Джимми сидит за столом на кухне, в доме, где они жили, когда ему было пять. Время обеда. На тарелке лежит круглый кусок хлеба — плоская голова из арахисового масла с блестящей улыбкой из джема и изюмными зубами. Эта штука наполняет Джимми ужасом. В любую минуту на кухню войдет мама. Но нет: не войдет, в ее кресле никого. Наверное, она приготовила обед и оставила для него. Но куда она ушла, где она?

Что-то скребется — за стеной. Там кто-то есть, роет, лезет сюда. Он смотрит на стену, там висят часы с птицами. Малиновка говорит угу, угу. Это он так сделал, он переделал часы — сова говорит кар-кар, а ворона чирик-чирик. Но когда ему было пять, часов еще не было, они появились позже. Что-то не так, что-то со временем, он не понимает, что именно, его парализует страх. Сыплется штукатурка, и он просыпается.

Снежный человек такие сны ненавидит. Настоящее и так отвратительно, совершенно необязательно подмешивать к нему прошлое. Живи настоящим. Однажды он это вставил в календарь с рекламой какой-то секс-продукции для женщин. Зачем приковываться к часам, разбейте оковы времени, и так далее и тому подобное. На картинке женщина с крыльями вылетала из кучи сморщенной одежды — или кожи.

Ну что, вот оно, замечательное настоящее, которым ему полагается жить. Голова на чем-то твердом, тело втиснуто в кресло, он весь — один большой спазм. Он потягивается и вскрикивает от боли.

Минуту он соображает, где находится. А, ну да — торнадо, будка. Все тихо, ветра нет, никаких завываний. Сейчас вообще тот же день? Или ночь? Или уже утро? В комнате светло — значит, все-таки день, свет пробивается в окно над конторкой, пуленепробиваемое стекло, интерком, туда когда-то, много-много лет назад, надо было говорить, по какому делу ты приехал. Лоток для микропленки с копией твоих документов, камера круглосуточного слежения, говорящая коробка с нарисованной улыбкой задает вопросы — весь механизм разнесли к чертовой матери. Наверное, гранатами. Сплошные обломки.

Шуршание продолжается — кто-то есть в углу. Поначалу Снежный человек не понимает, что это, — похоже на череп. Потом видит: это земляной краб — круглый желто-белый панцирь, словно морщинистая голова, одна огромная клешня.

— А ты какого черта тут делаешь? — спрашивает Снежный человек. — Тебе наружу надо, сады разрушать и все такое. — Он кидает в краба бутылкой из-под бурбона — мимо, бутылка разбивается. А вот это глупо — теперь тут полно битого стекла. Краб поворачивается к нему, поднимает клешню, потом уползает в наполовину вырытую нору, наблюдает оттуда. Видимо, спасался здесь от урагана, как и он сам, а теперь не может выбраться.

Снежный человек выворачивается из кресла, смотрит, нет ли крыс, змей или еще чего-нибудь, на что нежелательно наступать. Кидает свечу и спички в пластиковый мешок и осторожно идет к двери, ближе к выходу. Плотно закрывает за собой дверь — еще не хватало, чтобы краб сзади напал.

У внешней двери Снежный человек останавливается, проводит рекогносцировку. Вроде животных нет, если не считать вороньего трио, примостившегося на заборе. Они каркают — может, про него. Небо жемчужное, розовое с серым — раннее утро. И ни облачка. Пейзаж изменился: новые куски покореженного металла и вывернутые с корнем деревья. Раскисшая земля усыпана листвой.

Если идти прямо сейчас, у него есть шанс добраться к центральному торговому центру до полудня. В животе бурчит, но есть нечего. Жаль, орехи кончились, а «Сойдины» — неприкосновенный запас.

Воздух прохладен и свеж, запах мокрых листьев великолепен после гнилой сырости в будке. Снежный человек с удовольствием вдыхает и идет в сторону торгового центра. Через три квартала останавливается: из ниоткуда появились семь свиноидов. Уставились на него, настороженно подняв уши. Вчерашние? На его глазах они принимаются наступать.

Они что-то задумали, ладно. Он разворачивается и идет к будке, ускоряя шаг. Они еще далеко, он успеет добежать, если понадобится. Он смотрит через плечо: они перешли на рысь. Он тоже прибавляет скорость. А потом видит за воротами еще одну группу свиноидов, восемь или девять, они идут к нему по полосе отчуждения. Они уже почти у главных ворот, отрезали ему пути к отступлению. Такое впечатление, что они все спланировали, эти две группы сговорились, будто знали, что он в будке, ждали, когда появится, отойдет подальше от убежища, а потом окружили.

Он вбегает в будку, захлопывает дверь. Электронный замок, разумеется, не работает.

— Разумеется, бля! — кричит он. Они смогут открыть дверь, подцепить ручку клыками или рылами. Гении побега; будь у них пальцы, миром бы правили. Он влетает в приемную, хлопает дверью. И тут замок сломан — кто бы мог подумать. Он баррикадирует дверь столом, на котором спал ночью, выглядывает через пуленепробиваемое стекло: вот они. Носами открыли дверь, вошли в первую комнату, их двадцать или тридцать, кабаны и свиньи, но в основном кабаны. Столпились, нетерпеливо хрюкают, принюхиваются к его следам. Один замечает Снежного человека в окне, хрюкает, теперь все смотрят на него. Видят его голову, она приделана к большому вкусному мясному пирогу, который только и ждет, что его съедят. Два самых крупных свиноида: два кабана с — ну да — острыми клыками, идут к двери, бок о бок, и пытаются ее вышибить. Командные игроки, мать их. И большая мышечная масса.

А если им не удастся выбить дверь, они его подождут. Устроят дежурство: одни питаются, другие стерегут. Это может продолжаться целую вечность, голод выгонит его наружу. Они чуют его запах, запах его плоти.

Он вспоминает про земляного краба, но тот исчез. Наверное, забился в нору. Снежному человеку тоже требуется нора. Нора, панцирь и пара клешней.

— Ну и? — спрашивает он вслух. — Что дальше?