После разговора в ванной Полетта изменилась. Как будто расставила собственные вешки и с удивительной легкостью погрузилась в окружавшую ее новую действительность. Возможно, ей требовалось доказательство? Доказательство того, что ее ждали и что ей рады в этой огромной пустой квартире, где ставни закрывались изнутри, а пыль никто не вытирал со времен Реставрации Бурбонов. Раз уж они устанавливают ради нее душ… Она немножко растерялась, когда лишилась пары-тройки привычных мелочей, и Камилла часто вспоминала ту сцену. Как часто люди впадают в отчаяние из-за ничтожных пустяков, и как стремительно все могло полететь к черту, если бы рядом не оказалось терпеливого верзилы, спросившего «Чего изволите?» и сделавшего вид, что он записывает ее пожелания в воображаемом блокноте. О чем, собственно, шла речь? О жалкой газетенке, лупе и нескольких пузырьках… С ума сойти… Камилла с наслаждением философствовала, но подрастерялась, когда они выбирали зубную пасту во «Franprix»: Steradent, Polident, Fixadentи другие стоматочудеса совершенно выбили ее из колеи.

- Скажите, Полетта… То, что вы называете… «причиндалами»… это…

- Ты же не заставишь меня пользоваться подгузником, как это делали там? Они говорили - это дешевле… - возмутилась старая дама.

- Так это прокладки! - обрадовалась Камилла. - Как это я сразу не догадалась…

«Franprix» они знали наизусть, и очень скоро этот старомодный магазин им осточертел. Они переместились в «Monoprix» и разгуливали по залам с тележками и списком покупок, который Франк составлял для них с вечера.

Ах, «Monop’»…

Вся их жизнь…

Полетта всегда просыпалась первой и ждала, когда один из мальчиков принесет ей завтрак в постель. Если «дежурил» Филибер, на подносе красовались щипчики для сахара, вышитая салфетка и маленький кувшинчик со сливками. Он помогал ей встать, взбивал подушки и раздвигал шторы, комментируя погоду. Никогда ни один мужчина не был с ней таким предупредительным, и неизбежное случилось; Полетта всем сердцем, как и все остальные, полюбила его. Франк обслуживал бабушку этак… «по-деревенски». Ставил кружку кофе с цикорием на тумбочку и с ворчанием чмокал в щечку - он вечно опаздывал.

- Пописать не хочешь?

- Подожду малышку…

- Да ладно тебе, ба! Дай ей передохнуть! Может, она еще час проспит! Ты ведь столько не вытерпишь…

Но она была непреклонна:

- Я подожду.

Франк удалялся, ругаясь сквозь зубы.

«Давай, жди… Жди ее… Не ты одна ее ждешь, черт бы все это побрал… Я тоже ее жду! А что еще остается делать? Сломать обе ноги, чтобы она и мне улыбнулась? Не надоедай Мэри Поппинс, не мучь ее…»

В этот самый момент она вышла из комнаты, сладко потягиваясь.

- Что ты там ворчишь?

- Ничего. Живу в одном доме с принцем Чарльзом и сестрой Эмманюэль - ухохотаться можно. Уйди с дороги, я опаздываю… Кстати…

- Что?

- Дай-ка мне свою лапку… Отлично! - возликовал он, пощупав ее руку. - Молодец, толстушка… Берегись… На днях попадешь в котел…

- Даже не мечтай, поваренок… Даже не мечтай.

- Посмотрим, пышечка моя, посмотрим, чья возьмет…

Жизнь и правда стала намного веселее.

Он вернулся, держа куртку под мышкой.

- В следующую среду…

- Что - в следующую среду?

- Накануне у меня будет слишком много работы, последний день масленицы перед постом - это всегда полный кошмар, но в среду мы поужинаем вместе…

- В полночь?

- Я постараюсь вернуться пораньше и напеку тебе таких блинов, каких ты сроду не ела…

- Ну слава богу! А то я уж испугалась, что ты собрался наконец со мной переспать!

- Накормлю тебя блинами - и займемся любовью.

- Отлично.

Отлично? Черт, как же ему было плохо, этому дураку… Интересно знать, что он будет делать до среды? Биться лбом о фонари, запарывать соусы и покупать новое белье? Катастрофа! Она его таки достала! Тоска… Ладно, лишь бы ждать пришлось не напрасно… Он пребывал в сомнениях, но все-таки решил купить новые трусы…

Так… Grand Marinier подойдет для фламбе, точно вам говорю… А что не подожгу, то выпью.

Камилла наливала себе чай и садилась на кровать к Полетте, поправив ей одеяло. Они ждали, когда уберутся Франк и Филибер, включали телевизор и смотрели «Магазин на диване». Восторгались, хихикали, высмеивали наряды рекламных зазывал, а Полетта, так и не привыкшая к евро, удивлялась дешевизне жизни в Париже. Время переставало существовать, день тянулся бесконечно - от чаепития до «Monoprix», от «Monoprix» до газетного киоска.

Им казалось, что они в отпуске. В первом за долгие годы для Камиллы и первом - но за всю ее жизнь! - для Полетты. Они хорошо ладили и понимали друг друга с полуслова. Дни удлинялись, и обе женщины молодели.

Камилла стала, говоря языком официальных инстанций, сиделкой. Это «звание» очень ей подходило, а свое полное медицинское невежество она компенсировала прямотой и недвусмысленностью выражений, что раскрепощало их обеих.

- Давайте, Полетта, прелесть моя, не стесняйтесь…

Я потом вымою вам задницу под душем…

- Уверена?

- Конечно!

- Тебе не противно?

- Отнюдь.

Установка душевой кабины оказалась слишком сложным делом, и Франк соорудил специальную нескользящую ступеньку, чтобы бабушке было легче влезать в ванну, куда ставился старый стул с подпиленными ножками, Камилла стелила на сиденье махровое полотенце и сажала на него свою питомицу.

- Боже… - стонала она, - но меня это смущает… Ты не можешь себе представить, как мне неловко, что тебе приходится это делать…

- Перестаньте…

- Неужели тебе не противно это старое тело? Не противно? Правда?

- Знаете, я… Думаю, у меня другой подход… Я… Я прослушала курс анатомии, я нарисовала множество обнаженных тел, и натурщики были вашими ровесниками, и даже старше, так что целомудренная застенчивость - не моя проблема… Не знаю, как вам объяснить поточнее. Знаете, когда я смотрю на вас, то не говорю себе: ага, морщины, и сиськи обвисли, и живот дряблый, и седые волосы на лобке, и колени узловатые… Не сочтите за оскорбление, но ваше тело интересует меня отдельно от вас. Я думаю о работе, о технике, о свете и контурах тела… Вспоминаю некоторые картины… Безумных старух Гойи, аллегории Смерти, мать Рембрандта, его пророчицу Анну… Простите, Полетта, все, что я вам говорю, ужасно, но… Знаете, я смотрю на вас холодным отстраненным взглядом!

- Как на интересную зверушку?

- Можно сказать и так… Как на достопримечательность…

- И что?

- И ничего.

- Ты и меня нарисуешь?

- Да.

Они помолчали.

- Да, если вы позволите… Я хочу рисовать вас, пока не выучу наизусть. Пока вы не перестанете меня замечать…

- Я позволю, конечно, позволю, но… Ты ведь даже не моя дочь… Ох, как же мне неловко…

В конце концов Камилла разделась и опустилась перед ней на колени на сероватую эмаль.

- Помойте меня.

- Что?

- Возьмите мыло, варежку и помойте меня, Полетта.

Она послушалась и, дрожа от холода на своей банной молитвенной скамеечке, протянула руку к спине девушки.

- Эй, трите сильнее!

- Боже, как ты молода… Когда-то и я была молодой. Конечно, не такой складненькой…

- Хотите сказать худой? - перебила ее Камилла, хватаясь руками за кран.

- Нет-нет, я, правда, хотела сказать «тоненькой»… Когда Франк впервые рассказывал мне о тебе, он все время повторял: «Ох, бабуля, она такая худая… Знала бы ты, какая она худая…», но вот теперь я на тебя посмотрела - и не согласна. Ты не худая - ты тонкая. Напоминаешь ту женщину из «Большого Мольна» … Как ее звали? Напомни мне…

- Я не читала эту книгу…

- Она тоже была аристократкой… Ах, как глупо…

- Мы сходим в библиотеку и посмотрим… Давайте-давайте! Трите ниже! Нечего стесняться! Подождите, я повернусь… Вот так… Видите? Мы в одной лодке, старушка! Почему вы так на меня смотрите?

- Я… Этот шрам…

- Этот? Ерунда…

- Нет… Не ерунда… Что с тобой стряслось?

- Говорю вам - ничего.

С этого дня они больше ни разу не обсуждали, у кого какая кожа.

Камилла помогала ей садиться на унитаз, потом ставила под душ и намыливала, говоря о чем-нибудь постороннем. С мытьем головы получалось хуже. Стоило старой даме закрыть глаза, и она теряла равновесие, заваливаясь назад. Они решили взять абонемент в парикмахерскую. Не в своем квартале - им это было не по карману («Кто такая Мириам? - ответил им кретин Франк. - Не знаю я никакой Мириам…»), - а где-нибудь подальше, рядом с конечной автобуса. Камилла изучила по своему плану маршруты, ища место поживописней, полистала «Желтые страницы», выясняя расценки на еженедельную укладку, и выбрала маленький салон на Пиренейской улице, в последней зоне автобуса № 69.

По правде говоря, разница в ценах не оправдывала такой далекой поездки, но это была прелестная прогулка…

И вот теперь она каждую пятницу, на заре, в тот час, когда светлеет… и так далее, и тому подобное, усаживала растрепанную Полетту в автобус у окна, читала ей путеводитель по Парижу, а если они застревали в пробках, рисовала: парочку пудельков в пальтишках Burberry на Королевском мосту, ограду Лувра, букс и самшит на набережной Межиссери, фундамент Бастилии, надгробия и склепы Пер-Лашез… Когда ее подружка-старушка сидела под феном, она читала истории о беременных принцессах и покинутых певцах. Потом они обедали в кафе на площади Гамбетты. Не в «Le Gambetta» - это место было чуточку слишком пафосным на их вкус, - а в «Bar du metro»: там пахло табачным дымом, посетители напоминали разорившихся миллионеров, а у бармена был склочный характер.

Полетта, соблюдавшая режим, неизменно заказывала форель в миндальном соусе, а бессовестная Камилла наслаждалась горячим сэндвичем с сыром и ветчиной. Они заказывали вина - да - да! - и за милую душу выпивали. За нас! На обратном пути Камилла садилась напротив Полетты и рисовала те же самые вещи, но только увиденные глазами кокетливой налаченной старой дамы, которая не решалась прислониться к стеклу, чтобы не повредить свои великолепные лиловые кудряшки. (Парикмахерша - ее звали Иоанна - уговорила Полетту сменить цвет: «Ну что, согласны? Я возьму "Opaline cendree"… № 34…» Полетта хотела взглядом посоветоваться с Камиллой, но та увлеченно читала историю о неудачной липосакции. «А это не будет выглядеть слишком уныло?» - забеспокоилась Полетта. «Уныло? - возмутилась Иоанна. - Да что вы! Это будет прелестно и очень живенько!»)

Она нашла точное слово: живенько. В тот день они вышли на улицу набережной Вольтера, чтобы кое-что купить, в том числе новую чашечку для разведения акварели в Sennelier.

Цвет Полетты теперь назывался «Лиловый Виндзорский» - она изменила бледному «Розовому золотистому».

Это выглядело гораздо шикарней…

В другие дни они посещали «Monoprix». Им требовался целый час, чтобы преодолеть двести метров от дома до входа в магазин, дегустировали новый Danette, отвечали на идиотские вопросы анкетеров, опробовали новую помаду, примеряли жуткие муслиновые шарфики. Они бродили между рядами, болтали, комментируя великосветские манеры дам из 7-го округа и подростков - их безумный смех, невероятные истории, звонки мобильников и обвешанные плюшевыми зверюшками и брелоками рюкзачки. Они развлекались, вздыхали, хихикали… Они оживали. Времени хватало, у них впереди была вся жизнь…