал Иуде, тот решил, что дух, ошибочно принятый Петром за Илию, был Иоанном Крестителем, а дух, принятый Петром за Моисея, — Симоном, сыном Боефа, и с тех пор забеспокоился об Иисусе, потому что духи честных людей приходят только к честным людям и никогда их не обманывают.