= 5 =

Снежный человек в драной простыне сидит сгорбившись на опушке, где трава, вика и морской виноград сливаются с песком. Стало прохладнее, и Снежному человеку немного лучше. И хочется есть. У голода есть свой плюс: если ты голоден, значит, еще жив.

Над головой шелестит листьями бриз; скрежещут и зудят насекомые; красное заходящее солнце освещает башни в воде, уцелевшие стекла вспыхивают, будто кто-то зажег гирлянду лампочек. Кое-где сохранились сады на крышах — теперь там разрослись кусты. К ним по небу летят сотни птиц — домой, к насестам. Ибисы? Цапли? Черные — бакланы, это Снежный человек знает точно. Они погружаются в темную листву, каркают и ссорятся. Теперь он знает, где искать гуано, если понадобится.

На опушку, к югу, выбегает кролик, скачет, прислушивается, останавливается пожевать траву своими гигантскими зубами. Он светится в сумерках, зеленоватое сияние, иридоциты какой-то глубоководной медузы, давний эксперимент. Кролик в полумраке мягок, почти прозрачен, словно рахат-лукум, — будто мех можно слизать, как сахар. Зеленые кролики существовали, даже когда Снежный человек был мальчиком, хотя они были не такие огромные, еще не выбрались из клеток, не скрещивались с дикими и не причиняли неприятностей.

Кролик Снежного человека не боится, хотя вызывает массу плотоядных желаний: хочется ударить животное камнем, голыми руками разорвать на части и запихать в рот, вместе с шерстью. Но кролики — дети Орикс, священны для самой Орикс, не хватало только женщин огорчать.

Сам виноват. Наверное, он был в дупель пьян, когда сочинял законы. Надо было сделать кроликов съедобными, по крайней мере, для себя, но теперь уже поздно. Он почти слышит, как Орикс над ним смеется, снисходительно и немножко злорадно.

Дети Орикс, Дети Коростеля. Надо было что-то придумать. Излагай проще, не распыляйся, не запинайся: вот так, должно быть, советовали адвокаты преступникам на скамье подсудимых. Коростель сделал кости Детей Коростеля из кораллов, что лежали на пляже, потом сделал плоть их из манго. А Дети Орикс вылупились из яйца, огромного яйца, которое снесла сама Орикс. Вообще-то она снесла два яйца, в одном были птицы, звери и рыбы, а в другом — слова. Но яйцо, в котором были слова, треснуло первым, а Дети Коростеля тогда уже были созданы, они съели все слова, потому что хотели есть, и когда треснуло второе яйцо, слов уже не осталось. Поэтому звери не умеют говорить.

Главное — внутренняя логика. Снежный человек давно это понял, еще когда ему сложнее давалось вранье. Теперь, даже если его ловят на мелких противоречиях, он может убедительно соврать, потому что эти люди ему верят. Он один остался, кто видел Коростеля в лицо, и в этом его преимущество. Над его головой реет незримый стяг Коростельбоды, Коростельстья и Коростельства, и это знамя освящает все, что он делает.

Всходит первая звезда.

— Свети, звезда, гори, свети, — говорит он. Опять какая-то учительница из начальной школы. Толстозадая Салли. А теперь зажмурьтесь. Крепче! Крепко-крепко.' Видите падающую звезду? А теперь загадаем желание, попросим того, чего хотим больше всего на свете. Только никому не говорите, что… загадали, а то не сбудется.

Снежный человек крепко зажмуривается, закрывает глаза кулаками, кривит лицо. Ну вот — падающая звезда; голубая.

— Хочу суметь, хочу посметь, — говорит он. — Хочу я знать, чего хотеть.

Держи карман шире.

— О Снежный человек, а почему ты ни с кем разговариваешь? — говорит чей-то голос. Снежный человек открывает глаза. Три ребенка, из тех, что постарше, стоят поодаль и с интересом за ним наблюдают. Видимо, подкрались в сумерках.

— Я говорю с Коростелем, — отвечает он.

— Но ты говоришь с Коростелем через свою блестящую штуку! Она что, сломалась?

Снежный человек поднимает левую руку, показывает им часы.

— Это чтобы слушать Коростеля. А говорить с ним надо по-другому. .

— А почему ты говоришь с ним о звездах? Что ты говоришь Коростелю, о Снежный человек?

Действительно, что это я говорю Коростелю? — думает Снежный человек. Когда имеете дело с аборигенами, говорит книга у него в голове — на этот раз более современная, конец двадцатого века, голосом уверенной в себе женщины, — следует попытаться уважать их традиции и ограничивать свои объяснения простыми концепциями, которые могут быть поняты в контексте туземной системы верований. Какая-нибудь честная альтруистка в костюме цвета хаки с сотней-другой карманов, подмышкой сетка. Снисходительная, самодовольная корова, думает, у нее есть ответы на все вопросы. В колледже он знал барышень такого типа. Окажись она здесь, ей пришлось бы пересмотреть смысл слова «аборигены».

— Я сказал ему, — отвечает Снежный человек, — что вы задаете слишком много вопросов. — Он подносит часы к уху. — А он говорит, если не перестанете, он сделает из вас тосты.

— Пожалуйста, о Снежный человек, скажи, а что такое тост?

Еще одна ошибка, думает Снежный человек. Нужно избегать невразумительных метафор.

— Тост, — говорит он, — это такая очень, очень плохая штука. Такая плохая, что я даже описать не могу. А теперь вам пора спать. Уходите.

— Что такое тост? — спрашивает Снежный человек сам себя, когда они убегают. Тост — это когда берешь кусок хлеба — Что такое хлеб? Хлеб — это когда берешь муку — Что такое мука? Это мы пропустим, слишком сложно. Хлеб едят, он делается из выращенных растений и по форме напоминает камень. Его надо печь… Пожалуйста, скажи, зачем его надо печь? Почему нельзя просто съесть растение? Это мы тоже пропустим — Повнимательнее. Вы его печете, потом режете на куски, а потом кладете их в тостер, тостер — это такая металлическая коробка, она работает на электричестве — Что такое электричество? Это мы пропустим. Кусок хлеба готовится в тостере, а мы пока достаем масло — масло — это желтый жир, он делается из продукта молочных желез… — ладно, масло мы тоже пропустим. Итак, тостер делает так, что хлеб с обеих сторон прожаривается, а потом тостер выстреливает этим куском хлеба в воздух, и хлеб падает на пол…

— Ладно, — говорит Снежный человек. — Попробуем еще раз. Тост — бесполезное изобретение Темных Времен. Тост был орудием пытки, и все, кого пытали тостом, в вербальной форме изрыгали свои грехи и преступные деяния из прошлых жизней. Тост был предметом культа, он поедался фетишиста-ми, которые верили, что он увеличит их кинетическую и сексуальную силу. Тост не объясним доступными рациональными средствами.