В 1920 г. Ван Геннеп насчитал сорок одну различную теорию тотемизма, наиболее важные и поздние из которых, несомненно, основывались на австралийских данных. Неудивительно, что, отправляясь именно от этих данных, А. П. Элькин, выдающийся современный специалист по Австралии, попытался вновь обратиться к проблеме, вдохновляясь эмпирическим и дескриптивным методом и одновременно аналитическим подходом, разработанным несколькими годами раньше Рэдклиф-Брауном.

Элькин настолько уплотняет этнографическую реальность, что необходимо сначала напомнить некоторые элементарные данные, без которых невозможно уловить существо его изложения.

Несколько замеров остаточной радиоактивности углерода-14 позволили отнести появление человека в Австралии к периоду более отдаленному, чем VIII тысячелетие. Сегодня не допускается мысль, что в течение этого огромного промежутка времени австралийские туземцы пребывали в полной изоляции от внешнего мира: по меньшей мере на северном побережье должны были иметь место многочисленные контакты и обмен с Новой Гвинеей (либо непосредственно, либо через острова Торресова пролива) и с южной Индонезией. Однако вероятно, что австралийские общества в гораздо большей степени, чем другие где-либо в мире, развивались как бы под колпаком. Этим объясняется наличие у них многочисленных общих черт, особенно в сфере религии и социальной организации, и часто характерного распределения видов, происходящих от одного и того же типа.

Все так называемые общества "без классов" (то есть без фратрий, секций или подсекций) занимают периферическую позицию — по краям района Дампир, полуострова Арнемленд, залива Карпентария, полуострова Кейп-Йорк, Нового Южного Уэльса, Виктории и Большого Австралийского залива. Такое распределение может объясняться либо тем, что эти формы наиболее архаичны и сохранялись по периметру континента как пережиток, либо (что более правдоподобно) они представляют собой результат распада по краям систем, имевших классы.

Общества с матрилинейными фратриями (без секций и подсекций) плотно занимают юг Квинсленда, Новый Южный Уэльс, Викторию и восток Южной Австралии, а также небольшую береговую зону, на юго-западе Западной Австралии.

Общества с патрилинейными фратриями (с секциями либо подсекциями) располагаются на севере континента, от Дампир до полуострова Кейп-Йорк.

Наконец, организации с четырьмя секциями часто встречаются на северо-западе (регион пустынь и вплоть до западного побережья) и на северо-востоке (Квинсленд). Обе стороны центрального региона занимают организации с восемью подсекциями (от полуострова Арнемленд и полуострова Кейп-Йорк до района озера Эйр на юге).

Напомним вкратце, в чем суть этих организаций с "матримониальными классами". Подобное разъяснение едва ли необходимо для фратрий, поскольку таковые определяются простым правилом, что индивид, принадлежащий одной из фратрий (по патрилинейной или матрилиней-ной филиации, поскольку в Австралии встречаются оба случая), обязательно должен взять себе супруга из другой фратрии.

Вообразим теперь две группы, проживающие на различных территориях, каждая из которых верна, по-своему, правилу экзогамии фратрий, и допустим, что филиация матрилинейна (поскольку это наиболее частый случай, но противоположная гипотеза дала бы симметричный результат). Чтобы соединиться, эти группы решили, что соответственно их члены могут брать себе супруга лишь в другой группе и что женщина и дети будут помещаться у отца. Назовем эти мат-рилинейные фратрии Дюран и Дюпон и две локальные группы — Париж и Лион. Правилом брака и филиации будет:

что читается: если мужчина Дюран из Парижа женится на женщине Дюпон из Лиона, дети будут Дюпон (как их мать) и из Парижа (как их отец). Вот то, что называется системой с четырьмя секциями, или типа кариера, по названию одного западноавстралийского племени.

Перейдем к системе с восемью подсекциями, проводя то же рассуждение, но отправляясь от четырех локальных групп вместо двух. Используя символическую запись, где буквы представляют локальные пат-рилинейные группы, а цифры — матрилинейные фратрии и где, каково бы ни было направление прочтения (слева направо или справа налево), первый бином представляет отца, а второй — мать, стрелка соединяет бином матери с биномом детей (так называемая система аранда), получим диаграмму:

Смысл этих правил был хорошо показан Ван Геннепом: "… экзогамия имеет результатом и, возможно, целью связывать между собой некоторые обособленные общества, которые без этого не вошли бы в нормальный контакт, как каменщики Руана и шляпники Марселя. Изучая с этой точки зрения матримониальные таблицы… констатируем, что позитивный элемент экзогамии социально столь же силен, как и негативный элемент, но что здесь, как и во всех кодах, он специфицирует то, что защищается… Институт, в его двух нераздельных аспектах, служит, следовательно, укреплению связанности не столько членов клана между собой, сколько различных кланов с обществом в целом. От поколения к поколению устанавливается матримониальная чехарда, тем более сложная, что племя (политическая единица) существует с давних времен и делится заново, при все большем числе фракций, чехарде и попеременном перемешивании, регулярность и периодическое повторение которых обеспечивает экзогамия" (Ван Геннеп с. 351).

Эта интерпретация, совпадающая с нашей (см. "Элементарные структуры родства"(8)), еще и теперь представляется нам более предпочтительной, чем та, которая поддерживалась Рэдклиф-Брауном вплоть до его последних сочинений и состоявшая в выведении систем с четырьмя секциями из двоякой дихотомии: дихотомии матрилинейных фратрий (не вызывающей вопроса) и дихотомии мужских линий на чередующиеся поколения, поименованные либо непоименованные. Действительно, в Австралии нередко линии мужчин разделяются на две категории: одна охватывает четные поколения, а другая — нечетные, если отсчитывать от поколения субъекта. Таким образом, мужчина будет помещен в ту же категорию, что его дед и внук, тогда как его отец и сын будут принадлежать к альтернативной категории. Саму эту классификацию невозможно интерпретировать иначе, как увидев в ней следствие (прямое либо непрямое) выполнения правил брака и филиации уже в комплексе. Логически это нельзя счесть первичным феноменом. Наоборот, всякое упорядоченное общество, каковы бы ни были его организация и степень сложности, должно определяться так или иначе по местопребыванию; следовательно, законно прибегнуть к особому правилу местопребывания как к структурному принципу. Во-вторых, интерпретация, основанная на диалектике местопребывания и филиации, имеет огромное преимущество, позволяя объединить классические австралийские системы — кариера и аранда — в одну общую типологию, не оставляющую вовне ни одной так называемой нерегулярной системы. Если бесполезно настаивать на втором аспекте, то потому, что эта общая типология основывается исключительно на социологических характеристиках и оставляет в стороне тотемические верования и обычаи. Они занимают вторичное место у кариера, и, хотя того же нельзя сказать об аранда, их тотемические верования и обычаи, как бы важны они ни были, выявляются в плане совершенно отличном от плана матримониальных правил, на которые они, кажется, не влияют.

Оригинальность попытки Элькина как раз состоит в том, чтобы исследовать австралийские общества косвенно, через тотемизм. Он предлагает три критерия для определения тотемической системы: форма, или способ, каким тотемы распределяются между индивидами и группами (по полу либо по принадлежности к клану, фратрии и т. д.); значение — согласно роли, выполняемой тотемом относительно индивида (как помощника, охранителя, компаньона либо символа социальной или культовой группы); наконец, функция, соответствующая роли тотемической системы внутри группы (регламентация браков, социальные и моральные санкции, философия и т. д.).

Впрочем, Элькин отводит особое место двум формам тотемизма. «Индивидуальный» тотемизм встречается преимущественно на австралийском юго-востоке. Он подразумевает связь между колдуном и тем или иным животным (обычно рептилиями). Животное оказывает помощь колдуну, с одной стороны, в качестве благодетельного или враждебного фактора, а с другой — как вестник или шпион. Известны случаи, когда колдун демонстрирует прирученное животное как доказательство своей силы. Эту форму тотемизма наблюдали в Новом Южном Уэльсе у камиларои и курнаи, а на Северной территории, до Дампир, ее встречают в виде верования в мифологических змей, живущих внутри тела колдунов. Тождество, постулируемое между тотемом и человеком, влечет за собой пищевой запрет, поскольку употребление в пищу животного было бы равнозначно автоканнибализму. Точнее, зоологический вид выступает как медиаторный термин между душой этого вида и душой колдуна.

"Половой" тотемизм существует, начиная от региона озера Эйр вплоть до побережья Нового Южного Уэльса и Виктории. Диери устанавливают связь полов с растениями. Иногда призываются также «птицы»: летучая мышь и сова (диери); летучая мышь и дятел (ворими); королек и славка (курнаи); королек и летучая мышь (йуин). Во всех этих племенах упомянутые тотемы служат эмблемой половой группы. Если мужской или женский тотем оказывается ранен представителем другого пола, то вся половая группа чувствует себя оскорбленной и происходит столкновение между мужчинами и женщинами. Эта эмблематическая функция покоится на веровании, что каждая половая группа образует живое сообщество с животным видом. Как говорят вотьобалук: "Жизнь летучей мыши — это жизнь человека". Мало известно, как туземцы интерпретировали это подобие: вера в реинкарнацию каждого из полов в соответствующую животную форму или дружеская либо братская связь, или же при помощи мифов, где фигурируют предки, носящие имена животных.

При нескольких редких исключениях, встречаемых на побережье Нового Южного Уэльса и Виктории, половой тотемизм выступает в соединении с матрилинейными фратриями. Отсюда имеет место гипотеза, что половой тотемизм может соответствовать желанию более сильно «маркировать» группу женщин: среди курнаи женщины принуждали слишком сдержанных мужчин к вступлению в брак, убивая мужской тотем; следовало сражение, положить конец которому могла лишь помолвка. Однако Рохейм обнаружил половой тотемизм по течению Финк у некоторых северо-западных аранда и у алуридья. Но аранда имеют патрилинейные фратрии ритуального характера, отделенные от локальных тотемических культов и от тотемизма по форме «зачатия», к которому мы позднее вернемся. Однако другие обычаи или институты имеют сходство с бытующими у курнаи. И у аранда женщины порой обладают инициативой: обычно для определения тотема своего ребенка они сами объявляют о месте его зачатия; и в случае специфически женских ритуальных танцев, и эротического вдохновения. Наконец, по крайней мере в некоторых группах Австралии материнский тотем почитается наравне с тотемом субъекта.

Серьезная проблема в австралийском тотемизме возникает в связи с отношением между ним и правилами брака. Мы видели, что последние вводят в оборот — в наиболее простых формах — деление группы на фратрии, секции и подсекции. Ничего не остается, как попытаться интерпретировать этот ряд согласно «натуральному» порядку: 2, 4, 8. Тогда секции будут результатом раздвоения фратрий, а подсекции—раздвоения секций. Но какая роль отводится в этом генезисе собственно тотемичес-ким структурам? И в более общем виде: какие отношения существуют в австралийских обществах между социальной организацией и религией? С этой точки зрения издавна привлекали внимание северные аранда, ибо они обладают тотемическими группами, локальными группами и матримониальными классами, но у них нет никакой четкой связи между этими тремя типами структур, которые кажутся располагающимися в различных плоскостях и функционирующими независимым образом. Зато на границе Восточного Кимберли и Северной территории отмечается сращение социальных и религиозных структур; но ввиду этого первые перестают обеспечивать регламентацию браков. Там все происходит, как если бы "все подсекции, секции и фратрии… [были бы] тотемическими формами, [средством определения] связей человека [не с обществом, но] с природой…" (Elkin 2, р. 66).

Действительно, в этом регионе при разрешении или запрещении брака исходят не из принадлежности к группе, а из родственной связи.

Не так ли обстоит дело и в некоторых обществах с подсекциями? В восточной части Арнемленда подсекции обладают различными тотемами, иначе говоря, правила брака и правила сочетания тотемов брачу-ющихся совпадают. У мангараи и янгман Северной территории и Кимберли, где тотемы ассоциируются с указанными местами, а не с социальными группами, в итоге происходит то же самое: благодаря изобретательной теории, что духи-зародыши всегда стремятся избрать местожительство в лоне женщины желательной подсекции, чтобы 6ыло соблюдено теоретическое совпадение между тотемом и подсекцией.

Совершенно иное положение у кайтиш, северных аранда и лоритья северо-запада. У них тотемизм «зачатия», то есть тотем, приписываемый каждому ребенку, — уже не тотем его отца, или матери, или деда а животное, растение или природное явление, ассоциированное посредством мифов с местностью, в которой (либо вблизи которой) мать почувствовала себя беременной. Несомненно, это правило, с виду произвольное, часто корректируется благодаря заботе духов-зародышей о выборе женщин, которые были бы из той же подсекции, что и мать тотемного предка. Тем не менее, как это объясняли некогда Спенсер и Гиллен ребенок аранда не принадлежит обязательно ни к тотемической группе своего отца, ни к тотемической группе своей матери и что, в соответствии с местом, где будущая мать осознала свое состояние, дети, происшедшие от одних и тех же родителей, могут принадлежать к различным тотемам.

Следовательно, существование подсекций не может служить основанием или достаточным критерием для уподобления одного общества другому (как это делалось в свое время). Иногда подсекции смешиваются с тотемическими группами, не обеспечивая регламентацию браков, которая осуществляется, исходя из степени родства. Иногда подсекции действуют как матримониальные классы, но тогда они уже прямо не соотносятся с правилом сочетания тотемов брачующихся.

Такая же неопределенность обнаруживается и в случае обществ, имеющих секции. Так, то секционный тотемизм, то многочисленные тотемические кланы, поделенные на четыре группы, соответствующие четырем секциям. Поскольку секционная система приписывает детям секцию, отличную от секции того или другого родителя (фактически секцию, альтернативную секции матери в рамках той же фратрии, — способ передачи, имеющий название непрямой матрилинейной филиации), оказывается, что дети имеют тотемы, обязательно отличающиеся от тотемов их родителей.

Фратриальные общества без секций и подсекций распределены по периферии материка. На австралийском северо-востоке эти фратрии названы по двум видам кенгуру; на юго-востоке — по двум птицам: белый «акаду и ворона или сокол и ворона; на востоке — по двум разновидностям какаду, соответственно белому и черному и т. д.

Этот дуализм распространяется на всю природу, и, хотя бы теоретически, все существа и все явления поделены между двумя фратриями — тенденция, уже заметная у аранда: их учтенные тотемы, которых насчитывается гораздо более четырехсот, сгруппированы в шестьдесят категорий. Фратрии не обязательно экзогамны, лишь бы соблюдались правила тотемической экзогамии, родственной и локальной. Наконец, могут существовать одни лишь фратрии, как в случае периферических обществ, либо они сопровождаются секциями, подсекциями или обеими этими формами. Так, в племенах региона Лавертон имеются секции, но нет ни фратрий, ни подсекций; на Арнемленде отмечаются племена с фратриями и подсекциями, но без секций. Наконец, нангиомери имеют подсекции, но нет ни фратрий, ни секций. Итак, представляется, что фратрии не подчиняются какому-то генетическому ряду, делающему из них обязательное условие для секций (как последние являются условиемдля подсекций); что их функции заключаются не в том, чтобы необходимо и автоматически регламентировать браки, и что их наиболее постоянная характеристика — отношение с тотемизмом, ввиду раздвоения универсума по двум категориям.

Рассмотрим теперь ту форму тотемизма, которую Элькин называет «клановой». Австралийские кланы могут быть патрилинейными или матрилинейными, а еще — "по зачатию", то есть группирующими всех индивидов, зачатых предположительно в одном и том же месте. Обычно кланы (к какому бы типу они ни относились) являются тотемическими, иначе говоря, их члены соблюдают пищевые запреты относительно одного или нескольких тотемов, и у них есть привилегия или обязанность проводить обряды, обеспечивающие умножение тотемического вида. Связь, объединяющая членов клана с их тотемами, определяется в разных племенах как генеалогическая (тотем — порядок клана) или как локальная (когда какая-то орда связана со своими тотемами посредством своей территории, где располагаются тотемические участки — места пребывания духов, вышедших из тела мифологического предка). Связь с тотемом может быть и просто мифологической, как в случае секционных организаций, где человек внутри своей матрилинейной фратрии принадлежит к той же секции, что и отец его отца, и обладает теми же, что и тот, тотемами.

Матрилинейные кланы преобладают в Восточной Австралии — Квинс-ленде, в Новом Южном Уэльсе, в западной части Виктории, а также в небольшом регионе на юго-западе Западной Австралии. Действительно, из мнимого незнания (или более правдоподобно — из отрицания) роли отца при зачатии следует, что ребенок получает от своей матери плоть и кровь, непрерывно упрочиваемые по женской линии. О членах одного и того же клана говорят, что они образуют "одну-единственную плоть", и в языках востока Южной Австралии тот же термин, что обозначает плоть, обозначает также и тотем. Из этого отождествления по плоти клана и тотема проистекают одновременно как правило клановой экзогамии в социальном плане, так и пищевые запреты в религиозном плане: подобное не должно смешиваться с подобным, будь это пищевое потребление или соитие.

В таких обществах каждый клан обычно имеет основной тотем и большое количество вторичных и третичных тотемов, ранжированных в порядке убывающей важности, В пределе все существа, вещи и природные явления оказываются охваченными этой системой. Структура универсума воспроизводит структуру общества.

Кланы патрилинейного типа встречаются в Западной Австралии, на Северной территории, на полуострове Кейп-Иорк, а на побережье — в пределах Нового Южного Уэльса и Квинсленда. Как и матрилинейные кланы, эти кланы тотемические, но, в отличие от первых, каждый из них смешивается с локальной патрилинейной ордой, и духовная связь с тотемом устанавливается не через плоть, а локально — посредством тотемичес-ких участков, расположенных на территории орды. Из этой ситуации вытекают два следствия, а именно: передача тотема также происходит по отцовской линии или же эта передача относится к типу "зачатие".

В первом случае патрилинейный тотемизм ничего не прибавляет к локальной экзогамии. Религия и социальная структура находятся в гармонической связи: с точки зрения статута индивидов они усиливают друг друга. Это противоположно тому, что мы констатировали в случае матрилинейных кланов, ибо в результате того, что местопребывание индивида в Австралии всегда патрилокально, отношение между правилом филиации и правилом местопребывания оказывается дисгармоничным и сложение их соответствующих действий служит определению индивидуального статута, который никогда в точности не является статутом того или другого родителя.

С другой стороны, тотемизм оказывается вне отношения к туземной теории прокреации. Принадлежность к одному и тому же тотему выражает лишь локальный феномен — солидарность орды.

Когда определение тотема происходит по зачатию — идет ли речь (как у аранда) о месте зачатия или (как на западе Южной Австралии) о месте рождения, ситуация усложняется: местопребывание и здесь патрилокально. и зачатие и рождение также могут произойти на территории отцовской орды, так что и для правила передачи тотемов сохраняется опосредованно патрилинейная характеристика. Тем не менее могут быть исключения, особенно когда семьи перемещаются, и в таких обществах всего лишь вероятно, что тотем детей останется включенным в число тотемов отцовской орды. Идет ли речь о следствии или о сопутствующем явлении, среди аранда (по крайней мере, среди северных аранда) не обнаруживается правило тотемической экзогамии. Регламентация экзогамии у аранда определяется отношениями родства и системой подсекций, которые совершенно не зависят от тотемических кланов.

Поразительно, что в обществах с патрилинейными кланами, пищевые запреты более мягки и даже иногда полностью отсутствуют (как у яралди), тогда как в матрили нейных кланах они всегда, по-видимому, проявляются в жестких формах.

Попытаемся привести, чтобы напомнить, последнюю форму тотемизма, описанную Элькиным, — тотемизм «сновидения» (dream totemism). который встречается на северо-западе у карадьери и в двух западных регионах Южной Австралии у диери, макумба и лоритья. Тотем «снови-дения» может явиться будущей матери, когда она ощущает первые следствия беременности — иногда после употребления в пищу мяса которое ей кажется сверхъестественной сущностью, поскольку оно не обычно жирно. «Пригрезившийся» тотем отличается от «культового» тотема, детерминированного местом рождения ребенка.

Из вновь предпринятого, дополненного другими работами длинного анализа (изложенного нами здесь сжато, чтобы прокомментировать его), Элькин заключает, что в Австралии существуют разнородные формы тотемизма. Они могут совмещаться: так, диери, живущие на северо-западе Южной Австралии, имеют одновременно фратриальный тотемизм, половой тотемизм, тотемизм матрилинейных кланов и культовый тотемизм, связанный с патрилокальным пребыванием. Кроме того, среди этих туземцев культовый тотем брата матери почитается сыном сестры более, чем тотем его отца (единственный, передаваемый им своим детям). На севере Кимберли обнаруживаются соединения тотемиз-мов: фратриального, патрилинейной локальной орды и сновидения. у южных аранда существуют патрилинейные тотемные культы (смеши-дд^щиеся с тотемами сновидения) и тотемные культы, унаследованные от брата матери; тогда как у других аранда обнаруживается индивидуальный тотемизм «зачатия», связанный с почитанием материнского тотема.

Итак, удобно различать нередуцируемые «виды» тотемизма: индивидуальный; социальный, в рамках которого можно выявить множество разновидностей — половой тотемизм, фратриальный, секций, подсекций и клановый (патрилинейный или матрилинейный); культовый, религиозный по сути тотемизм, включающий две разновидности — патрилиней-ную и «зачатия»; наконец, тотемизм сновидения, он может быть социальным или индивидуальным.

Как видно, демарш Элькина начинается со здравой реакции против амальгам (создаваемых по неосторожности или бесстыдно-осознанно), к которым прибегали теоретики тотемизма, чтобы конструировать его в виде единого и повторяющегося в значительном числе обществ института. Нет никакого сомнения, что огромные исследовательские усилия, предпринятые австралийскими этнологами, следующими за Рэдклиф-Брауном, и в особенности Элькиным, остаются необходимой базой для какой бы то ни было новой интерпретации австралийских данных. Не отказывая в восхищении, на которое имеет право одна из наиболее плодовитых школ в антропологии и ее блестящий руководитель, можно тем не менее задаться вопросом, не осталась ли она как в теоретическом, так и в методологическом плане пленницей дилеммы, вовсе не являвшейся неизбежной.

Хотя исследование Элькина предстает в объективной эмпирической форме, однако создается впечатление, что Элькин пытается заново строить на почве, опустошенной американской критикой. У Рэдклиф-Брауна более двусмысленная установка. Как мы увидим позднее, Рэдклиф-Браун в 1929 г. высказался о тотемизме столь же негативно, как и Боас. Однако он особенно настаивал на австралийских данных, предлагая практически те же различения, что мы находим снова у Элькина. Но в то время как Рэдклиф-Браун использовал эти различения, чтобы, так сказать, взорвать понятие тотемизма, Элькин пошел в другом направлении: из разнообразия австралийских форм тотемизма он не делает вывода (как Тайлор, Боас и сам Рэдклиф-Браун), что понятие тотемизма неконсистентно и что внимательная проверка фактов ведет к его растворению. Он ограничивается оспариванием его единства, как если бы верил, что может спасти реальность тотемизма при условии возвращения его к множеству разнородных форм. Для него это уже не один тотемизм, а тотемизмы, каждый из которых существует как несводимая сущность. Вместо того чтобы способствовать уничтожению гидры (и именно на том участке, где это действие было бы решающим ввиду той роли, которую играют австралийские данные в разработке тотемических теорий), Элькин разрезает ее на куски и с этими кусками заключает мир. Но дело в том, что иллюзорно как раз понятие тотемизма, а не только его единство. Иначе говоря, Элькин полагает, что может материализовать тотемизм при одном условии — что атомизирует его. Пародируя картезианскую формулу, можно сказать, что он раскалывает проблему под предлогом ее лучшего разрешения(10).

Попытка была бы безопасной и ее можно было бы просто классифицировать как 42, 43 или 44-ю теорию тотемизма, если бы — в отличие от многих своих предшественников — ее автор не был крупным полевым этнографом. Поэтому его теория может ударить рикошетом по эмпирической реальности и раздробить ее. И это как раз происходит: можно было сохранить однородность и точность австралийских данных (что объясняет их выдающуюся роль в этнологической рефлексии), — но при условии отказа от тотемизма как синтетической формы их peaль-ности; либо, сохраняя при плюральности тотемизм как реальный ряд. подвергнуться риску, что сами факты будут заражены этим плюрализмом. Вместо того чтобы из большего уважения к фактам позволило доктрине лопнуть, Элькин разобщает факты во имя спасения доктрины. Но, желая сохранить в полной мере реальность тотемизма, он рискует свести австралийскую этнографию к собранию разнородных фактов, установить преемственность которых становится невозможным.

Итак, в каком же состоянии Элькин обнаружил австралийскую этно-график)? Без всякого сомнения, она была близка к тому, чтобы подверг — нуться разгрому со стороны системного сознания. Было слишком заман-чиво — мы об этом сказали — рассматривать лишь те формы, что казались лучше организованными, располагать их в порядке возрастающей сложности, наконец, решительно недооценивать те из аспектов, которые — как тотемизм аранда — с трудом интегрировались.

Однако в этой ситуации можно действовать двумя способами. Либо, как говорят англичане, выплеснуть с грязной водой ребенка, то есгь оставить всякую попытку системной интерпретации, и таким образом избежать столкновения с новыми затруднениями. Либо, достаточно доверяя уже проглядывающим наметкам порядка, расширить перспек-тиву и отыскать более общую точку зрения, позволяющую интегрировать те формы, правильность которых обретена, и те формы, чье сопротивление систематизации объясняется, возможно, не присущими им характеристиками, а тем, что они плохо определены, неполно проанализированы или рассмотрены под слишком узким углом зрения.

Именно так предстала проблема применительно к правилам брака и системам родства. В другой работе мы попытались сформулировать целостную интерпретацию, пригодную для того, чтобы учесть одновременно и системы, теоретический анализ которых уже проделан, и другие, еще считающиеся отклоняющимися от правила. Мы показали, что при условии изменения концепции, созданной относительно правил брака и систем родства, возможно дать связную интерпретацию совокупности фактов этого типа.

Однако, в случае тотемизма, Элькин предпочитает не ставить под вопрос это понятие (за исключением замены мнимого социологического «вида» нередуцируемыми разновидностями, которые вследствие этого сами становятся видами) и смириться с тем, чтобы феномены были подвергнуты расчленению. Нам представляется (хотя здесь не место показывать это), что было бы ценнее, по-новому совершая демарш, упоминавшийся в предыдущем разделе, прежде всего поискать, нет ли возможности расширить поле интерпретации, а затем придать ему дополнительные измерения — в надежде воссоздать систему глобальную объединяющую на этот раз социальные и религиозные феномены, даже если бы синтетическое понятие тотемизма скорее всего не выдержало бы такого истолкования.

Вернемся к арифметической прогрессии классов, поскольку все идет оттуда. Как уже говорилось, многие авторы интерпретируют ее как генетический ряд. На деле все не столь просто, ведь фратрии не «преобразуются» в секции, а секции — в подсекции. Логическая схема не состоит из трех этапов, которые можно было бы считать последовательными: 2, 4, 8; она скорее относится к типу:

Иначе говоря, организации могут быть либо только фратриальные, либо только с секциями, либо с подсекциями, либо строиться из каких-то двух этих форм без третьей, как показал Элькин. Но можно ли отсюда прийти к заключению, что конечный смысл этих способов группировки нельзя обнаружить в социологическом плане и что его следует искать непременно в религиозном плане? Рассмотрим сначала наиболее простой случай. Теория дуальных организаций длительное время страдала от чрезвычайной путаницы между фратриальными системами, данными эмпирически и наблюдаемыми как институт, и дуальной схемой, всегда подразумеваемой во фратриальных организациях, но проявляющейся также и в других ситуациях, в не одинаково объективированных формах и, возможно, даже универсальной. Эта дуальная схема лежит не только за фратриальными системами, но и за системами с секциями и с подсекциями. Она проявляется уже в том факте, что секции и подсекции всегда кратны 2. Следовательно, это ложная проблема — задаваться вопросом, обязательно ли фратриальные организации предшествовали во времени более сложным формам. Это было возможно там, где схема уже конкретизировалась в институт; но дуальная схема могла и непосредственно, в институциональном плане, обрести более развитую форму. Можно представить, что в соответствии с обстоятельствами простая форма рождается либо путем всасывания сложной формы, либо предшествует ей во времени. К первой гипотезе тяготел Боас, но, конечно, она не отвечает единственно возможному способу происхождения, поскольку мы сами видели У намбиквара Центральной Бразилии, как дуальная организация создавалась у нас на глазах не путем уменьшения прежде большего числа групп, а путем составления из двух простых, прежде разобщенных социальных единиц.

Итак, дуальность нельзя представлять как изначальную социальную структуру или как предшествующую другим. По меньшей мере схематически она обеспечивает общий субстрат для организаций фратриальных, с секциями и с подсекциями. Тем не менее нет уверенности, что подобнее рассуждение может быть распространено на последние, ибо в отличие от дуальной не существует ни четырехчастной схемы, ни схемы из восьми частей, обнаруживаемой в австралийском мышлении независимо от конкретных институтов, выявляющих структуры этого типа. Для всей Австралии исследователи приводят лишь один случай, где распределе- ние на четыре секции (каждая из них обозначена по названию различных видов ястреба-перепелятника) может происходить из исчерпывающей и систематической четырехчастности. С другой стороны, если бы секции и подсекции были независимы от своей социологической функции, то они встречались бы в любом числе. Сказать, что секций всегда четыре, а подсекций — восемь, было бы тавтологией, поскольку их количество составляет часть их определения; но имеет значение то, что австралийская социология не нуждалась в том, чтобы выковывать другие термины для характеристики систем ограниченного обмена. В Австралии отчетливо выявлены организации с шестью классами: они являются созданием обществ с четырьмя классами, частые браки между членами которых привели к тому, что две из соответствующих секций были обозначены одним и тем же именем:

Действительно, Рэдклиф-Браун показал, что в регламентации браков кариера беспокоятся не столько о принадлежности к определенной секции, сколько о степени родства. И у вуламба полуострова Арнемленд (которых прежде называли мурнгин) подсекции не играют реальной роли в регламентации брака, поскольку таковой имеет место с перекрестной матрилатеральной кузиной, что больше соответствовало бы системе с четырьмя секциями. В более общем виде, если предпочитаемые или предписываемые супруги обычно принадлежат к одному классу (секции или подсекции), то они не единственные, кто его занимает. Отсюда напрашивается мысль, что секции и подсекции не обладают ни единственной в своем роде, ни даже главной функцией в регламентации браков. Согласно нескольким авторам, в том числе Элькину, они скорее являются чем-то вроде способа классификации индивидов в категориях родства в случае межплеменных церемоний соответственно потребностям ритуала.

Несомненно, эта функция может ими выполняться наподобие упрощенного кода, более легкого в употреблении при эквивалентности нескольких диалектов или нескольких языков. Ибо этот код, упрощенный относительно систем родства, свойственных каждой группе, неизбежно пренебрегает различиями. Но если он должен выполнить свою функцию, то не может противоречить более сложным кодировкам. Признание того, что каждое племя имеет два кода для выражения своей социальной структуры (система родства и правила брака, с одной стороны, и организация по секциям или подсекциям — с другой), никоим образом не влечет за собой и даже исключает вывод, что эти коды, по существу, предназначены передавать различные сообщения. Сообщение остается одним и тем же; могут различаться лишь обстоятельства и адресаты: "Подсекции мурнгин основаны на брачной системе и системе филиации, и они образуют по своей сути структуры родства. Они производят генерализацию, отправляясь от развитой структуры родства, где количество связей гораздо выше, классифицируя совокупность групп родственников и обозначая их лишь одним термином. Посредством этого метода перегруппировки термины родства сводятся к восьми, поскольку система подсекций содержит восемь делений" (Warner, р. 117).

Метод особенно употребим во время межплеменных собраний: "Ради больших церемоний люди приходят из округи за многие сотни километров… и у них могут быть совершенно различные терминологии родства. Но названия секций практически те же самые, и их восемь; поэтому для туземца соответственно легче обнаружить, какова его связь по секции с чужаком" (Warner, р. 122).

Но, как мы показали в другом месте, было бы ошибочным отсюда делать вывод, что: "…в противоположность мнению прежних авторов, система секций и подсекций не регламентирует браки… поскольку именно отношение родства между мужчиной и женщиной в конце концов определяет возможность брака между ними… у мурнгин мужчина женится на женщине В1 или В2, если он сам А1 или А2" (Ibid., р. 122–123).

Несомненно, однако: 1) он не может вместо нее жениться на какой-либо другой, и система, следовательно, по-своему выражает регламентацию браков на уровне секций, если не подсекций; 2) даже на уровне подсекций, оказывается, устанавливается совпадение между классом и родственной связью при дополнительном условии, что эти два типа брака практикуются попеременно; 3) "мнение прежних авторов" базировалось на рассмотрении групп, которые сами, возможно, и не представляли себе системы из подсекций со всеми ее социологическими импликациями, но вполне ее усваивали. Не так обстоит дело в случае мурнгин, их нельзя отнести к таким группам. Итак, нет никакого основания, как нам кажется, возвращаться к традиционной концепции матримониальных классов.

Система с четырьмя секциями может объясняться изначально как социологический способ интеграции двойной дуальности (это не значит, однако, что одна из них исторически предшествовала другой), а система с восемью секциями — как редупликация того же действия. Ибо если ничто не подтверждает, что организации с четырьмя секциями были прежде фратриальными организациями, то представляется резонным допустить генетическую связь между организациями с восемью подсекциями и организациями с четырьмя секциями. Во-первых, потому, что в противном случае наблюдались бы организации с любым числом подразделений; и далее, потому, что если двойная дуальность — это еще дуальность, то тройная дуальность вводит новый принцип. Это обнаруживается в системах с шестью классами типа амбримпентекост. Но именно эти системы отсутствуют в Австралии; здесь системы с восемью подсекциями не могут, следовательно, происходить иначе, как от операции типа: 2 х 4.

Тогда, как же надо интерпретировать случаи, затронутые Элькиным, где подсекции предстают чисто тотемическими и не сказываются на регламентации браков? Во-первых, разработка этих примеров не абсолютно убедительна. Достаточно рассмотреть пример с мурнгин. Их система из подсекций настолько не чужда регламентации брака, что ее пришлось обработать изобретательным и усложненным образом с единственной целью — восстановить соответствие: устроив подсекции, туземцы так изменили их механизм (посредством, приблизительно, введения для обеих сторон правила брака по выбору), чтобы аннулировать влияние подсекционного деления на брачные обмены. Единственный Вывод, который можно сделать из этого примера, состоит в том, что, прибегая к подсекциям, мурнгин не стремились найти лучший способ социальной интеграции по сравнению с тем, который действовал прежде, или основанный на иных принципах. Сохраняя традиционную структуру, они, так сказать, принаряжали ее, скрывали старое содержание под внешними облачениями, заимствованными у соседних обществ; по-видимому, их побуждало к этому характерное для австралийских туземцев преклонение перед усложненными социальными институтами.

Известны и другие примеры таких заимствований: "Некогда у мурин-бата были только патрилинейные фратрии. Подсекции — недавнее введение, занесены несколькими туземцами, исключительными интеллектуалами и большими путешественниками, которые в совершенстве постигли механизм подсекций, обучаясь на чужих кочевьях. Даже когда их они не понимали, эти правила все равно пользовались значительным престижем, хотя тогда же существовали и реакционеры с той и другой стороны. Без всякого сомнения, система подсекций имеет неотразимую привлекательность для этих племен… Однако ввиду патрилинейного характера предшествующей системы подсекции были определены неуклюже, и отсюда следовало большое число неправильных, с формальной точки зрения, браков, хотя родственные связи почитались" (резюме Станнера— Stanner).

Иногда система, заимствованная извне, остается непонятной. Т. Г. X. Штрелов излагает историю о двух южных мужчинах-аранда, отнесенных их соседями, пришедшими с севера, в различные подсекции, хотя сами они всегда при обращении называли друг друга братьями: "Два южных аранда были помещены этими вновь прибывшими в различные классы, поскольку один из них взял в жены женщину, происходящую из группы с восемью подсекциями; теперь брак был «легализован» в терминах чужой теории. Южные аранда завершили свои пояснения мне, высказав суровые замечания относительно самонадеянних северных аранда, которые решили внедрить свою систему на древней южной территории, где люди ведут образ жизни, обусловленный режимом четырех классов, настолько издавна, насколько могут простираться их память и традиции: "Из двух систем система с четырьмя классами является лучшей для нас, людей юга; мы совсем не понимаем восемь классов. Это абсурдная система, не служащая ничему, и хорошая как раз для таких сумасшедших, как северные аранда; но мы не унаследовали от наших предков этого глупого обычая" (Strehiow, р. 72).

Итак, всякий раз, когда секции или подсекции изобретались, копировались или интеллектуально заимствовались, их функция была вначале социологической, то есть они служили — и еще часто служат — для кодирования, в относительно простой форме, применимой за пределами племенных границ, систему родства и систему брачных обменов. Но коль скоро эти институты имеются, они начинают жить независимой жизнью: как объект любопытства или объект эстетического восхищения, а также благодаря их усложненности как символ более высокого типа цивилизации. Неоднократно они, должно быть, заимствовались соседними общностями, не вполне понимавшими их действие. В таких случаях они приблизительно прилаживались к прежде существовавшим социальным правилам, а то и этого не делалось. Их способ существования оставался идеологическим, туземцы «играли» в секции или подсекции или подчинялись им, по-настоящему не зная, как ими пользоваться. Иначе говоря, и в противоположность точке зрения Элькина, такие системы следует объявлять неправильными не потому, что они являются тотемическими: как раз потому, что они являются неправильными, они могут быть тотемическими. При нехватке социальной организации тотемизм обеспечивает единственный план, где они могут действовать, ввиду его умозрительного, безмотивного характера. И термин «неправильное» не имеет одинакового значения в обоих случаях. Элькин приводит эти примеры, чтобы имплицитно осудить всякую попытку систематической типологии, которую он стремится заменить простым перечнем или эмпирическим описанием разнородных модальностей. Но для нас термин «неправильное» ("irregulier") не противоречит существованию правильных форм; он применяется к патологическим формам, менее часто встречающимся, о которых неприятно говорить и реальность которых — предполагая, что она ясно установлена, — нельзя принять в том же плане, что и нормальные формы. Как говорил Маркс, сыпь не столь позитивна, как кожа.

Не угадывается ли за эмпирическими категориями Элькина набросок системы? С полным правом он противопоставляет тотемизм матрили-нейных и патрилинейных кланов. В первом случае тотем — это «плоть», во втором — «сон». Органический и материальный в одном случае, духовный и бестелесный — в другом. Кроме того, матрилинейный тотем свидетельствует о диахронной и биологической преемственности клана, о том, что плоть и кровь увековечиваются от поколения к поколению женщинами этой общности; тогда как патрилинейный тотемизм выражает "локальную солидарность орды", то есть внешнюю, а не внутреннюю связь, территориальную, а не биологическую, которая объединяет синхронно, а не диахронно членов клана.

Все это верно, но следует ли отсюда заключать, что мы имеем дело с разными социологическими «видами»? Это настолько неопределенно что оппозиция может быть инвертирована: матрилинейный тотемизм имеет также и синхронную функцию, состоящую в том, чтобы на каждой патрилокальной территории, куда приходят жить супруги, происходящие из различных кланов, выразить симультанно дифференциальную структуру племенной группы. В свою очередь, патрилинейный тотемизм имеет и диахронную функцию: он выражает временную непрерывность орды, периодически напоминая через посредство культовых групп о вод ворении мифологических предков на определенной территории.

Вовсе не чуждые одна другой, эти две формы тотемизма предстают. следовательно, как бы дополняющими друг друга. От одной к другой переход осуществляется посредством преобразований. Хотя и различ ными средствами, они обе устанавливают связь между миром матери альным и миром духовным, диахронией и синхронией, структурой и событием. Это два различных, но коррелятивных способа, подходящих. среди прочих, для выражения параллельных определений природы и общества.

Элькин настолько хорошо это ощущает, что, расчленив тотемизм на отличные друг от друга сущности, пытается придать им некое единство. Все типы тотемизма, заключает он, выполняют двойственную функцию. состоящую в том, чтобы выражать, с одной стороны, родство и взаимодействие человека с природой, а с другой — непрерывность между настоящим и прошлым. Но эта формула столь смутная и столь общая. что непонятно, почему преемственность во времени должна подразуме- вать, что первопредки имели животный облик, почему солидарность социальной группы должна утверждаться обязательно в форме множества культов. Не только тотемизм, но любая философия и любая религия, каковы бы они ни были, имеют те характеристики, через которые Элькин пытается определить тотемизм: "…философия… порождающая достаточно веры, надежды и храбрости, так, чтобы человек, сталкивающийся со своими повседневными нуждами, оставался настойчивым и упорным — и как индивид, и как член общества" (Elkin 2, р. 131).

Требуется ли столько наблюдений, столько исследований, чтобы прийти к такому заключению? Никакой связи между богатым и проницательным анализом Элькина и этим итоговым синтезом не ощущается. Пустота, царящая между этими двумя планами, неудержимо вызывает в памяти ту, которой в XVIII в. укоряли гармонию Гретри(12) говоря, что у него между верхними и нижними тонами проедет карета.