Майор КГБ Бортников в сопровождении взвода автоматчиков окружили группу заключенных, которые, по мнению начальства колонии, являлись зачинщиками бунта. На КПП, в превратной комнате заключенным приказали раздеться и приготовить вещи для досмотра.

На требование заключенных, принести им вещи, хранящиеся в каптерках отрядов, майор ответил отказом. Произвели общий осмотр тел. Комитетчик раскрыл папку, зачитал фамилии всех присутствовавших и, убедившись в точном количестве и сходстве информации, приказал всем одеться. Затем по одному, под усиленным конвоем заключенных поместили в спецавтозак. Всем надели наручники и пристегнули к поручням, встроенным в стенки фургона. Разговаривать было строго запрещено.

Сашка догадался, что их сопровождает особый конвой, имеющий отношение к серьезным органам, и потому не стал дергать «тигра за усы».

Сидели молча, каждый думал о своем, но основной вопрос был у каждого на уме, готовый в любой момент сорваться с языка: «Что с нами сделают в изоляторе?» А то, что их повезут именно туда, они были уверены, услышав, как генерал давал указания майору.

Впереди автозака завыла милицейская сирена, и по пути следования несколько раз возобновляла свою душещипательную «музыку». Понятно, что этому эскорту был дан зеленый свет.

«Значит, нас сопровождает милиция. Перевозят как опасных преступников, — подумал Сашка, — хотя для власти мы и есть опасные, раз переполошили бунтом все управление, и не только».

Он не без содрогания вспомнил лежащие рядом с вахтой неподвижные, окровавленные тела, укрытые простынями. Может, среди этих трупов лежали: Леха Дрон, Серега Сокол, Игорь Каленый.

В осажденном здании на втором этаже им не довелось увидеть, как усмиряли всех бунтовщиков. Сашка мог только догадываться, судя по виду заключенных, сидевших на плацу, что происходило в последний час, когда властям удалось сломить их сопротивление. У Сашки навернулись на глаза слезы, когда он вспомнил, как их провожали до вахты, рукоплеская вслед.

Сейчас им нужно собраться духом, а главное сконцентрировать мысли на том, что придется говорить на первых допросах, хотя после напряжения последних двух дней, хотелось просто отключиться и заснуть. Да, здоровый сон не помешал бы сейчас всем.

«Кто знает, удастся ли нам отдохнуть, по прибытии на место или нас сразу возьмут оперативники в оборот».

Машина остановилась, послышался звук открываемых ворот. Понятно: их привезли в следственный изолятор. Отцепив наручники от поручней, и сковав руки за спиной, заключенных одного за другим завели в здание острога.

В коридоре изолятора столпилось большое количество тюремной охраны: офицеры, прапорщики, сержанты, всем захотелось посмотреть на зачинщиков бунта. Впереди всех находился полковник Шилов.

Майор Бортников отдал начальнику СИЗО кое-какие распоряжения, и всех по одному стали заводить в коридор, а уже потом рассаживать в одиночные боксы. Судя по выражению на лицах тюремщиков, бунтовщикам не стоило ждать снисхождения, но приказ, произнесенный майором КГБ, ограждающий заключенных от побоев, охладил воинствующий пыл надзирателей.

Да, действительно, костяку восстания на первых порах по прибытию в тюрьму сказочно повезло. Потому как перед ними всех без исключения бунтарей, встречали «с хлебом и солью».

По обеим стенам длинного коридора стояли охранники СИЗО, вооруженные резиновыми дубинками. Встречая каждую новую партию заключенных из колонии: били так, что лопалась кожа на ягодицах, а на спинах и головах красовались сине-черные гематомы. Такой «радушный» прием напоминал старорежимную, царскую армию, когда виновных прогоняли сквозь строй. Правда, тогда били палками, а сейчас вроде бы помягче — дубинками. Но, как позже выражались сами заключенные: «Хрен редьки, не слаще». Кто успевал увернуться от удара дубинкой или пинка сапогом, через два шага его встречали следующие. Таким образом, досталось всем и неслабо, кое- кому приходилось отлеживаться на нарах по двое суток, а — то и больше, пока не зажили ушибы. Впоследствии, когда удавалось встретиться участникам бунта, многие рассказывали, что кое-кому ломали ребра, и они попадали в тюремную больницу.

Сашку продержали в одиночном боксе два часа, прежде чем дверь открылась, и его повели по замысловатым, тюремным, подземным переходам и этажам.

Снова посадили в бокс, но теперь он вполне мог предположить, что это был следственный коридор, и по всей вероятности его сейчас будут допрашивать.

Так и случилось, через десять минут его забрали из бокса и завели в комнату для допросов, в ней находились трое в военной форме: капитан и два лейтенанта, раньше Сашке их не доводилось встречать. Наручники снимать не стали и посадили на привинченный к полу табурет.

— Отвечать быстро и четко. Фамилия, имя, отчество, — первым начал допрос темноволосый лейтенант.

— Воробьев Александр Николаевич.

— Статья, срок?

— Сто восьмая часть первая, пять лет общего режима.

— За что был осужден?

— За участие в коллективной драке, избил неприятеля, защищая своего друга.

— Как познакомился с осужденным Дроновым? — вопрос задал капитан. Сашка, в какой — то миг подумал, что дознаватели попытаются деморализовать его дух, и в какой-то мере спутать мысли.

— Обыкновенно, мы в зоне все друг друга знаем, — ответил он.

— Кто помогал Дронову составлять список требований к администрации?

— Он грамотный и составлял список сам.

— Тебя не спрашивают тупой он или образованный, кто еще помогал ему составлять список? Ты присутствовал при этом?

— Да.

— А кто еще был из других осужденных?

— Нас было очень много.

— Это они как на картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», — иронизировал темноволосый лейтенант.

— Кто первым кинул самодельную бомбу за забор? — спросил капитан.

— Не видел, народу было много.

— Ты состоял в блаткомитете во время бунта?

— Да, состоял.

— Какая роль отводилась тебе?

— На тот момент я был главным среди пацанов в своем отряде, и автоматически входил в блаткомитет зоны.

— То есть, ты управлял блатными в отряде? — продолжал допрос уже другой светловолосый лейтенант.

— Можно и так, — ответил Сашка, и в голову ему пришла мысль, он где-то уже слышал о перекрестном допросе. Ничего хорошего это ему не сулило, Воробьева могли спокойно запутать.

— Ирощенко Сергей, тебе был знаком?

— Да, мы оставались до самого конца вместе, пока нас не арестовали.

— Какую роль блатные отводили ему в бунте?

— Мы все там играли одну роль, отстаивали свои права.

После произнесенной фразы, резкий удар в правый бок опрокинул его с табурета. Сашке было не очень удобно вставать с пола со скованными сзади руками, два лейтенанта, подхватив его под руки, посадили на место. Боль отпустила. Сашка собрал все свое мужество в кулак, и как можно спокойно сказал:

— Хоть убейте меня, но говорить я буду только то, что думаю, а не то, что вам выгодно.

Удар по шее снова опрокинул его с табуретки, теперь ему понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями.

— Что, раз я бунтарь, у вас очко играет, снять с меня наручники, — он произнес слова с улыбкой на губах и даже с частичкой иронии. Лейтенант снова замахнулся для очередного удара, но спокойный голос капитана остановил его:

— Перестань Лацис, снимите с него наручники.

Лейтенанты с недоумением уставились на капитана.

— Да- да, я сказал, раскуйте его.

Они подчинились приказу.

Сашка с наслаждение потирал затекшие запястья рук. Успокоившись, он сел ровно на табурете и положил руки на колени.

— Итак, продолжим, — сказал капитан, — кто из заключенных метал в солдат бомбы? Кто их изготавливал? Ирощенко или погибший Семченко?

— Капитан, вот здесь, я и вправду ничего не знаю, каждый вложил свой вклад в восстание…

Удар по позвоночнику между лопаток не дал Сашке докончить фразу.

— Да ты что, революционер хренов! — взбеленился светловолосый лейтенант, какое на хрен восстание? Вы твари столько народу побили там.

По всему было видно, что лейтенант выходил из себя. «Наверно я не первый попал на допрос, — подумал Сашка, — раз у этого костолома не хватает нервов».

— Послушайте, командиры, кто вы? Вы что, дознаватели? Из какого вы ведомства? — спросил Воробьев.

— А ты не догадываешься? — ответил капитан, — вы там такого натворили, что поначалу комитет будет разбираться в вашей смуте, а потом уже и следователи из прокуратуры и МВД.

— Не имел чести ранее встречаться с вашей организацией, если у вас такие методы допроса, тогда я лучше буду молчать, а вы продолжайте выколачивать из меня, но еще раз предупреждаю, говорить я не буду.

— Ладно, Воробьев, не ерепенься. Ты еще молодой парень, зачем тебе гнаться за главными бунтовщиками. Ты же не глупый, — капитан смягчился, — и должен понимать под какую статью попадают твои действия. Ты сейчас ломаешь из себя героя — революционера, а не можешь понять, что на данный момент являешься бандитом, организовавшим бунт в зоне.

— О — да! Валите все на «Серого».

— Александр, я не шучу и не пугаю тебя, — еще больше смягчился капитан, — твои действия попадают под статью семьдесят седьмую часть первую и вторую. Ты прекрасно знаешь, что лица, отбывающие наказание и совершившие следующие преступления: дезорганизация осужденных, формирование вооруженных групп, нападение на администрацию, а так же — умышленные действия, совершенные в составе незаконных вооруженных формирований и повлекшие за ними гибель людей, наказываются лишением свободы сроком от восьми до пятнадцати с конфискацией имущества или смертной казнью. Тебе лично конфискация не грозит, а вот все остальное ты заработал сполна, участвуя в бунте заключенных. Что на это скажешь?

Сашка внимательно выслушал капитана и спокойно ответил:

— Что я могу сказать? Кроме ваших обвинений, есть еще факты и обстоятельства, повлекшие за собой этот бунт, следствие разберется.

— Я тоже констатирую тебе факты: трое военнослужащих убито, восемь человек получили серьезные ранения, много обгоревших и побитых, это я говорю не об осужденных, а если их взять в счет, то даже одними расстрелами вам не отделаться.

— А что бывает страшнее расстрелов?

— Вот останешься живой, потом узнаешь. Бога будешь молить, чтобы забрал твою жизнь поскорее! — капитан привстал и повысил голос, — наденьте на него наручники, и уведите в камеру. Давайте следующего, — приказал он своим подчиненным.

Видимо так продолжалось до тех пор, пока не допросили последнего из заключенных, прибывших вместе с Сашкой Воробьевым.

Картина была удручающая: после возбужденного состояния, переставшего оказывать влияние на сознание, появилось натуральное чувство страха, пожалуй, — это естественное ощущение, особенно когда обвиняемые оказались в безвыходной ситуации.

Об этом и думал Сашка в автозаке, когда их везли по городу. Собраться духом, и ни в коем случае не поддаваться панике и ментовским уговорам. В данном случае кое-кого из них можно подкупить жалостью или посулами снизить меру вины и смягчить наказание.

Перед тем, как всех виновных в бунте распределили по коридорам и камерам, в последний раз перед началом следствия им суждено было собраться в одном большом боксе. Впереди ждали баня и трехдневный карантин.

Сашка встретил многих пацанов и мужиков, но среди них не было Лехи Сибирского и Сергея Ирощенко. Первые допросы прошли и, как выразились заключенные: выколачивали первые показания со знание дела, где кнутом, а где и пряником.

В боксе развернулась дискуссия по состоявшемуся бунту и его последствиях.

— Пацаны, — обратился ко всем Кротов, — давайте трезво оценим ситуацию. Не знаю, как вам, но мне после первого допроса становится страшновато за наши дальнейшие судьбы. Я тут слушал разговор троих мужиков, так они считают, что были невольно втянуты в события. Но мы все хорошо помним, что Дрон дал каждому право на выбор, но менты так не считают и будут гнуть свою линию.

— А интересно, Крот, если бы мы догадывались о последствиях: что будет покалечена жизнь, а кто-то вообще с ней распрощается, мы подняли бы бунт? — задал кто-то смелый вопрос.

— Мы тогда иначе думали, — ответил за Крота Сашка, — что государство не станет так жестоко подавлять волнения, забирая наши жизни против нашей воли.

— Вот об этом менты и вопят: «А когда вы жестоко убивали солдат или зэков, вы думали в тот момент о последствиях?»

— Конечно не думали! Нельзя в двух словах обрисовать наши действия, — продолжил Сашка, — мы конкретно должны отстаивать свои позиции.

— Сколько в зоне арестантов, столько и мнений, — подхватил дискуссию Матвей, он тоже угодил в основную группу организаторов бунта, — пацаны, а вы вдумайтесь, как следует, почему мы оказались здесь? Ведь это же не роковое стечение обстоятельств, а планомерное мусорское давление десятилетиями направленное на нас. Вся правда состоит в том, что несовершенны системы: законодательства, правосудия, исполнения наказаний. Для нашего гребаного, тоталитарного государства поговорка: «Была бы шея, а хомут найдется, вполне приемлема».

— Правильно Матвей, — поддержали его мужики и парни, — разве многие люди в нашей стране знают, в каком государстве живут. Они даже не догадываются, что творится в соседних городах, а что взять с нашей маленькой зоны, где заперли две тысячи зэков — это разве цифра, по сравнению с миллионами всех осужденных в стране.

— Да-да, бунт в зонах подавляется раз и навсегда, система хорошо помнит и пресекает дальнейшие волнения и не повторяет своих ошибок, уж слишком они дорого обходятся государству.

— А разве они думают о людях, о матерях, близких, что с одной, что с другой стороны баррикад…

— Я вам случай расскажу, — начал один из парней, — он произошел в июне 1962 года, в городе Новочеркасске. Простые люди: студенты, рабочие завода в один миг оказались бунтовщиками и погромщиками, так власть окрестила их. Когда на площади перед райкомом собралась толпа, по ней открыли огонь на поражение: погибли молодые парни, мужчины и женщины. Хрущев от лица государства не захотел выслушать справедливые требования трудящихся масс и отдал приказ: покончить с волнениями в городе. В результате десятки приговорены к расстрелу и множество к разным срокам тюрьмы. Это произошло в свободном городе, в Советской стране!

— А это колония общего режима, тоже Советская, — подсказал Сашка.

— Сколько прошло лет после тех событий? Пятнадцать! Для истории этот срок, как один миг, а законы и порядки остались прежними.

— Пацаны, выходит из уголовников мы превратились в политических, — заключил из рассказанного Кротов.

Многие зашумели, не соглашаясь с его определением.

— А чем вы не довольны! — Сашка повысил голос, — вспомните о наших справедливых требованиях на плацу, мы говорили о десятках лет унижений, как нас смешивали с грязью, ведь мы, как не крути, тоже советские люди, нас никто гражданства не лишал.

Мы завтра выйдем из мест заключения и вольемся в общество. А на свободе выходит люди тоже бесправные, если государство расстреливает их за справедливые требования.

Потому и страшно за нас пацанов и мужиков, запротестовавших в порыве гнева против произвола власти и порабощения свободомыслия.

— А я слышал о Краснодарских событиях, — подхватил один парень.

— А я о Грозненских, — продолжил другой.

— У нас в Алтае ментовские начальники, обуревшие от беспредела, отдали приказ об открытии огня по мирным гражданам.

Тут к общему разговору подключился парень, с лицом татарской национальности:

— Может кто-то слышал о событиях, которые произошли в середине семидесятых в столице Татарстана?

Все дружно замотали головами.

— Так вот: Казанская группировка «Тяп-ляп» созданная в отдаленных районах города, в составе трехсот молодых парней, подняли бунт «отверженных», которые громили, грабили и убивали кого не попадя. Но я хочу сказать о другом! Там, где не было справедливости и элементарного отношения к человеку со стороны государства, люди сами заявили о себе, и выбрали разные формы протеста.

— Вот мужики, мы и пришли к единому мнению, — подхватил Сашка и, чувствуя, что времени остается мало, решил закончить дискуссию, — во все времена Москва отдавала приказы на подавление инакомыслия, и мало кто мог воспротивиться, а находился такой смельчак, так его сразу ставили в ранг бунтовщиков и заговорщиков. Предателем системы, или как еще называли раньше бунтовщиков при царствовании коронованных особ — ВОРЫ, ТАТИ. Такие как: Емельян Пугачев или Степан Разин. Вольнодумцы! Вожаки!

Как это не звучит пародоксально, но мы все призваны в нашей стране соблюдать и уважать законы общества, но факты говорят сами за себя. Те, кто пишут законы и претворяют их в жизнь — сами игнорируют их, человеческие нормы и мораль не для них, это говорится о тех, кто заседает в высшем руководстве страны.

Пацаны, смогут ли они там объективно разобраться в этих кровавых событиях, нам еще предстоит узнать, пройдя через ломки, допросы, и скорее всего — пытки.

Через пятнадцать минут сорок человек вывели из бокса и распределили по всей тюрьме.

После пребывания трех суток в карантине, Сашку Воробьева и еще девять парней, посадили в спецкоридор