Книга: Орикс и Коростель
Назад: «НовоЧел»
Дальше: Без опоры

Гараж

Такой вот остаток жизни. Будто вечеринка, куда Джимми пригласили, только он заблудился. Вероятно, кто-то на ней веселится, но сейчас это явно не он.
Раньше его тело было просто поддерживать в форме, но сейчас приходилось уделять этому особое внимание. Если Джимми пропускал занятие в тренажерном зале, мышцы моментально становились дряблые — раньше такого не бывало. Катастрофически падал уровень энергии, приходилось следить, сколько энергетических батончиков он ест: перебор стероидов плохо влиял на размер и работоспособность члена. На упаковке говорилось, что проблема решена с помощью нового непроизносимого запатентованного компонента, но он сам придумывал подобные надписи и потому им не верил. Волосы на висках редели, несмотря на шестинедельный курс выращивания волосяных фолликул от «НовоЧела». Джимми следовало бы понять, что все это ерунда — он ведь писал рекламу для этого курса, — но реклама была так хороша, что он сам в нее поверил. Он размышлял, в каком состоянии волосяные фолликулы у Коростеля.
Коростель рано закончил институт, поступил в аспирантуру и защитил докторскую диссертацию. Теперь он работал в Компаунде «Омоложизнь» — одном из самых влиятельных и богатых — и быстро двигался вверх. Сначала они еще переписывались. Коростель расплывчато повествовал про свой специальный проект, нечто умопомрачительное. Писал, что ему дали карт-бланш, что начальству кажется, будто у него из жопы солнышко светит. Надо бы Джимми как-нибудь приехать, Коростель ему все покажет. Так чем там занимается Джимми?
Джимми в ответ предложил сыграть в шахматы.
В следующий раз Коростель написал, когда внезапно умер дядя Пит. Какой-то вирус. Что бы это ни было, оно сожрало его с потрохами. Если фруктовое мороженое положить на решетку для барбекю, будет похоже. Просто растаял. Подозревали, что это был саботаж, но ничего не доказали.
Ты там был? спросил Джимми.
Можно сказать и так, ответил Коростель.
Джимми обдумал это, потом спросил, не заболел ли еще кто-нибудь. Коростель ответил, что больше никто.
Время шло, интервалы между письмами росли, ниточка истончалась. А что они могли сказать друг другу? Словораскопки Джимми — из тех занятий, что Коростель презирал, пускай вежливо, а Джимми больше не понимал, чем занимается Коростель. Он осознал, что вспоминает Коростеля как человека, с которым был когда-то знаком.

 

Джимми терзался все больше. Даже секс перестал быть тем, чем был когда-то, хотя Джимми по-прежнему жить без него не мог. Его словно таскал за собой его собственный член, будто тело — вскочившая на члене крошечная бородавка. Может, если б член мог самостоятельно бродить где ему вздумается и делать все, что ему хочется, все были бы счастливы?
В те вечера, когда любовницам не удавалось убедительно наврать мужьям или почти мужьям, Джимми смотрел кино в торговом центре — просто убеждал себя, что по-прежнему является частью толпы. Или смотрел новости: снова чума, снова мор, потопы, нашествие микробов, насекомых или мелких млекопитающих, снова засуха, войны в банановых республиках, малолетние солдаты. Почему все так похоже на себя самое?
Снаружи, в плебсвиллях, совершались политические убийства, странные несчастные случаи, необъяснимые исчезновения. Иногда случались скандалы на сексуальной почве — они всегда привлекали репортеров. Сначала тренеры и маленькие мальчики, потом молоденькие девушки, которых находили в запертых гаражах. Девочки — по версии тех, кто их запирал, — работали в доме прислугой, их вывезли из нищих стран, где они жили прежде, ради их блага. А запирать девочек необходимо для их же безопасности, говорили эти люди — респектабельные люди, бухгалтеры, юристы, торговцы плетеной мебелью для патио, — люди, которых вызывали в суд, чтоб они защищали себя. Нередко на их защиту вставали жены. Эти девочки, говорили жены, практически полностью адаптировались к тем условиям, в которых жили, они были почти как члены семьи. Джимми особенно нравились слова «практически» и «почти».
Сами девочки рассказывали другие истории, отнюдь не всегда правдоподобные. Одни говорили, что их накачивали наркотиками. Заставляли делать всякие гадости в разных странных местах — например, в. зоомагазинах. Перевозили через океан на резиновых плотах, контрабандой переправляли в контейнеровозах, спрятав среди соевых продуктов. Им приказывали заниматься непристойностями с рептилиями. С другой стороны, некоторых девочек условия жизни вполне устраивали. Они рассказывали, что их поселили в очень уютных гаражах, гаражи куда лучше их домов на родине. Что их регулярно кормили. Что работа не очень тяжелая. Да, им не платили, из дома не выпускали, но их это не удивляло.
Одна девочка — ее нашли в запертом гараже в Сан-Франциско, в доме преуспевающего фармацевта — сказала, что раньше снималась в кино и была очень рада, когда ее продали Хозяину: он увидел ее в сети, пожалел и лично за ней приехал. Он заплатил кучу денег, чтобы спасти ее, и потом они в самолете перелетели через океан, он пообещал отправить ее в школу, когда она как следует выучит английский. Она отказывалась говорить про него гадости, казалась простой и очень искренней. Ее спросили, почему был заперт гараж. Это для того, ответила она, чтобы никто плохой туда не вошел. Когда ее спросили, что она там делала, она ответила, что учила английский и смотрела телевизор. Когда спросили, как она относится к своему тюремщику, она сказала, что всегда будет ему благодарна. Прокурору не удалось заставить ее изменить показания, и парня пришлось освободить, хотя суд распорядился немедленно отправить девочку в школу. Она сказала, что хочет изучать детскую психологию.
Девушку показали крупным планом: прекрасное кошачье лицо, нежная улыбка. Джимми почудилось, что он ее узнаёт. Он остановил трансляцию, достал старую распечатку, распечатку тех времен, когда ему было четырнадцать, — он таскал ее с собой, почти как семейное фото, прятал, но никогда не терял, она лежала среди его работ из Академии Марты Грэм. Он сравнил лица — слишком много времени прошло. Той девочке на фотографии сейчас должно быть лет восемнадцать, а та, что в новостях, на вид гораздо моложе. Но взгляд тот же самый: та же смесь невинности, презрения и понимания. У него закружилась голова, будто он стоит на краю утеса над каменистой пропастью и ему ни в коем случае нельзя смотреть вниз.
Назад: «НовоЧел»
Дальше: Без опоры