VII
Отель "Мамот". Номер Артуро Уи. Два телохранителя подводят к нему
оборванного актера. На заднем плане - Дживола.
Первый телохранитель. Шеф, это актер. Безоружный.
Второй телохранитель. У него ни гроша за душой - нету на хлеб, не то что на пистолет. А надрался он вот почему: в шалмане все, как назюзюкаются, так орут: "Читай!" Актер, говорят, хороший. Классиканский.
Уи. Так вот: кое-кто дал мне понять, что мой выговор оставляет желать лучшего. Никуда не денешься, придется произносить речи, - особенно если сунуться в политику. Хочу взять несколько уроков. Декламация и движение.
Актер. Так точно.
Уи. Подать зеркало.
Один из телохранителей выносит на авансцену большое трюмо.
Сначала - походка. Как вы ходите в драме или там в опере?
Актер. Понимаю вас. Вы имеете в виду величественный стиль. Юлий Цезарь, Гамлет, Ромео, пьесы Шекспира. Господин Уи, вы напали на подходящего человека. Старый Мэхонни за десять минут научит вас, как выступать на классической сцене. Господа, перед вами трагический случай. Я разорился на Шекспире. Английский писатель. Если бы не было Шекспира, я мог бы сейчас играть на Бродвее. Трагедия стойкости. "Мэхонни, когда вы играете Ибсена, не надо играть Шекспира! Сверьтесь с календарем, милостивый государь, - на дворе тысяча девятьсот двенадцатый год!" "Милостивый государь, - отвечаю, искусство не знает календаря, а я человек искусства". Так-то.
Дживола. Шеф, ты, кажется, не на того напал. Он устарел.
Уи. Видно будет. Пройдитесь кругом такой походкой, как полагается у этого Шекспира.
Актер обходит сцену.
Хорошо!
Дживола. Ну, нельзя же так ходить перед зеленщиками. Это же неестественно!
Уи. Что это значит - неестественно? В наше время ничего естественного не бывает. Когда я иду, пусть люди видят, что я иду. (Подражает походке актера.)
Актер. Откиньте голову.
Уи откидывает голову.
Ногу надо ставить так, чтобы сначала коснуться пола носком.
Нога Уи касается пола сначала носком.
Хорошо. Превосходно. У вас природные данные. Вот только с руками вы еще не знаете, что делать. Они не гнутся. Постойте, лучше всего сложите их перед детородным органом.
Уи во время хождения складывает руки перед детородным органом.
Недурно. Непринужденно и в то же время подтянуто. Но голову надо откинуть назад. Правильно. Думаю, господин Уи, для ваших нужд походка отработана. Что вам еще угодно?
Уи. Публичное стояние.
Дживола. Пусть за твоей спиной стоят два дюжих молодца, и все скажут, что ты стоишь великолепно.
Уи. Ерунда. Когда я стою, я желаю, чтобы люди смотрели не на двух парней за моей спиной, а на меня. Поставьте мне стояние! (Становится в позу, скрестив руки на груди.)
Актер. Так можно. Но слишком обыкновенно. Господин Уи, вам же не хочется иметь вид парикмахера. Скрестите руки так! (Так скрещивает руки, что видны обе кисти, они обхватывают руки выше локтя.) Ничтожное изменение, но разница огромная. Поглядите в зеркало, господин Уи!
Уи (по-новому скрещивает руки перед зеркалом).
Отлично.
Дживола.
Для чего тебе все это? Для
Господ из треста?
Уи.
Нет, конечно, - это
Для маленьких людей. А для кого
Так импозантно выступает Кларк
Из треста? Для таких же, как он сам?
Нет, им важна лишь чековая книжка,
Им наплевать на Кларка самого.
Вот так и эти двое молодцов
Всегда мне обеспечат уваженье.
Кларк импозантно выступает лишь
Для маленьких людей. Я тоже.
Дживола. Только
Боюсь, что критиканы скажут: "Это
Не прирожденное".
Уи.
Пусть говорят!
Подумаешь, какой-нибудь профессор!
Мне наплевать на всех высоколобых!
Что важно знать? Как маленькие люди
Хозяина себе воображают,
И все тут.
Дживола.
А зачем тебе играть
Хозяина? Гораздо лучше быть
Голубоглазым добряком в халате.
Уи.
На эту роль есть у меня Догсборо.
Дживола.
Его влиянье, кажется, ослабло.
Еще он числится в графе "кредит",
Но рухлядь эту старую все реже
Стараются показывать народу.
С фамильной Библией бывает так:
Благоговейно мы в кругу друзей
Листаем пожелтелые страницы
И вдруг - засохший клоп!..
И с той минуты книга
В углу пылится. Впрочем, что ж, Догсборо
Еще пригоден для "Цветной капусты".
Уи. Я сам решаю, кто куда годится.
Дживола.
Конечно, шеф. Да ведь и я не против!
Я сам сказал, что он еще годится.
Ведь даже наш муниципалитет,
Скандала избегая, терпит старца.
Уи. Сидение.
Актер. Сидение. Сидение, господин Уи, пожалуй, самое сложное искусство. Есть люди, которые умеют ходить; есть другие - они умеют стоять; но где люди, умеющие сидеть? Господин Уи, возьмите стул со спинкой. Теперь сядьте и не прислоняйтесь. Руки на бедра, параллельно животу, локти отставить в сторону. Сколько вы можете так сидеть, господин Уи?
Уи. Сколько угодно.
Актер. Тогда все в порядке, господин Уи.
Дживола.
Шеф, думается мне, - оставь наследство
Догсборо нашему любимцу Гири,
Ведь он народен даже без народа.
Он строит балагура и к тому же
Так хохотать умеет, если надо,
Что сыплется известка. Впрочем, он
Хохочет и тогда, когда не нужно.
Вот, например, когда ты выступаешь
Как сын кварталов Бронкса, говоришь
О семерых парнях...
Уи.
Он что ж, хохочет?
Дживола.
Да, штукатурка сыплется. Но ты
Не говори ему, а то он скажет,
Что я опять хулю его заглазно.
Артуро, лучше отучи его
От собиранья шляп.
Уи.
Что?
Дживола. Шляп людей,
Которых застрелил собственноручно.
Он в этих шляпах любит щеголять.
Ведь это гнусно!
Уи.
Я смотрю сквозь пальцы.
Я склонен у сотрудников моих
Не замечать их слабостей.
(Актеру.)
Теперь
Мы обратимся к декламации!
Прочтите что-нибудь.
Актер. Шекспир. Только Шекспир. Цезарь. Античный герой. (Извлекает из кармана книжку.) Что вы скажете о речи Антония? Над гробом Цезаря. Против Брута. Предводителя коварных убийц. Образец публичной речи, самый прославленный образец. Когда я был в зените славы, я играл Антония, в тысяча девятьсот восьмом году. Господин Уи, это именно то, что вам нужно. (Становится в позу и строка за строкой декламирует речь Антония.)
Внемлите,
Друзья, собратья, римляне!
Уи повторяет за ним, глядя в книжку, - актер поправляет его, но все же в
основном речь Уи сохраняет свойственную ей отрывистость и грубость.
Не славить
Пришел я Цезаря, а хоронить.
Людей переживают их грехи;
Заслуги часто мы хороним с ними.
Пусть будет так и с Цезарем. Представил
Нам властолюбцем честный Брут его;
А если так, то это тяжкий грех,
И тяжко за него наказан Цезарь.
Уи (продолжает один).
Я, с разрешенья Брута и других,
Ведь Брут - весьма достойный человек,
И все они, о, все весьма достойны
Надгробным словом Цезаря почту.
Он был мне другом, верным, справедливым,
Но Брут его считает властолюбцем.
А Брут - весьма достойный человек.
С собой привел немало пленных Цезарь,
Их выкупом обогатил казну,
Не в этом ли сказался властолюбец?
Когда бедняк стонал, то Цезарь плакал,
Столь мягким не бывает властолюбье,
Но Брут его считает властолюбцем,
А Брут - весьма достойный человек.
Мы видели, как в праздник Луперкалий
Я трижды подносил ему венец;
Он трижды отвергал - из властолюбья?
Но властолюбцем Брут его считает,
А Брут, нет слов, достойный человек.
Я говорю не чтобы спорить с Брутом;
Я только то, что знаю, говорю.
Вам всем он дорог был не без причины:
Так где ж причина, чтоб о нем не плакать?
Во время последнего стиха медленно опускается занавес.
Появляется надпись.
