Тот, кто живет на линии Рондона, может вообразить, что находится на луне. Представьте себе территорию величиной с Францию и на три четверти неисследованную. По ней передвигаются лишь небольшие группы индейцев, которые относятся к одним из самых примитивных племен в мире. И имено эту территорию из конца в конец пересекает телеграфная линия. Кое-как расчищенная среди леса просека (пикада) служит единственным ориентиром на протяжении семисот километров. Неисследованные места начинаются по обеим сторонам пикады, ее трассу не сразу даже удается отличить от бруссы. Есть, правда, провод, но он, став почти бесполезным сразу же после прокладки, провис на столбах. Многие из них сгнили и упали, став жертвой термитов или индейцев, которые принимают характерное гудение телеграфной линии за жужжание роя диких пчел. Местами провод волочится по земле или небрежно закинут на соседние деревья. Как ни странно, линия не рассеивает впечатления уныния, а усиливает его.

Монотонность лишает эти девственные пейзажи их многозначительности. В тянущейся до бесконечности бруссе просека, покосившиеся столбы и провисшие между ними провода выглядят совершенно нелепо.

Население, обитающее вдоль линии, насчитывает сотню человек. Это индейцы пареси, некогда набранные на месте телеграфной комиссией для присмотра за линией и обученные обращению с аппаратами (это не мешало им по-прежнему охотиться с луком и стрелами), и бразильцы, которых когда-то привлекла в эти необжитые места надежда найти либо новое Эльдорадо, либо новый Дальний Запад. Неоправдавшаяся надежда: по мере того как продвигаешься по плато, все реже встречаются «формы» алмаза.

«Формами» называют небольшие камни странного цвета и строения, которые «оповещают» о присутствии алмазов. Там, где их находят, обнаруживают алмазы. К таким «формам» относятся эмбуррадос — «грубая галька», претиньяс — «негритяночки», ама-реллиньяс — «желтенькие», фригадос-ди-галлинья — «куриные печенки», санге-ди-бой — «бычья кровь», дентес-ди-као — «собачьи зубы» и т. д.

Вместо алмазов на этих песчаных землях, размываемых дождем в течение одной половины года и лишенных каких-либо осадков в другой, можно увидеть лишь колючий кустарник. Здесь совсем нет дичи.

Люди, заброшенные сюда одной из переселенческих волн, столь частых в истории Центральной Бразилии, отрезаны от всего цивилизованного мира. Оказавшихся здесь искателей приключений, народ беспокойный и нищий, тотчас же забывают. Постепенно эти несчастные благодаря каким-то удивительным свойствам своего характера приспосабливаются к одиночеству. Они живут на маленьких постах, состоящих из нескольких хижин, разделенных расстоянием в восемьдесят — сто километров, которые можно преодолеть только пешком,

Каждое утро телеграф ненадолго оживает. Происходит обмен но-: востями. На одном посту заметили лагерные огни группы враждебно настроенных индейцев, якобы готовившихся на него напасть; на другом два дня назад исчезли двое пареси, будто бы став жертвой индейцев намбиквара. С юмором висельника вспоминают миссионеров, убитых в 1933 году.

На людей, работающих на линии, индейцы действуют как патологический гипноз: они представляются повседневной опасностью, преувеличенной воображением обитателей постов. И в то же время приход их небольшими группами составляет на постах единственное развлечение, более того, единственную возможность человеческого общения. Во время такого посещения — один или два раза в год — потенциальные убийцы и кандидаты в убитые обмениваются шутками на немыслимом жаргоне линии, состоящем всего из сорока слов, смеси португальского с намбиквара.

Помимо этих развлечений, от которых у тех и у других бегают по спине мурашки, у каждого начальника поста есть и собственные затеи. Так, один сумасброд каждый раз, раздеваясь перед купанием в реке, не может устоять, чтобы не выстрелить пять раз из своего винчестера. Этим он стремится навести страх на индейцев, якобы готовящихся его зарезать: они ему чудятся на обоих берегах реки. Жена и дети этого чудака умирают от голода, поскольку он расходует на стрельбу все невозместимые припасы патронов.

Есть здесь и бывший завсегдатай бульваров в Рио. В мыслях он продолжает балагурить на Ларгу-ду-Овидор, но, поскольку ему нечего больше сказать, он ограничивается мимикой, прищелкивает языком и пальцами, многозначительными взглядами. В немом кино, возможно, его и приняли бы за кариоку.

Нужно упомянуть и благоразумного. Ему удается поддерживать существование своей семьи благодаря стаду косуль, приходящих на водопой к соседнему источнику: каждую неделю он убивает одну косулю, и не больше. Дичь существует, пост также, но в течение восьми лет (с тех пор, как прекратилось ежегодное снабжение постов с караванами быков) они едят только мясо косуль. Индейцы кадиувеу и бороро, каждые по-своему, образуют то, что, прибегая к игре слов, хотелось бы назвать «учеными обществами». Когда же наблюдаешь за жизнью намбиквара, создается впечатление, что перед тобой детство человечества. Но этот вывод ошибочен.

Мы остановились на краю поселка под полуразрушенным навесом из ветвей, который в период строительства линии служил для хранения материалов. Тем самым мы оказались в нескольких метрах от деревни индейцев, которые пришли сюда за несколько дней до нас. Это была небольшая группа из двадцати человек, образующих шесть семей.

Год у намбиквара разделяется на два четких периода. В дождливый сезон, с октября по март, каждая группа выбирает место повыше и посуше возле русла речки или ручья. Там индейцы строят примитивные хижины из ветвей деревьев. В глубине влажных долин они выжигают участки в галерейном лесу и разводят огороды, где высаживают главным образом маниок (сладкий или горький), различные виды кукурузы, табака, иногда фасоль, хлопчатник, земляные орехи и тыквы. Женщины растирают маниок на досках, утыканных колючками пальм, а если им приходится иметь дело с его ядовитыми разновидностями, то выжимают сок, сдавливая свежую мякоть в скрученной коре. Того, что дает огородничество, хватает лишь на часть оседлой жизни. Намбиквара сохраняют даже выжимки маниока, закапывая их в землю и извлекая оттуда полусгнившими через несколько недель или месяцев.

В начале сухого сезона намбиквара покидают деревню, и каждая община распадается на несколько групп. В течение семи месяцев они бродят по саванне в поисках мелкой съедобной живности (личинок, пауков, кузнечиков, грызунов, змей, ящериц), собирают плоды, зерна, корни, дикий мед — короче говоря, все, чем можно спастись от голодной смерти. Они разбивают лагерь на один или несколько дней, а иногда и недель, наскоро устраивают укрытия по числу семей, втыкая ветви пальм или других деревьев полукругом в землю и связывая их наверху. В течение дня ветки с одной стороны выдергивают и втыкают с другой, для того чтобы такой заслон всегда укрывал от солнца, а в случае необходимости защищал от ветра или дождя.

В этот период все заботы направлены на поиски пиши. Женщины вооружаются палкой-копалкой, с помощью которой они извлекают корни и убивают мелких животных. Мужчины охотятся с большими луками, сделанными из пальмовых ветвей, и стрелами, которые поражают своим разнообразием. Одни, с затупленным наконечником, чтобы не втыкались в ветки, предназначаются для охоты на птиц, другие — рыболовные, без оперения, заканчивающиеся тремя или пятью расходящимися остриями; отравленные стрелы, наконечники которых натерты ядом кураре и защищены бамбуковым футляром, предназначены для охоты на небольших животных, а на крупных зверей — ягуара или тапира — охотятся со стрелами, имеющими копьевидный наконечник, сделанный из большого обломанного куска бамбука; они вызывают кровотечение, ускоряющее действие яда.

После великолепия «дворцов» бороро трудно себе представить убогое убранство жилья намбиквара. Ни мужчины, ни женщины не носят никакой одежды. Намбиквара отличаются от соседних племен как физическим типом, так и бедностью культуры. Намбиквара маленького роста; у мужчин средний рост примерно 1,6 метра, а у женщин— 1,5 метра. Последним, как и большинству южноамериканских индеанок, несвойственна тонкая талия, но у них более хрупкие члены, их конечности меньше, а запястья тоньше. Кожа у них более смуглая.

Многие намбиквара страдают от кожных болезней, и нередко их тело покрывают фиолетовые пятна. Намбиквара любят поваляться в песке, и у здоровых людей кожа, припудренная песком, приобретает золотистый цвет и бархатистость, которые особенно соблазнительно выглядят у молодых женщин. Голова у этих индейцев удлиненной формы, черты нередко тонкие, точеные, взгляд живой. Волосяной покров развит сильнее, чем у большинства племен монголоидной расы, волосы редко бывают настоящего черного цвета и слегка волнистые.

Физический тип намбиквара поразил первых увидевших их европейцев, и они даже выдвинули гипотезу о скрещении индейцев с чернокожими, бежавшими с плантаций и нашедшими убежище в колонии мятежных рабов. Но следовательно, это должно было произойти в недавнее время, а тогда непонятно, почему, как мы это проверили, кровь намбиквара принадлежала к нулевой группе, что свидетельствует или об их чисто индейском происхождении, или во всяком случае о длительной многовековой изолированности от других народов.

Ныне физический тип намбиквара представляется нам более ясным, он напоминает тип людей, останки которых были обнаружены в Бразилии в пещерах Лагоа-Санта, одной из стоянок штата Минас-Жерайс. Я с изумлением встретил здесь лица почти кавказского типа, такие же, как у некоторых статуй и на барельефах области Веракрус, относящихся к самым древним цивилизациям Мексики. Это сходство казалось еще более странным в связи с бедностью материальной культуры намбиквара, которую трудно было сравнить с самыми развитыми культурами Центральной или Северной Америки; она скорее заставляла относиться к ним как к людям каменного века.

«Костюм» женщин намбиквара состоит из тонкой нитки ракушечного бисера вокруг талии, бус или перевязей, а также подвесок из перламутра или перьев, браслетов, выточенных из панциря броненосца, и иногда узких хлопковых или соломенных повязок выше локтя и вокруг щиколоток. Мужской наряд был еще бесхитростнее, за исключением соломенного помпона, иногда прицепленного к поясу над половым членом.

Кроме лука и стрел вооружение намбиквара включает нечто вроде сплющенной рогатины, которой пользуются как в магических, так и в военных целях. Я видел, как ею манипулировали, чтобы прогнать ураган или убить (бросая в нужном направлении) ата-су — злых духов бруссы. Индейцы называют этим же именем (ата-су) звезды и быков, которых они очень боятся; в то же время они убивают и с удовольствием едят мулов. Мои ручные часы, с их точки зрения, тоже были атасу. Все имущество намбиквара легко умещается в корзине, которую во время кочевок носят за спиной женщины. Эти корзины плетут из шести полос расщепленного вдоль бамбука (две перпендикулярные пары полос и одна косая пара), образующих сеть с широкими звездообразными ячейками. Слегка расширяющиеся кверху корзины заканчиваются внизу в форме перчаточного пальца. Их размер может достигать иногда полутора метров, то есть роста той, кто их носит. На дно кладется несколько завернутых в листья выжимок маниока, а сверху движимое имущество и снаряжение: калебасы, ножи, сделанные из режущего куска бамбука, из грубо отесанных камней или полос железа (полученных путем обмена), закрепленных с помощью воска и веревочек между двумя деревянными планками, образующими ручку; дрели с каменным или металлическим сверлом, укрепленным на конце стержня, который вращают между ладонями. У индейцев есть также металлические топоры, полученные от Комиссии Рондона, так что их каменные топоры служат теперь только наковальней для обработки предметов из ракушек или кости. Но намбиквара по-прежнему пользуются каменными жерновами и полировальными инструментами. Глиняная посуда не знакома восточным группам (среди которых я начал свое обследование); во всех остальных местах она есть, но остается грубой. У намбиквара нет пирог, через реки они переправляются вплавь, иногда пользуясь как спасательным кругом связками хвороста.

В своей корзине намбиквара в основном носят материал, из которого по мере надобности изготовляют нужные предметы. Среди этого материала разные куски дерева, в частности для добывания огня трением, комки воска или смолы, клубки растительных волокон, кости, зубы и когти животных, клочки меха, перья, иглы ежа, ореховая скорлупа, иногда — раковины, камни, хлопок и зерна.

Набор всех этих предметов обескураживает исследователя своей хаотичностью, он кажется результатом скорее не человеческого труда, а деятельности гигантского вида муравьев. Когда намбиквара шагают цепочкой в высокой траве и каждая женщина несет на спине светло-желтую корзину, они действительно напоминают колонну муравьев, переносящих на спине яйца. Индейцам Тропической Америки мы обязаны изобретением гамака; отсутствие этого предмета, предназначенного для отдыха или сна, символизирует у них бедность. Намбиквара спят прямо на земле и голыми. Поскольку ночи в сухой сезон холодные, они согреваются, прижимаясь друг к другу или придвигаясь к лагерным кострам, которые к утру гаснут. На заре индейцы просыпаются перепачканными в еще теплой золе очага. По этой причине пареси дали им прозвище «уаикоакоре» — «те, что спят прямо на земле».

Как я уже говорил, группа, рядом с которой мы поселились в Утиарити, а затем в Журуэне, включала шесть семей: семью вождя из трех его жен и дочери-подростка и пять других, каждая из которых состояла из супружеской пары и одного или двух детей. Все они были объединены родственными связями, поскольку мужчины намбиквара предпочитают жениться или на племяннице (дочери сестры), или на двоюродной сестре (дочери сестры отца или брата матери), то есть кросс-кузине, как называют таких родственниц этнологи. Кузены, отвечающие этому определению, с самого рождения называются словом, которое означает «супруг» или «супруга», остальные кузены (соответственно происходящие от двух братьев или двух сестер и которых этнологи называют по этой причине параллельными) относятся друг к другу как брат и сестра и не могут вступать между собой в брак.

Отношения между всеми индейцами группы весьма сердечные. Тем не менее даже в такой небольшой группе, насчитывающей всего 20 человек, порой бывают недоразумения. Молодой вдовец недавно женился на довольно пустой девушке, которая отказывалась заниматься детьми от первого брака — двумя девочками при-: мерно шести и двух-трех лет. Старшая девочка весьма нежно относилась к младшей, но остальные члены группы были к ней равнодушны. Ее передавали из семьи в семью. Старшие очень хотели, чтобы я ее удочерил, но детям нравился другой выход, казавшийся им чрезвычайно забавным: они привели ко мне девчушку, которая только недавно начала ходить, и недвусмысленными жестами предлагали ее в жены.

В другой семье муж покинул беременную жену, и она вернулась к своим пожилым родителям. Наконец, молодая пара, где жена кормила грудью ребенка, пребывала в периоде запретов, выпадающих на долю молодых родителей. Они были очень грязны, потому что им не разрешалось купаться в реке, худы из-за запрета употреблять большую часть продуктов питания и обречены на праздность, ибо родители ребенка, еще не отнятого от груди, не могут принимать участие в общественной жизни. Муж иногда ходил охотиться или в одиночку собирал дикие плоды; жене приносили еду муж или его родители.

Хотя намбиквара были весьма покладистыми и безразлично относились к моему присутствию, к моей записной книжке и фотоаппарату, работа с ними осложнялась по лингвистическим причинам. Во-первых, у них наложен запрет на употребление имен собственных: чтобы окликать людей, нужно было следовать обычаю персонала телеграфной линии, то есть договориться с индейцами относительно того, как их называть — то ли португальскими имена-ми (Жулио, Жозе-Мария, Луиза), то ли прозвищами (Заяц, Сахар и др.). Я знал одного индейца, которого Рондон окрестил Кавенья-ком из-за его бородки, редко встречающейся у индейцев, обычно лишенных растительности.

Однажды, когда я играл с группой детей, одну из девочек ударила подруга. Обиженная спряталась за мной и принялась под большим секретом нашептывать мне что-то на ухо. Сперва я ничего не понял и просил ее повторить. Соперница заметила ее уловку и, придя в ярость, в свою очередь выложила мне то, что было, как видно, важной тайной. После некоторых уточнений я наконец разобрался в происшедшем. Обиженная девочка из мести открыла мне имя своей противницы, а когда та заметила это, то в отместку сообщила мне имя раскрывшей ее тайну. После этого мне было легко, настраивая детей друг против друга (что было не очень-то красиво), узнать все их имена. Став их доверенным лицом, я без труда узнал от них имена взрослых. Когда те поняли, о чем мы шушукаемся, они наказали детей, и источник моих сведений иссяк.

Во-вторых, язык намбиквара объединяет несколько диалектов, причем еще не изученных. Они отличаются друг от друга окончанием имен существительных и некоторыми глагольными формами. На линии пользуются чем-то вроде жаргона, который мог быть мне полезным только вначале. Используя добрую волю и живость ума индейцев, я обучался начаткам языка намбиквара. К счастью, в их языке существуют магические слова: «китику» на восточном диалекте и «диге», «даге» или «чоре» — на других, которые достаточно добавить к существительным, чтобы превратить те в глаголы; к последним в случае необходимости приставляется отрицательная частица. Подобным образом удается сказать почти все (этот «базовый» язык намбиквара не позволяет выражать лишь наиболее тонкие мысли). Индейцы изъясняются таким же способом, когда пытаются говорить по-португальски; так, слово «ухо» и «глаз» у них означают соответственно «слышать» (или «понимать») и «видеть», а отрицательные понятия они переводят, прибавляя слово «асабо» («я кончаю»).

Язык намбиквара звучит несколько глухо, как если бы говорили с придыханием или пришептыванием. Женщинам нравится подчеркивать эту особенность и искажать некоторые слова; так «китику» становится в их устах «кедыотсу». Артикулируя кончиками губ, они издают что-то вроде бормотания, напоминающего детское произношение. Это свидетельствует об их манерничанье и жеманности, в которых они прекрасно отдают себе отчет: когда я их не понимаю и прошу повторить, они лукаво утрируют свою манеру произношения, Обескураженный, я оставляю свои попытки, они разражаются смехом, слышатся шутки. Они добились своего.

Я вскоре заметил, что кроме глагольного суффикса в языке намбиквара употребляется с десяток других, с помощью которых одушевленные и неодушевленные предметы распределяются на столько же категорий, например волосы, шерсть и перья; заостренные предметы и отверстия; удлиненные тела; плоды, зерна и другие округленные предметы; вещи, которые висят или колеблются; тела, надутые или наполненные жидкостью; кора, кожа и другие покровы.

Это напомнило мне лингвистическую семью языка чибча, распространенного в Центральной Америке и северо-западной части Южной Америки. Чибча был языком большой цивилизации на территории современного государства Колумбия, промежуточной между цивилизациями Мексики и Перу. Его южной ветвью является, возможно, язык намбиквара. Это еще раз говорит о том, что нельзя доверять первому впечатлению. Вряд ли можно считать примитивными индейцев, которые хотя и не носят одежды, но своим физическим типом напоминают древних мексиканцев, а структурой языка — язык, на котором говорили в государстве Чибча. Изучение их прошлого, о котором мы пока ничего не знаем, и суровой среды их обитания, может быть, в один прекрасный день объяснит судьбу этих блудных детей, которым история отказала в жирном тельце.