9
Это случилось в середине октября злополучного 1845 года: на картофеле, собранном в августе, появились первые коричневые пятна. Обнаруженному еще в 1843 году на Восточном побережье Америки грибку фитофторы — Phytophtora Infestans — понадобилось всего два года, чтобы перебраться через Атлантику и распространиться во Франции, Швейцарии, Германии и на юге скандинавских стран. Но самое разрушительное действие он произвел в Ирландии. Фитофтора неумолимо и последовательно съедала листья, стебли, а за ними и клубни растения.
Все лето 1845 года шли непрерывные проливные дожди, и поначалу ботаники приписывали гниение картофеля этой неодолимой сырости. В действительности же сельское хозяйство оказалось беззащитным перед новым, невиданным бедствием, принесшим ужасающий голод в страну, где ежедневное потребление картофеля на душу населения составляло около шести килограммов. Религиозные конфессии дали этой катастрофе свое объяснение: то была кара Господня за грехи ирландского народа, за все пьянки, дебоши и насилия, что неизбежно отмечали каждую ярмарку, каждый праздник, вообще, любое сборище.
Элеазар также был недалек от этого эсхатологического толкования случившегося; более того, он склонялся к мысли, что его страна навеки проклята, отринута Богом. Все — и религиозные сомнения, заставлявшие его разрываться между Моисеем и Иисусом, и почитание Ветхого Завета протестантами, а Евангелий — католиками, уповающими на благодать, и унижения, перенесенные в связи с женитьбой на Эстер, и, главное, невыносимое зрелище крестьянских бедствий да еще тяжкий гнет преступления, свершенного против управляющего фермера-протестанта, — вся эта накопившаяся горечь жизни оправдывала в глазах Элеазара гибельную катастрофу, постигшую страну, и бегство тысяч ирландцев в Америку. Когда земля проклинает человека, извергает его из себя, ему только и остается, что собрать самое ценное и самое легкое из своего достояния и пуститься в дорогу с женою и детьми. Эстер вполне одобряла исход католиков, составлявших подавляющую часть эмигрантов, и потому склонилась перед решением своего супруга. Что же касается детей, то они заранее восторгались путешествием, казавшимся им волшебным приключением.
Словом, куда ни глянь, уехать было легче, чем остаться. Стоило лишь уступить тропизму, увлекавшему в порты отплытия самых молодых и самых предприимчивых. Лендлорды сгоняли со своих земель все больше разорившихся фермеров. На каждом шагу встречались заброшенные, опустевшие дома и селения, и уж совсем бессчетно было обветшалых лачуг, где в голодном одиночестве беспомощно угасали брошенные старики. Тяга к Новому Свету становилась тем более неодолимой, что американская колония ирландцев, уже довольно многочисленная, особенно, в Новой Англии и Бостоне, снаряжала военные корабли, груженные продовольствием для бывших соотечественников, и те, доставив его в Ирландию, возвращались назад, в Америку, с тысячами новых эмигрантов на борту.
Многие ирландцы перебирались сначала в Англию и уж затем покидали Европу, отплывая из Ливерпуля. Другие садились на корабли прямо в Корке, на юге страны. Именно этот путь и выбрал Элеазар. Их отъезду способствовала неожиданная щедрость родителей Эстер, снабдивших семью нужной суммой на оплату морского путешествия — по 7 фунтов на человека — и на питание в течение сорокадневного плаванья. Элеазар простодушно радовался этой нежданной милости, пока не услышал, как Кора пробормотала себе под нос: "Они рады-радешеньки избавиться от нас".
И, однако, девочка ждала этого грандиозного, загадочного путешествия, как ждут неведомого счастья. Когда домашние встали перед жестоким выбором — что взять с собой, что оставить, — она первой назвала арфу. Эстер благодарно улыбнулась дочери, и у Элеазара не хватило духу возразить, несмотря на явную бесполезность этого громоздкого и, вместе с тем, хрупкого инструмента. Ведь в арфе была заключена сама душа их родной Ирландии, можно ли было оставлять ее здесь?!
В остальном, Кора совершенно не интересовалась сборами; она часами сидела над листом бумаги, изображая во всех подробностях большой парусник. "Это наш корабль, — отвечала она коротко на все расспросы. — Это мой прекрасный пароход!". И она с удивительной точностью вырисовывала мачты, паруса и реи, хотя в своей коротенькой жизни видела никак не больше трех подобных кораблей.
