Глава ILIII
Вулкан проснулся
— Где ты была?
Что ей ответить? Правду? Но Ольга просто не могла этого сделать. Молчать? Но ведь из этого тоже ничего не получится!
— А можно хотя бы завтра?..
Что ей это даст и почему завтра, Оля сказать не могла. Вернее всего, чтоб… чтоб просто не сегодня!
— Нет, дорогуша, извини, нельзя! И не спрашивай почему… Потому что мы имеем право знать немедленно, где пропадает каша внучка до такого времени… И куда это за ней бегает наш внук!
Из этой, как говорили в старых книжках, тирады можно понять, что ругалась бабушка. Которая, кстати, и была у них настоящей главой семьи.
— Но я, допустим, устала… баб… Допустим, я себя плохо чувствую.
— Не умрешь!
Канючь не канючь — ничего не добьешься. Уж Ольга-то это знала-перезнала.
И тогда она решила… решилась. Что тут тянуть кота за хвост? Рассказывать так или иначе придется… Можно, конечно, половину рассказывать, половину нет — как чаще всего и делается, когда беседуешь со взрослыми, а особенно с родителями. Однако что это даст? Ведь ей действительно надо посоветоваться! И, вернее всего, без бабки, деда и родителей в этой истории вообще не обойтись.
Так, может, имело смысл все сделать сейчас, прямо сейчас, пока Голубчик еще ничего не узнал, пока не начал действовать… Чего же, спрашивается, тянуть?
Глянула на Олежку, сидящего в углу. Тот едва заметно пожал плечами: твоя история, ты тут главная — сама решай!
— А скажите мне в таком случае, — начала Ольга, — я могу хотя бы надеяться?..
— Слушай, иди-ка ты к свиньям! — сказала бабушка в сердцах. — Она еще нам будет тут условия ставить!
Ольга посмотрела на дорогую половинку свою: «Ну что? Все-все-все, как было?»
И он ответил ей взглядом: «Да!»
Тогда, как бы послушавшись брата, Оля начала рассказывать. Лишь иногда поглядывала на Олега, и тот еле заметно кивал, словно бы подтверждая, что она действует правильно.
Говорила Оля… да минут пятнадцать, наверное, говорила, а это довольно-таки долго. Если сравнить с ответом на уроке, получится, что рассказ ее раза в четыре, в пять длиннее. Но взрослые слушали, не перебивая. Можно даже сказать: затаив дыхание. И все думали одно и то же, хотя и разными словами. Но, в общем, это можно было бы выразить в поговорке: маленькие дети — маленькие неприятности, большие дети — большие неприятности!
Наконец, как бы в подтверждение своей истории, Ольга вынула из-за пазухи ворох бумаг и разом выложила его на стол:
— Вот.
«Так ты… украла, выходит?..»
Но этой фразы никто из них не произнес. Она была бы несправедлива. И ни к чему бы не привела, кроме взаимных обид. Да и были ли у Ольги другие возможности?
Поэтому они спросили иначе. Спросил, собственно, дед:
— Как же все-таки ты его открыла, этот ящичек?
Дед Олава был, кстати, очень ловкий человек.
Но только в смысле движения, а вот что касается всевозможных замков и запоров, тут ему… не везло. Он ничего не мог открыть.
Ольга в ответ плечами пожала: я же, дескать, видела, как Голубчик действовал.
Старый Олава сделал удивленные глаза, покачал головой:
— Слушайте… что хотите, но это растет великая сыщица!
Оля быстрым взглядом посмотрела на чернокожего и седовласого деда своего: «Спасибо тебе!» — и в ответ получила: «Погоди! Я еще с тобой разберусь! Я еще тебе задам!»
Но ни звука они при этом не сказали друг другу. Могучей рукой старый Олава пододвинул к себе бумаги, достал из кармана очки, долго их протирал… Никто не смел сказать ему, что давай же, дескать, чего ты тянешь! Потому что… Бабушка действительно была главой семьи — это правда, но дед Олава был как Везувий, как спящий вулкан. На него вроде не обращают внимания, пока он спит, но стоит ему пророкотать лишь единую свою фразу, как все замолкают и слушают!
Теперь все они смотрели, как дед Олава медленно надел очки, потер лоб и стал читать, беря бумаги сверху по одной. Потом откладывал их в сторону, никому не показывая. И взглядом не разрешая к ним прикасаться.
Наверное, это было… наивно, однако Олава Джонович не хотел, чтоб члены его клана влезали в бандитские секреты. Чтоб он мог сказать: я один это знаю, со мной и дело имейте, а они тут ни при чем!
В стопке, принесенной Олей, оказались довольно-таки серьезные документы, и лучше всего было о них вовсе не знать никогда! Но еще худшее могло произойти, если те, чьи тайны оказались у Сильверов на столе, узнали бы об этом. Никто не любит, когда его секреты достаются чужим, а особенно этого не любят бандиты! Надо было действовать сейчас же, немедленно.
Олава Джонович встал:
— Я иду звонить. Какой у него номер? — Он посмотрел на Ольгу.
Тут Олег подал голос из своего угла:
— Не надо никуда ходить, дед.
Он подошел к столу и положил перед Олавой сотовый Лидии телефон… Не стоило спрашивать, откуда это, все и так было ясно. Говоря по правде, Олава Джонович ни разу не пользовался этой штукой. Ольга тут же раскрыла трубку, набрала номер.
— Ловкие вы у меня… детишки! — сказал дед как бы с неодобрением.
Но в трубке уже гудели низкие и редкие, как у всех мобильных, гудки. Так продолжалось долго, чуть ли не десять или даже одиннадцать гудков. Наконец Олава Джонович услышал, что на том конце несуществующего провода заговорили:
— Какого хрена?! — Голос у Голубчика был заспанный и похмельный.
— Нас может кто-нибудь слышать?
— Да какого хрена?.. Это кто там?!
— Вчера вечером у вас была не Лида Берестова. Так что вы не очень тут стройте из себя… мощного вепря!
За столько лет в России дед Олава, само собой, в совершенстве изучил русский язык. А все же в некоторых случаях он вдруг начинал говорить что-то не совсем то… Вот как сейчас — приплел какого-то вепря.
Однако на Голубчика это неожиданное слово как раз подействовало. Может, решил, что это особый, неведомый ему, блатной жаргон. И бандит вдруг заткнулся, как мелкий ворюжка, которого прищучили на рынке и обещают крепко побить.
— Теперь знайте: все бумаги… из каминного ящика у нас!
Ответом было долгое молчание, во время которого Голубчик, наверное, бежал в ту комнату, отпирал двери… И потом раздался рев.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю, урод?!
— А ты знаешь, что произойдет с тобой, если это попадет… к твоим знакомым?
Олава Джонович, конечно, не прочитал все бумажки внимательно. Однако он и так мог понять, что это в основном то, что теперь называется модным словом «досье»… Понимаете, что это значит? Это когда один человек собирает на другого разные сплетни или документы, похожие на сплетни. Я уверен, что вы, к сожалению, меня очень хорошо понимаете, потому что разговорами про эти «досье», про эти «компроматы» наполнены чуть ли не все телепередачи, за исключением, может быть, только футбола!
У Голубчика были как раз такого рода «материалы». Причем он собирал их на местных, как говорится, «авторитетов», с которыми старый Олава, естественно, не был знаком. Но когда живешь в городе, не особенно большом, то невольно узнаешь, кто глава администрации, кто самый богатый человек, а кто… авторитеты! Какое-то имя ему попалось знакомое, а про остальных Олава догадался — просто по их прозвищам, кликухам, которые упоминались в бумагах: Козырь, Немец, Соколята, Глаз. Обычных людей так не назовут.
Олава Джонович, конечно, не мог этого знать наверняка, просто сказал — и все. Но, оказалось, попал!
Он понял это по тому, как замолчал вдруг Голубчик.
— Ну, так что будем делать? — спросил Олава.
— А тебе чего надо? — И Голубчик выругался.
— Не мне надо, а тебе! Давай встретимся, я отдам твои… бумаги и кое-что скажу.
— Где? — сейчас же выкрикнул Голубчик.
— У цирка… Спокойно! Просто я цирковой артист.
— Да я-то не цирковой и не артист! — глумливо хохотнул Голубчик. — Мне в твоем цирке делать нечего!
— Приедешь. Как миленький! Причем один.
— А ты с кодлой, да?
— Мне, — сказал Олава, — уже шестьдесят два года. И я буду только с женой… Так что не трусь!
При этом Голубчик не мог видеть, конечно, какие у этого шестидесятилетнего «дедушки» плечи и сколько раз он может поднять двухпудовую гирю, одновременно приседая.
— Ладно, и ты не бэкай, — сказал Голубчик, — буду один.
— Тогда через три часа, то есть в половине пятого утра.
— Ты что, охренел — в такую рань?
— А иначе я не смогу. Утром уезжаю из города.
— Ладно, пошел ты… Приеду!
— Но будет он не один, — папа-Сева покачал головой, — и ты это прекрасно знаешь… Возьми с собой меня!
— Никого из вас мы не возьмем! — вдруг жестко сказала бабка. — Сами управимся. А вам еще жить да жить… — Потом она посмотрела на мужа своего: — А ты не хочешь позвонить Иван Петровичу?
Если кто-то забыл, Иваном Петровичем звали знаменитого фокусника Янцзы. И дед, услышав этот совет, утвердительно кивнул:
— А почему, как ты думаешь, я назначил на четыре тридцать?.. — Он усмехнулся, как усмехаются мальчишки, когда им удается выгодно и удачно похвалиться.
Потом дед Олава строгим голосом узнал у ребят, как пользоваться сотовым телефоном, и ушел в свою комнату. А близнецам наказал, чтоб они немедленно ложились!
Те не смели ослушаться.
Но Ольга думала, что это неправильный приказ, — конечно же, она не уснет: разве уснешь тут! Вошла в свою комнату, решила прилечь, а чем еще заняться в час ночи? Стала все вспоминать, потом как бы снова оказалась в комнате с камином, снова нажала ту кнопку под картиной. И на этот раз вдруг завыла сирена. Да так жутко завыла, что и представить себе невозможно.
Сейчас же в комнату вбежал Голубчик, бросился к Ольге. А она вдруг прыгнула прямо в распахнутое — в распахнувшееся перед нею окно. И полетела. Но не вниз, как следовало бы всем предметам, которые «тяжелее воздуха», а вверх, потому что поняла наконец, как преодолевать тяжесть!
Короче говоря, как вы уже догадались, наша подружка спала.
