15

Пустыня — это пустота, населенная взглядами. Элеазар и его близкие полагали, будто странствуют в абсолютном одиночестве. И, однако, их маленький караван не избежал опасного соседства с индейцами и бандитами. Очень скоро путникам пришлось убедиться в этом.

В то утро Кора обнаружила стрелу, вонзившуюся в стенку заднего фургона. Ночью никто ничего не слышал. Вероятно, она была выпущена с очень большого расстояния еще на рассвете, если не раньше, лучником, видящим в темноте не хуже Василька. Элеазар озабоченно разглядывал стрелу. Ее острый, как бритва, наконечник был выточен из темно-зеленого обсидиана, а стержень сделан из ветки орешника, тщательно отполирован и украшен пучком перьев коршуна.

Элеазар протянул руку, собираясь вырвать стрелу, но тут вмешалась Кора.

— Оставь, папа! Не трогай ее!

Отец удивленно взглянул на девочку.

— Это хорошая стрела, — продолжала Кора. — Она прилетела с ночных небес.

Ей хотелось добавить: "Она принесет нам счастье", но она вовремя поняла, что отец, презиравший всяческие суеверия, не одобрит этого. Элеазар испытующе взглянул на дочь и, пожав плечами, принялся запрягать лошадей.

День показался им бесконечно долгим из-за палящей жары и страданий несчастного Бенджамина, который без конца стонал и трясся от озноба, лежа в гнездышке из нескольких одеял, устроенном для него в первом фургоне. К вечеру они сделали привал на берегу обмелевшей реки. Судя по ширине и глубине русла, где сейчас еле сочился узенький ручеек, в сезон дождей эта река стала бы для путников грозной преградой. Но даже и теперешний переход требовал от лошадей тяжких усилий, и пастор принял решение заночевать на левом берегу, чтобы назавтра пересечь реку со свежими силами.

Однако, ему пришлось горько пожалеть об этом: среди ночи он услышал глухой рокот, поднимавшийся со дна реки. Погода стояла ясная, но могло случиться, что отдаленная гроза пригнала с верховьев в сухое русло водяной вал, чреватый для людей многими бедами. Бывало, целые караваны, избравшие своим путем высохшее русло, погибали, сметенные этими бешеными волнами.

Элеазар зажег фонарь и поспешил на берег. По мере его приближения, рокот усиливался и вскоре перешел в оглушительный рев. Пастор никак не мог понять, что за огромная черная масса движется там, в глубине. "Настоящий Апокалипсис! — подумал он. — Тысячи грешников, гонимых во мраке гневом Господним!"

Но вскоре слившиеся силуэты приняли более четкие формы, а в громоподобном шуме стало различаться низкое мычание. И, наконец, пораженный Элеазар увидел, как по другому берегу медленно прошествовало гигантское чудовище — бизон, самец метров двух в холке и весом в добрую тонну, — скорее всего, вожак стада, которое с грохотом катилось в том же направлении по дну реки. Какое счастье, что этот мощный живой каток не встретил на своем пути фургоны семьи О'Брайд! Их спасла высохшая река, принявшая в свое русло кочующее стадо, но зато теперь, на какое-то время, ставшая недоступной для людей.

Следующим утром, на рассвете, шествие бизонов все еще продолжалось. О'Брайды отважились подойти к берегу и зачарованно глядели на нескончаемый поток животных. Даже Бенджамина извлекли из одеял, чтобы он полюбовался этим грандиозным зрелищем, но мальчика ничто не интересовало: состояние его заметно ухудшилось.

К полудню путникам показалось, будто стадо начало редеть, но вечерние сумерки преподнесли О'Брайдам другой сюрприз. Внезапно их окружила толпа индейцев, взявшихся неизвестно откуда. "Мне говорили, что индейцы и бизоны неразлучны, однако насколько шумно передвигается бизон, настолько же неслышно движется индеец", — заметил пастор.

Это были смуглые, рослые, мускулистые люди, одетые в звериные шкуры и украшенные перьями. Они внимательно оглядели лошадей и повозки, переговариваясь меж собой, но, судя по пренебрежительному тону, были разочарованы увиденным. Внезапно все они замерли на месте и почтительно расступились, давая дорогу еще более высокому осанистому человеку, шедшему в сопровождении свиты из четырех воинов. На нем был шлем, украшенный перламутровыми раковинами, и плащ цвета песка.

Элеазар и его близкие приготовились к самому худшему. Пастор прижал к груди единственное имевшееся у него ружье — смехотворную защиту от сотни окруживших его индейцев. Наступила долгая угрожающая пауза, — быть может, последняя минута перед гибелью. Внезапно какое-то слабое движение заставило всех взглянуть вниз. Среди мужчин появилась Кора. Встав перед вождем, она указала пальчиком на стрелу, все еще торчавшую в стенке фургона. Индейцы обменялись несколькими словами и подошли к повозке. Один из воинов вырвал стрелу, осмотрел ее и подал вождю. Взглянув на нее в свою очередь, тот обратился к Элеазару:

— Бронзовый Змей приветствует тебя в своих владениях, — произнес он гортанно по-английски.

— Эта стрела — залог его благосклонности к тебе, Два дня назад один из наших воинов послал ее в середину Луны. Иногда случается так, что наша мать Луна возвращает стрелу охотникам. Найти такую стрелу — великая честь. Мы все склоняемся перед твоей маленькой дочерью.

При этих словах индейцы подняли руку и испустили громкий победный клич. Корали спрятала красное от конфуза лицо в платье матери. Тогда заговорил Элеазар:

— Мой сын тяжело болен. Вчера его укусила гремучая змея. Мы опасаемся за его жизнь.

— Покажите мне его! — приказал индейский вождь.

Элеазар подошел к переднему фургону и вынес оттуда Бенджамина в коконе из одеял; мальчик как будто дремал. Отец подошел к Бронзовому Змею. Индеец просунул левую руку под затылок Бенджамина и слегка приподнял его голову. Правая рука вождя скользнула по щекам мальчика, задержавшись на прикрытых глазах. Сам он склонил лицо, разукрашенное зеленой татуировкой, к незрячему лицу ребенка. Наконец, тот со стоном открыл глаза, и его непонимающий затуманенный взор встретился с пристальным взглядом индейца. "Немигающие глаза, — подумал Элеазар, — глаза без век, змеиные глаза".

— Он выздоровеет, — промолвил, наконец, индейский вождь. — Дай ему выпить травяной отвар и держи до завтрашнего дня в темноте.

Часом позже пастор и Бронзовый Змей сидели и беседовали в вигваме из бизоньих шкур, возле слабо тлеющего очага, что хоть как-то защищал от ночной стужи. Элеазар подробно рассказал о том, как гремучая змея укусила его сына и как тяжко страдал мальчик весь прошедший день.

— Я приехал сюда с острова, где всех змей истребил Патрик, наш святой покровитель, — сказал он под конец. — Вчера мы впервые увидели живую змею среди песков и камней пустыни. Ты зовешься Бронзовым Змеем, — так поделись же со мной своим мудрым знанием!

Индеец долго задумчиво молчал, потом начал глухим голосом:

— Змеи бывают двух видов — ядовитые и сжимающие. Если змея ядовита, она убивает поцелуем. Если не ядовита — объятием. Первая — не что иное, как уста, вторая же — рука. Но любая из них всегда убивает этим любовным жестом.

— Вот знак глубочайшего извращения! — прошептал Элеазар.

— Призвание змеи — злонесущая инверсия, — продолжал индеец. — Первый змей сверкал на солнце, как самое великолепное и безупречное из всех творений Великого Духа. Это сияние уподобляло его царю детей Божьих.

— Верно, то был прекраснейший из ангелов — Люцифер, Светоносец, — подтвердил пастор.

— Однако гордыня сгубила его. Он возомнил себя равным Великому Духу. Тогда воины Господни обрушились на него. Они вырвали ему крылья, руки, ноги, член. Они превратили его в кожаный жезл, увенчанный маской, в змею. А потом сбросили на землю.

— То был ангел-ствол. Ибо упал он на ветви дерева, яблони. И там Светоносец посвятил в свою адскую мудрость первую человеческую пару, Адама и Еву, — продолжил Элеазар.

— Это так, но вернемся к его голове, — сказал индеец, — к этой безупречной, завораживающей голове, что выше всякой красоты, всякого безобразия. Она подобна пустыне, которую ты здесь открыл для себя; безупречность пустыни также ставит ее за грань и красоты и безобразия. Пустыня показывает нам лик Бога в виде своих бескрайних просторов, а голова змеи есть ее животное воплощение.

— Объясни мне, в чем заключается магия змеиной головы, — попросил Элеазар.

— Голова змеи состоит из слабо сочлененных костей, — начал индеец. — Вот почему змея может разъять челюсти так широко, как только захочет. Да и вся голова устроена таким же образом. Например, когда змее нужно проглотить крупную добычу, ее головные кости свободно раздвигаются, а тело, подобно живому чехлу, само натягивается на пойманную жертву.

Что же до глаз змеи… да, они внушают ужас, но они же и лечат! Посмотри в мои глаза, — они исцелили твоего сына. Заметил ли ты, что веки у меня никогда не опускаются? Вот этому свойству я и обязан своим именем — Бронзовый Змей. Но я скажу тебе правду: здесь нет никакой моей заслуги, просто я, как и змеи, лишен век. Так можем ли мы закрывать глаза, даже глядя на ослепительное солнце?!

— Веко, с его трепетом, с тем влажным и теплым мраком, в который оно ласково погружает глазное яблоко, — вот он, символ моей родины, нежной, дождливой Ирландии, — мечтательно промолвил Элеазар.

— У орлов есть веки. У ящериц, черепах, игуан тоже есть веки. Одна только змея лишена век.

Но можно выразиться иначе. Можно сказать, что змея вся целиком одета огромным веком, ибо глаза ее прикрыты кожей, которую она сбрасывает раз в год, во время линьки. И там, где у змеи глаза, эта кожа прозрачна. Вся змея — это как бы одно лицо, один взгляд.

Индеец надолго замолчал. Потом он указал на свои обнаженные грудь и ноги.

— Я вижу, ты закутан в одежду и меха с головы до ног, чтобы защититься от ночного холода, — сказал он пастору. — Только лицо твое не прикрыто, оно не боится мороза. Теперь взгляни на меня! Я обнажен с головы до ног, но мне не холодно, ибо весь я — одно сплошное лицо!

Вернувшись к своим, Элеазар внимательно осмотрел спящего Бенджамина и понял, что мальчик выздоровел.

Он раскрыл Библию и прочел:

"И ПОСЛАЛ ГОСПОДЬ НА НАРОД ЯДОВИТЫХ ЗМЕЕВ, КОТОРЫЕ ЖАЛИЛИ НАРОД И УМЕРЛО МНОЖЕСТВО НАРОДА ИЗ СЫНОВ ИЗРАИЛЕВЫХ… И ПОМОЛИЛСЯ МОИСЕЙ О НАРОДЕ.

(Числа, XXI, 6–9)

"Весь я — одно сплошное лицо", — сказал ему индеец. "Тот обнаженный взгляд, который и жалит насмерть и исцеляет, — вот она, необъятная тайна Господня", — подумал Элеазар.