Глава XXXIII
Под деревом в метель
Все-таки этот вечер удалось кое-как дожить. Во многом и потому, что Олежка пребывал в сладких воспоминаниях, о свидании со своей золотой и серебряной Лидой. Ольге это было слегка обидно-, однако очень слегка. В самом деле, как левая рука может обижаться на правую, если правая, например, держит букет цветов, а левая — нет?! Так подумала Ольга на самом краешке сна. И потом провалилась в эту медовую, мягчайшую пропасть. И ничего плохого этой ночью ей не снилось. Как и, можно сказать, всегда…
— Ну? Ты ему ничего не говорила?!
Лида и Ольга сидели в школьном кафе за отдельным столиком, кругом веселился народ, отмучившийся после занятий… Да, конечно, здесь все было в курортном режиме. Но, что там ни говори, а уроки есть уроки, и учителя есть учителя, поэтому разрядка все равно необходима!
Ольга ничего не ответила на Лидии вопрос, лишь внимательно, пытливо, как раньше писали
в книжках, смотрела на свою… подругу. И без этих многоточий теперь уж не обойтись!
— Ну что ты на меня смотришь? — сказала Лида почти сердито. — Неужели думаешь, я просто так это сделала? Неужели ты не догадываешься, что на это у меня были самые крутые причины!
Оля ничего не успела ответить после такой, можно сказать, атаки, а Лида вдруг поднялась:
— Идем отсюда! Здесь все на меня смотрят! Идем на улицу!
Хотя там была настоящая метель, это напоминал о своем скором приходе февраль — кривые дороги. Однако Ольга не стала спорить, поднялась из-за уютного столика.
Они вышли на школьный двор, миновали заснеженный, сейчас очень тихий, очень безлюдный парк, который был частью Острова, выбрали скамейку — самую дальнюю, можно сказать глухую, стоящую в углу у стены.
— Садись, не бойся, я недолго! — сказала Лида, словно собиралась Ольгу в чем-то обвинять.
А сама говорила долго! И они в результате здорово промерзли. Но обе не заметили этого.
Нам можно рассказывать это не так подробно, не передавать каждое Лидино слово и каждую ее слезу, которых, кстати, было пролито немало… Итак, вот эта история.
Живет девочка, горя себе не знает. И даже более того — имеет все, чего только пожелает ее душа. И на Канарских островах она от простуды лечится, и на горных лыжах покататься может во Французских Альпах (есть такие замечательные горы, а в них еще более замечательные и очень дорогие курорты), и… Да господи боже мой, хочешь — заведем тебе тигренка? И завели бы, если б вовремя не поняли, что это довольно-таки опасное дело.
Я не к тому это пишу, что «девочку баловали». Были бы у наших родителей такие же возможности, как у господина Берестова, они, наверное, давали бы нам то же самое. Я к тому только, что, когда человек буквально утопает во всем прекрасном и замечательном, ему отчего-то хочется… какой-нибудь гадости.
Что-то подобное произошло и с Лидой. Все было у нее: и лучшие книги, и лучшие фильмы, и в Москву на премьеру в Центральный детский театр на папином самолете. И так далее и тому подобное. Но вдруг, необъяснимым образом обведя вокруг пальца бдительных охранников, она стремительно познакомилась с Димкой Стариковым… господином Стариканди. Стремительно еще и в том смысле, что дико стремилась к этому!
По своему обычаю, Лида не говорила, кто она такая. Гуляла со Стариканди, а когда ей надо было поцеловаться, отправляла Пашу в другой конец сквера или улицы,
А Стариков, кстати, тоже был непростой человек: звезда — пусть и местного значения, но звезда! Приятно быть подружкой атамана, уж вы поверьте. Приятно крутить судьбами твоих неожиданно появившихся подчиненных, приятно и даже дико приятно рискнуть. Причем не папиными долларами, полученными на карманные расходы, а собственной жизнью! Хотя бы ее частью… А как это? А, например, пойти к поезду Барнаул — Москва, встретить «одного делового пацана» и взять у него некий пакет.
— А там что? — спрашивала Лида.
— А тебе обязательно это ущучивать? — зло и весело щерился Стариканди.
— Обязательно!
— Там соломка.
— Что?..
— Темная ты, куколка. Соломка — это наркота! Так тебя устроит?.. Это без вариантов колония! И очень даже возможно: менты за ним секут… — опять ощерился.
Была у Стариканди такая манера: вместо улыбки поднимать правую часть верхней губы, словно он хотел показать, какой там у него клык.
— Ну что, сделаешь или..? — И далее он употреблял словечко, которое в другом обществе считалось бы отвратительным.
Оно и было отвратительным. Однако только обжигало томительно, покалывало, покусывало изнутри. Лиде становилось противно и… приятно.
Там было много всего, много всяких «деталей», и она некоторые Ольге рассказала, а некоторые не стала. Потому что гадкие вещи рассказывать тяжело, хоть они и кажутся поначалу вроде как героическими.
И однажды наступает вдруг момент, когда ты совершенно отчетливо понимаешь: это все дрянь, грязь, отрава. Не словами понимаешь, а самой душой. И у тебя — непреодолимое желание вырваться.
Только это удается далеко не всем. Большинству девчонок из той Лидиной компании просто деваться было некуда: они в этом живут с самого, можно сказать, детства. Да у них иной раз дома еще хуже, чем в той компании. Здесь хоть тебя кто-то вроде бы любит. А дома — никто! И такие девчонки, конечно, — остаются.
Но у Лиды-то, слава богу, было куда уйти, было чем от них защититься. Она их, в сущности, не боялась. Она в них просто играла. И вот однажды, когда новизна и острота прошли, когда Лида увидела, что это такое на самом деле, она решила, как там выражались, «резко отвалить».
Однажды просто не явилась на встречу со Стариковым, перестала ходить в места его, так сказать, обитания… К тому времени Стариканди уже знал, кто такая Лида Берестова. Но одно дело — знать, другое дело — в ее крепость проникнуть. Лида на это именно и рассчитывала.
Стариканди, понятное дело, позвонил, Лида ответила, что занята, что у нее много теперь работы по школе, что она поступила в более сильный класс. Все это было полным враньем. Но ведь так всегда поступают воспитанные девочки, когда хотят дать своим кавалерам знать, что они решили «начать новую жизнь».
Сперва Димка так и среагировал — вроде бы расстроился, типа: не знал, что делать, и бегал по стеночкам с горя. Однако это на Лиду нисколько не подействовало. И Стариков будто бы отстал, поняв безнадежность своего положения.
Но вдруг недели через две после того, как Лида «отшила» его в мягкой товарищеской форме, Стариканди позвонил снова:
— Надо встретиться, королева, — сказал он каким-то новым, чужим голосом.
Непонятно почему, но Лида вдруг испугалась. Правда, сумела переназначить встречу на якобы более удобное ей время: чтоб Стариканди не догадался, что она дергается. А сама в это время дергалась и проклинала себя, зачем было оттягивать свидание на лишние три часа нервотрепки.
Наконец они встретились. Чтобы Стариканди не совался с объятиями и прочим, Лида пригласила его в свой джип — по случаю якобы ветреной погоды. Там не только был верный Паша за рулем, но и сама она чувствовала себя намного уверенней, а Димка… да он, может быть, никогда в жизни столько «манишек» не заработает, чтобы поиметь такой кар.
Стариканди попробовал ее вынуть на свежий воздух под каким-то предлогом, но Лида холодно объявила, что у нее насморк.
— Смотри не пролети на своей игре, — сказал Стариканди тихо.
Он вынул из бокового кармана куртки… пачку фотографий. Вернее, Лида лишь догадалась, что это фотографии, потому что пачка вся лежала вверх обратной стороной. Вопросительно, со своей клыкастой усмешкой посмотрел на Лиду:
— Хочешь прикол покнокать? — И, не дожидаясь ответа, перевернул фотографию, лежавшую в стопке первой.
Лида увидела себя сидящей на коленях у Стариканди с довольно-таки глупой улыбкой. Она точно не помнила, но, возможно, это было в тот раз, когда кто-то там принес упаковку баночного пива. И она — первый раз в жизни по-настоящему — пила… выпила. Может быть, не так уж и много, всего две маленьких баночки. Но для нее это была доза!
Тогда еще Лиде сильно нравилось, что с нею происходит, как она ловко обманывает Пашу: заходит в парадное некоего дома, закрывает дверь, а потом с другой стороны вылезает из окошка между первым и вторым этажом, прыгает, а там ее уже Димка ловит.
А Паша, он не то чтобы плохо ее стерег, он просто был уверен, что ничего не случится, И квартиру он знал, куда Лида якобы ходила. Она туда действительно пошла один раз, показала Паше, он и успокоился. Даже иногда не стоял перед домом, а уезжал… конечно, если она ему разрешала.
Итак, снимок относился к той поре, когда Лиде сильно нравилось общаться с Димкой и всей его «котлой». Она и не заметила, как ее там снимали… Но теперь ей этот снимок уже сильно не нравился!
Хотя, впрочем, он не был и особенным криминалом.
Конечно, от папки поощрения за него вряд ли дождешься. Ну да ничего, объяснимся как-нибудь. Допустим, это была репетиция к любительскому спектаклю… якобы.
Поэтому она сумела себя пересилить, подняла на Стариканди равнодушно-презрительные глаза, в которых не примешивалось даже капельки страха. Хотела сказать ему, что это пошлость, — прежде всего, что она не ожидала от него такой мелкой мести, что… да, в общем, тут много чего можно было бы наговорить, и все по делу. Но Лида, конечно, не могла этого сделать, ведь на переднем сиденье находился Паша.
Да она и не успела… Даже пригвоздить его взглядом она не успела. Потому что Стариканди открыл следующую фотографию. И там Лида увидела себя стоящей на перроне их Чашкинского вокзала. Она просто стояла — в этой фотографии вообще, казалось бы, не было ни малейшего криминала. Но Лида, увы, так думать не могла, потому что через пять или десять минут после мгновения, так сказать, запечатленного на этом снимке, Лида подошла к высокому, усатому дяде в пенсне и с лысиной. О лысине она узнала, когда человек этот на минутку снял шляпу… Такой был условный сигнал — что можно подойти. Да и Лида не знала его в лицо. Надо было спросить:
— Вы Семен Семенович?
Помнится, ей это дико нравилось тогда — условный знак, пароль…
Чувствуя, как все внутри сжимается от рискового веселья, она спрашивала у Стариканди:
— А чего, Димон, у того дяхона настоящая плешь или это парик?
Теперь Лида отчетливо поняла, что и «любовная» фотография не была случайной — за нею, как говорится, «секли»! И можно было только догадываться, что там еще заснято на этих карточках! С трудом Лида проговорила:
— Чего-то душновато здесь… Не хочешь прогуляться?
Димка даже не стал отвечать, просто открыл дверцу и вышел: ведь Лида Берестова теперь полностью была в его руках. И он это знал, и она. Оставалось только договориться об условиях сдачи в плен!
— Не ожидала я, что ты такой… сволочь! — Это была последняя попытка проявить свою силу.
Стариканди опять даже слов на нее тратить не стал, даже самых слабеньких из своего немереного запаса. Только придавил Лиду спокойным и беспощадным взглядом. Не знаю уж, кто и на кого так смотрит. Может быть, юный натуралист, когда прикалывает к картонке живого жука, а тот гребет по воздуху корявыми лапками, но сделать ничего не может!
— Через неделю принесешь тысячу, — сказал Стариканди.
И по его тону Лида поняла, что торговаться нет никакого смысла, что она никогда ему не нравилась, что всю историю подлый мальчишка затеял только для того, чтобы поиметь потом деньги… Лида была не права. Она Димке нравилась, но, когда речь пошла о возможном заработке, он стал мыслить по-другому.
И было еще одно обстоятельство, которое появилось у Стариканди, а ударило по Лиде. Но об этом немного позже…
Денег, между тем, у нее не было. То, что их нет у нас с вами — огромной тысячи долларов, — это само собой понятно. Но чтобы ее не было у Лиды, которая… и тэ дэ, — такое вроде бы казалось неправдоподобным. Но дело в том, что миллиардер Берестов в какой-то педагогической книжке прочитал: деньги портят детей. И, давая Лиде буквально все, что она придумает (но только для здорового образа жизни), он в деньгах ее здорово стеснял. Да и зачем ей эти «шелестящие бумажки», когда Лида все могла взять в любом магазине города, предъявив только карточку со своей фотографией.
Ну, естественно, о бриллиантовых колье речь не шла, а всякие мелочи в пределах двухсот-трехсот рублей — всегда пожалуйста!
В такой она оказалась ситуации. Стариканди требовал только «наличман».
Под исход условленной недели он прислал ей письмо, которое случайно попалось на глаза Ольге. Дальше он позвонил и сказал, что счетчик включен и будет нарастать по сотне в день!
Это, конечно, невиданные проценты. Но ведь Стариканди был начинающим бандитом, не знал, что и рэкету надо соблюдать какие-то приемлемые законы. Димка гнул свое и сказал, что после того, как перевалит за три тысячи и Лида все не будет отдавать, он ее «сдаст»: отправит карточки в несколько московских газет, которые никакого Берестова не боятся и «устроят такую бяку, что мало не покажется»!
Так говорил этот тип, как видите, используя самые затасканные выражения, но ведь бандиты, как опытные, так и начинающие, не владеют языком высокой поэзии.
— У тебя с собой эти карточки? — спросила Оля.
— Некоторые, — ответила Лида неохотно.
Она вынула из своего школьного рюкзака кожаное портмоне для хранения чего-то значительно более достойного и показала четыре карточки: Лида на перроне, Лида возле некоего — действительно усатого человека. Далее: другое место, другой день, Лида берет у Усатого какой-то сверток. И еще один такой же снимок, где главные действующие лица снова Лида, сверток и Усатый.
Ольга с удивлением смотрела на эти карточки:
— Ну и что они тебе, Лида? Какой тут криминал-то?.. Поговорила со своим знако…
— Да это, оказывается, известный наркокурьер! Его милиция разыскивает!
Со страхом Оля всматривалась в почти добродушное лицо наркокурьера, а Лида, убрав фотографии, продолжила свой рассказ.
Ужас с каждым днем все сильнее проникал ей в душу и все крепче сжимал ее. Наконец однажды она увидела, как отец положил в ящик своего письменного стола пачку долларов. Лида не знала, сколько там было, но точно, что много — больше тысячи! И тогда она решилась!
Ольга до последнего времени все как-то не могла поверить, что это сделала Лида. Знала уже, чем рассказ кончится, а все равно не верила!
Сперва Лида стащила у отца его пульт, которым он открывал и закрывал дверь, не общаясь со сторожами… И сделала себе такой же.
— Как ты сумела?! — изумилась Ольга.
— Да там все довольно-таки примитивно, — сказала Лида с тоской, — я его сразу рассекла… Да и шифр, который он взял, — тоже. Я видела однажды две первых цифры — один и девять, — ну и догадалась, что он взял год своего рождения: тысяча девятьсот пятьдесят третий.
Ну да, ведь Александр Валентинович не думал, что его станет грабить собственная дочь! Плюс еще Лида понимала в электронике: на свою голову Берестов приказал ввести на Острове усиленное изучение электроники и компьютера, ему казалось — это пригодится дочери в дальнейшей жизни… И вот пригодилось!
Дождавшись, когда отец уедет в Швейцарию, Лида провернула все очень легко и просто… Почему легко и просто, да потому что никто ничего подобного от нее не ожидал! Попробуйте украсть что-нибудь у самого себя, и вы увидите, как трудно будет — даже очень опытным криминалистам — обнаружить «преступника». Именно потому, что ведь никто не ожидает такого, понимаете!
Но я, конечно, предлагаю вам здесь не настоящий, а лишь мысленный эксперимент!
Лида же провела «эксперимент» настоящий!
— А зачем же ты Олега пригласила в тот день?.. Нарочно?!
— Да. — Лида говорила это, не поднимая головы, словно бы стараясь что-то рассмотреть на своих перчатках меховых. — Ну, чтобы я все время была у кого-то на глазах… это — во-первых. А во-вторых, чтобы не было подозрительно, почему я в простой день оказалась в Лесу…
Так у них называлось это место, где стояли ее и отцов дома, — Лес.
— Ну, и дальше все по схеме, — глухо говорила Лида, хотя вполне можно было уже и не продолжать!
А Ольга смотрела на нее и… нет, она уже, конечно, знала, что это Лида сделала. Но все равно не могла поверить!
— Ты с помощью свечки и тряпок пропитанных подожгла, да?
— Ну вроде того… Вошла, открыла стол, а потом…
Денег, между прочим, оказалось две тысячи восемьсот долларов.
— Ты их уже отдала ему?
— Нет…
— Почему же?!
— Да противно, Оль! Пока до трех тысяч не доползло, я и тяну — ведь все равно, сколько ему отдавать: две двести или две пятьсот!
— А когда исполняется срок на две восемьсот?
— Завтра… Сходишь со мной?..
— Ладно!
Тут они подумали об одном и том же, посмотрели друг другу в глаза.
— А Паша-то… — сказала Ольга.
Лида махнула рукой и заплакала. Потому что охранник, которому ни за что ни про что досталось на этом «Лидином пожаре», лежал в больнице. У него оказалось сотрясение мозга. Ну и сильные ожоги на лице.
Через несколько минут, утерев слезы, Лида сказала:
— Прошу тебя, Олегу только…
— Я же обещала!
А сама прямо с ужасом думала, как ей трудно будет скрыть это от родной половинки.
И не знали они, что еще полчаса назад Олег, в ужасной тоске обежав все здание Острова и не найдя своей ненаглядной Лидочки, вдруг из окна коридора на третьем этаже увидел Лиду и Ольгу, сидящих на лавочке. Вот это класс!
Мгновенно возник план. Метров за тридцать до девчонок он залез на ограду, затем, балансируя и всякий раз рискуя оступиться и упасть на острую чугунную пику, из которых состояла ограда, дошел до могучего вяза, под которым стояла «та самая» скамейка. Продолжая демонстрировать чудеса циркового искусства, Олег прошел по толстому суку до ствола.
Теперь оставалось только с гиком и воплем кинуться на них сверху… не на них, конечно, а в сугроб рядом:
«Попались, голубушки!»
Но обрывок услышанной фразы остановил его. Олег замер на дереве и услышал Лидино признание почти от первого и до последнего слова.
А потом, когда девчонки ушли, еще сколько-то сидел на дереве и не хотел спускаться: мир обрушился, Лида оказалась… не Лидой!
