Глава 19
Каравай

— У тебя был шанс, но ты его потерял! Но какая-то польза мне от тебя все равно будет, и, поверь, тебе не понравится! Вот, понесешь это! — взревел Морган и сунул мне лопату.

Потом он вручил мне туго набитый мешок, такой тяжелый, что без помощи Моргана я не сумел бы даже повесить его на плечо, после чего вытолкал меня из часовни на холод. Я стоял там, дрожа, сгибаясь под тяжестью мешка, чувствуя себя слишком больным и слабым, чтобы сбежать. Даже попытайся я сделать это, он поймал бы меня в мгновение ока и наверняка снова ударил бы. С северо-востока начал задувать ветер, за облаками уже почти не проглядывали звезды. Похоже, вот-вот снова должен был пойти снег.

Морган подтолкнул меня, и мы двинулись в путь. Он шел сзади, с фонарем в руке. Вскоре последние деревья остались позади — мы шли по открытым всем ветрам, заснеженным вересковым холмам. Мне не оставалось ничего другого, кроме как, пусть и с трудом, карабкаться вверх. Один раз я поскользнулся, упал лицом вниз, выронил мешок — и получил за это удар под ребра такой сильный, что едва не грохнулся снова.

По приказу Моргана я подобрал мешок, и мы снова двинулись вверх, утопая в глубоком снегу. Я потерял счет времени. Наконец Морган потянул меня, заставив остановиться. Перед нами вырисовывался холм, слишком гладкий и округлый, чтобы быть естественным; покрывающий его снег мерцал в свете немногих не затянутых тучами звезд. И вдруг до меня дошло, что это такое. Каравай, могильный холм, который показал мне Ведьмак, когда мы шли разбираться с домовым в расселине Оушоу. Тот самый холм, откуда Морган выкопал гримуар.

Потом он подтолкнул меня к востоку. Примерно на расстоянии двухсот шагов в том направлении лежал небольшой валун. Когда мы добрались туда, Морган быстро отсчитал десять шагов к югу от него. Я тем временем прикидывал, каковы мои шансы крепко огреть его лопатой и сбежать. Однако я все еще не оправился после побоев, а Морган был крупнее и гораздо сильнее меня.

— Копай здесь! — приказал он, топнув ногой.

Я послушался. Вскоре обнажилась голая, смерзшаяся земля, копать которую было гораздо труднее, чем снег. Мелькнула мысль — может, он заставляет меня рыть себе могилу? Однако на глубине немногим больше фута лопата внезапно наткнулась на камень.

— Тут полно придурков, которые время от времени роются вон в том холме, — он кивнул на Каравай, — но они никогда не находили того, что удалось найти мне. Глубоко под холмом есть комната, однако вход в нее гораздо дальше, чем можно предположить. В последний раз я спускался туда в ночь после смерти матери, но тогда у меня еще не было книги. Теперь очисти камень — у нас впереди полно работы!

Я пришел в ужас — похоже, сегодня ночью Морган снова попытается разбудить Голгофа. Однако я выполнил его приказание. Когда я закончил, он взял у меня лопату, подсунул ее под камень, как рычаг, приподнял валун и отвалил в сторону. Ha это ушло довольно много времени, и когда дело было сделано, снова пошел снег, а ветер задул и завыл еще сильнее. Ясное дело, надвигалась новая метель.

Он поднял над отверстием в земле фонарь, и в его свете стали видны ступеньки, уходящие вниз, во тьму.

— Вот туда и иди! — Он угрожающе вскинул кулак.

Я вздрогнул, но подчинился. Морган держал фонарь, пока я осторожно спускался. Тяжелый мешок перевешивал, и мне с трудом удавалось сохранять равновесие. Всего там было десять ступенек. У подножия лестницы начинался узкий туннель. Морган спустился на пару ступенек, поставил фонарь и начал задвигать на место камень. Сначала я подумал, что у него ничего не получится, что камень окажется слишком тяжел, но в конце концов Морган с глухим стуком поставил его на место, отрезав нас от всего мира, словно могильной плитой. Покончив с этим, он взял фонарь, лопату, спустился по ступеням и приказал мне идти дальше, что я и сделал.

У меня за спиной он высоко поднял фонарь, свет которого отбрасывал мою тень на стены прямого, ровного туннеля. Пол, стены и потолок были земляные, потолок был укреплен множеством подпорок из бревен. В одном месте он все же обвалился, и дорогу нам преградила осыпавшаяся земля. Пришлось снять мешок и, волоча его за собой, перелезть через завал. Меня охватил страх. Вдруг потолок обрушится еще где-нибудь, да посильнее? Тогда мы будем похоронены заживо. Я почти физически ощущал тяжесть давящей сверху земли.

В конце концов туннель вывел нас в овальный зал, большой, размером с приличную церковь. Здесь стены и потолок были каменные, однако больше всего меня поразил пол. На первый взгляд казалось, что он выложен плитками, но потом я понял, что это искусная мозаика: из тысяч и тысяч маленьких разноцветных камешков складывались самые разные чудовищные создания. Там были сказочные существа, о которых я читал в «Бестиарии» Ведьмака, и другие, которые могут привидеться лишь в кошмарном сне: нелепые помеси вроде минотавра — наполовину быка, наполовину человека; гигантские змеи с жадно распахнутыми челюстями; и василиск, змей с ногами, украшенной гребнем головой и яростным смертоносным взглядом. У меня аж глаза разбежались от всего этого, но потом я увидел еще кое-что и больше уже не смог оторвать от него взгляд.

В центре пола на фоне черного камня контрастно выделялись три окружности, одна внутри другой, и вписанная в них пятиконечная звезда. Я сразу же понял, что это такое, и мои худшие опасения подтвердились.

Это был пентакль, который маги используют, чтобы творить заклинания или призывать демонов тьмы. Однако этот пентакль был создан первыми людьми, которые пришли на Англзарк, чтобы вызвать Голгофа, самого могущественного из древних богов. И теперь Морган собирался использовать его.

По-видимому, он заранее продумал, что нужно сделать, и тут же приставил меня очищать пол, пока он не заблестит, в особенности центральную часть, где был выложен мозаичный пентакль.

— Чтобы не было даже крошечного пятнышка, иначе все может пойти наперекосяк! — приказал он.

Я не стал спрашивать, о чем это он, потому что и так уже понял. Он собирался повторить тот страшный ритуал, что описан в гримуаре. Оставаясь под защитой пентакля, вызвать Голгофа. Чистота была жизненно важна, поскольку малейшая грязь могла быть использована, чтобы прорваться сквозь эту защиту.

В дальнем конце зала стояли несколько больших бочек, и в одной из них находилась соль. В мешке, который я тащил, среди прочего, включая гримуар, лежали несколько тряпок и большая бутыль с водой. Я должен был, используя влажную тряпку, отчищать мозаику солью и смывать ее, пока Морган не останется доволен результатом.

Казалось, это продолжалось долгие часы. Время от времени я оглядывался по сторонам, пытаясь найти что-нибудь такое, что помогло бы мне одолеть Моргана и сбежать. Лопату он, наверное, оставил в туннеле, потому что ее видно не было, как и ничего другого, что могло бы сойти за оружие. В одном месте близко к полу я заметил вделанное в стену большое железное кольцо и задумался, для чего оно; к таким обычно привязывают животных.

Едва я закончил отмывать пол, как Морган, к моему ужасу, схватил меня, подтащил к стене и крепко связал за спиной руки, а остаток веревки прикрепил к кольцу. И всерьез приступил к подготовке. Мне чуть плохо не стало, когда я понял, что вот-вот произойдет. Что бы ни явилось на его зов, он сам будет находиться под защитой пентакля, а вот я останусь снаружи, крепко привязанный, без всякой возможности защититься. Я что, предназначен в жертву Голгофу? Может, для того тут и висит кольцо? Потом на память пришли слова Ведьмака о фермерском псе, умершем от страха, когда Морган совершал ритуал в прошлый раз…

Он достал из мешка пять толстых черных свечей и установил их в углах пятиконечной звезды. Открыл гримуар и зажег свечи одну за другой, читая по книге короткие заклинания. Покончив с этим, сел со скрещенными ногами в центре пентакля с открытой книгой в руках и посмотрел на меня.

— Знаешь, какой сегодня день?

— Вторник, — ответил я.

— А какая дата?

Я молчал, и он ответил за меня.

— Двадцать первое декабря. Зимнее солнцестояние. Точная середина зимы, после чего день снова постепенно начнет удлиняться. Так что это будет долгая ночь. Самая долгая в году. И когда она закончится, отсюда выйдет лишь один из нас. Я намерен разбудить Голгофа, самого могущественного из древних богов. Разбудить здесь, в том самом месте, где когда-то это делали древние люди. Этот курган построен в точке великой силы. Здесь сходятся множество лей-линий. По крайней мере пять пересекаются в самом центре пентакля, где я сижу.

— Разве будить Голгофа не опасно? — спросил я. — Зима может затянуться на годы.

— Ну и что? Зима — мое время.

— Но посевы не будут расти, и люди станут голодать!

— И снова — ну и что? Слабые всегда умирают, — ответил Морган, — и землю наследуют сильные. Этот ритуал не оставит Голгофу выбора — он вынужден будет повиноваться ему. И окажется замкнут здесь, внутри этого зала, пока я не освобожу его. Пока он не даст мне то, чего я желаю.

— А чего вы желаете? Ради чего можно причинить страдания стольким людям?

— Власть, вот чего я желаю! Что еще делает жизнь стоящей? Власть, которую Голгоф даст мне. Способность замораживать кровь в жилах. Убивать взглядом. Все люди станут бояться меня. Если за эту долгую, холодную зиму я кого-то убью, кто узнает, что это моих рук дело? И кто сможет доказать это? Джон Грегори умрет вторым, но будет не последним. И ты умрешь раньше его. — Морган рассмеялся. — Ты — часть приманки, которая притянет Голгофа сюда. В прошлый раз мне пришлось обойтись псом, но человеческое существо гораздо лучше. Голгоф вырвет из твоего тела крошечную искру жизни и использует ее для себя. Душу он заберет тоже. Твои душа и тело погаснут в мгновение ока.

— Почему вы так уверены, что пентакль защитит вас? — спросил я, стараясь не думать о последних словах Моргана. Я должен был попытаться заронить в его разум хотя бы искру сомнения. — Любому ритуалу нужно следовать очень точно. Если вы пропустите или неправильно произнесете хотя бы слово, все может пойти не так. И тогда мы оба навсегда останемся здесь. Оба будем уничтожены.

— Кто это тебе сказал? Старый дурак Грегори? — Морган усмехнулся. — Конечно, ничего другого он не мог сказать. И знаешь почему? Потому что у него самого не хватает духа попробовать что-нибудь по-настоящему грандиозное. Все, на что он годится, это заставлять доверчивых учеников копать бесполезные ямы и забивать их всякой мелкой нечистью! Много лет он старался удержать меня от совершения ритуала. Даже вынудил дать матери обещание, что я не буду больше пытаться. Любовь к ней заставляла меня держать слово — пока ее смерть наконец не освободила меня от него. Только теперь я смог вернуть себе то, что по праву принадлежит мне. Старик Грегори — мой враг.

— Почему вы так сильно ненавидите его? — спросил я. — Что плохого он вам сделал? Все, что он делал, было ради вашего же блага. Он гораздо лучше вас и даже чересчур великодушен. Он помогал вашей матери, когда ваш отец сбежал. Он взял вас к себе в ученики и пощадил даже тогда, когда вы обратились к тьме, не стал наказывать, как вы того заслуживали. Вы хуже даже какой-нибудь злобной ведьмы, живьем связанной в яме!

— Может, он и делал все это, — негромко и зловеще проговорил Морган. — Но теперь уже слишком поздно. Ты прав. Я ненавижу его. Таким уж я уродился — с осколком тьмы в душе. И этот осколок рос и рос, пока я не стал тем, кого ты сегодня видишь перед собой. Старик Грегори служит свету, а я теперь полностью принадлежу тьме. Потому-то он мой естественный враг. Тьма ненавидит свет. И так будет всегда!

— Нет! — воскликнул я. — Так не должно быть. У вас есть выбор. Вы можете стать тем, кем захотите. Вы любили мать. Вы способны любить. Неужели вы не понимаете, что не должны принадлежать тьме? Никогда не поздно измениться!

— Хватит болтать! — взорвался Морган. — Наш разговор слишком затянулся. Пора приступать к ритуалу.

Какое-то время было так тихо, что я слышал лишь стук собственного сердца. Наконец Морган начал нараспев читать по гримуару, его голос то усиливался, то затихал в определенном ритме; все это очень напоминало то, как молятся перед своими прихожанами священники. В основном он говорил на латыни, но были слова по крайней мере из одного неизвестного мне языка. Он говорил и говорил. Казалось, ничего не происходит. В моей душе вспыхнула надежда, что ритуал не сработает или что Морган допустит ошибку и Голгоф не появится. Однако вскоре я почувствовал, что вокруг что-то происходит.

В зале становилось все холоднее. Это изменение было очень медленным, очень постепенным, как если бы что-то большое и ледяное приближалось из далекого далека. Это был тот особый холод, что я уже ощущал вокруг Моргана, — сила, которую он вытягивал из Голгофа.

Я задумался, есть ли у меня хоть какая-то надежда спастись, и очень быстро пришел к выводу, что почти никакой. Никто не знает о входе в этот туннель. Хотя я раскопал землю и добрался до камня, погода портится, и очень скоро яму снова заметет снегом. Ведьмак, конечно, хватится меня, но забеспокоится ли настолько, чтобы отправиться на поиски в пургу? Ну, допустим, он придет в лавку Эндрю и Алиса скажет ему, куда я пошел. Но, даже последовав за мной в часовню, найдет ли он мой посох? Я оставил его в роще за оградой, и сейчас посох уже наверняка занесло снегом.

Выяснилось, что я могу слегка шевелить руками. Может, удастся освободиться от веревки? Я начал раздвигать и сводить руки, изгибать запястья и пальцы. Хорошо хоть Морган не замечал, чем я занимаюсь. Он был слишком занят, произнося слова ритуала нараспев, почти не делая остановок, даже когда переворачивал страницу.

Потом, в очередной раз бросив на него взгляд, я заметил кое-что еще. Казалось, в зале появились новые тени, которые нельзя было объяснить расположением пяти свечей. И большинство этих теней двигались. Некоторые напоминали темный дым, другие — серый или белый туман. Они скапливались у наружного края пентакля, корчась и извиваясь, как будто пытались проникнуть внутрь.

Что они такое? Души тех, кто никак не может оторваться от нашего мира, случайно захваченные силой ритуала? Или, может, духи людей, когда-то похороненных в этом кургане или рядом с ним? И то и другое казалось возможным. Но что, если они заметят меня? До Моргана им не добраться: он защищен. Не то что я.

Только эта мысль мелькнула в голове, как я услышал вокруг слабый шепот. Уловить общий смысл было трудно, но время от времени выделялись отдельные слова. Дважды я услышал слово «кровь», потом «кости» и сразу вслед за этим собственную фамилию, «Уорд».

Меня затрясло от страха, хотя я боролся с ним изо всех сил. Ведьмак много раз говорил, что тьма питается ужасом и первый шаг в борьбе с ней — взглянуть в лицо собственному страху и преодолеть его. Я старался, я правда старался, но это было трудно, поскольку при мне не было ничего из оружия для борьбы с тьмой. Одно дело, когда в руках рябиновый посох, а в карманах соль и железные опилки. И совсем другое — быть связанным, полностью беспомощным пленником. А тут еще Морган совершает, может быть, самый опасный из всех магических ритуалов. И я — часть этого ритуала, искра жизни, приманка для Голгофа. По словам Моргана, едва появившись, Голгоф заберет себе не только мою жизнь, но и душу. Я всегда верил, что буду жить и после смерти. Возможно ли, чтобы меня этого лишили? Можно ли убить саму душу?

Потом шепот постепенно стих, тени исчезли, и даже возникло ощущение, что стало чуть-чуть теплее. Я перестал дрожать и испустил вздох облегчения. Морган все читал, переворачивал страницы. Я подумал, что, может, он допустил ошибку и теперь у него ничего не выйдет. Но очень скоро стало ясно, что я заблуждался.

Холод вернулся, а с ним и корчащиеся на границе пентакля сотканные из дыма духи. И, хуже того, на этот раз я узнал одного духа. Это была Эвелина, с ее огромными, исполненными печали глазами.

Шепот сделался громче, и теперь в нем звучала такая ненависть, что я ощущал ее почти физически. Что-то невидимое проносилось вокруг моей головы, приближаясь настолько, что я лицом ощущал движение воздуха, и всякий раз волосы у меня на голове вставали дыбом. Скоро угроза стала проявляться более материально: невидимые пальцы дергали меня за волосы, щипали кожу лица и шеи, холодное, зловонное дыхание касалось лба, рта и носа.

И снова все успокоилось. Но ненадолго. Холод опять стал усиливаться, а духи скапливаться у края пентакля. Так оно и шло — минута за минутой, час за часом, на протяжении всей этой самой длинной в году ночи. Однако с каждым разом затишье длилось все меньше, а периоды ужаса становились все длиннее. Ритуал набирал силу. Это походило на волны, во время прилива набегающие на обрывистый, каменистый берег, когда каждая новая волна оказывается мощнее, яростнее предыдущей и все дальше заливает берег. И во время каждого всплеска смятение вокруг становилось все сильнее. Теперь голоса вопили мне в уши, зловещие фиолетовые шары кружили под сводами зала. И потом, после того как Морган, казалось, целую вечность читал нараспев из гримуара, он добился того, чего хотел.

Голгоф подчинился его зову.