11
У Орлеанских ворот он съехал на обочину и попросил ее слезть.
- Погоди, кое-что не так…
- Что?
- Когда я наклоняюсь, ты должна наклоняться вместе со мной.
- Уверен?
- Ну конечно, я уверен! Не будешь повторять мои движения, попадем в неприятности!
- Но… Я думала, что, отклоняясь в другую сторону, держу равновесие…
- Черт, Камилла… Не мне давать тебе урок физики, но дело тут в оси гравитации, понимаешь? Если наклоняться одновременно, лучше сцепление с асфальтом…
- Уверен?
- Да. Наклоняйся вместе со мной. И доверяй мне…
- Франк…
- Ну что еще? Боишься? Еще не поздно поехать на метро.
- Мне холодно.
- Уже?
- Да…
- Так… Отпусти ручки и прижмись ко мне… Приклейся и засунь ладони под куртку…
- Ладно.
- Эй…
- Что?
- Рук не распускай, ясно? - насмешливо добавил он и с сухим щелчком опустил козырек ее шлема.
Ровно через сто метров она снова замерзла, на автомагистрали обледенела, а когда они въехали на двор фермы, не смогла разжать рук.
Он помог ей слезть и довел до двери.
- А, вот и ты… Что это ты нам привез?
- Несчастную девицу.
- Входите, да входите же, говорю!… Жаннин! Это Франк с подружкой…
- Ах, бедняжка… - запричитала хозяйка. - Да что ты с ней такое сделал? Боже… Ну не кошмар ли, а? Она же вся синяя… Эй, подвиньтесь… Жан-Пьер! Подставь стул к камину!
Франк опустился перед ней на колени.
- Эй, нужно снять пальто… Она не реагировала.
- Подожди, я помогу… Ну-ка, давай сюда ноги… Он снял с нее ботинки и носки - три пары!
- Вот так… А теперь верх…
Она так одеревенела, что он ужасно намучился, выдергивая ее руки из рукавов… Ничего, ничего… Ах ты, маленькая моя сосулечка…
- Черт! Дайте же ей чего-нибудь горячего! - хором закричали присутствующие.
Она снова стала центром всеобщего внимания и притяжения.
Вопрос на миллион: как разморозить парижанку, не разбив ее на куски?
- У меня есть горячие почки! - громогласно объявила Жаннин.
В комнате повеяло паникой. Положение спас Франк.
- Нет-нет, я сам… У вас остался бульон? - спросил он, поднимая крышки на кастрюлях.
- Вчера варили курицу.
- То что надо… Я займусь… А вы пока налейте ей выпить.
Камилла лакала бульон, и на ее лицо возвращались краски.
- Тебе лучше?
Она благодарно кивнула.
- За что?
- Ты второй раз кормишь меня самым вкусным бульоном на свете…
- Не боись, во второй, но не в последний… Сядешь с нами за стол?
- А можно мне остаться у камина?
- Конечно! - закричали остальные, - Оставь ее в покое! Мы закоптим ее, как окорок!
Франк нехотя встал.
- Можешь пошевелить пальцами?
- Ну… да…
- Ты должна рисовать, поняла? Я буду для тебя готовить, а ты рисуй… Никогда не останавливайся, ясно?
- И сейчас?
- Я все-таки не садист… Не сейчас, а вообще, всегда… Она закрыла глаза.
- Идет.
- Хорошо… Давай стакан, налью тебе еще…
И Камилла постепенно оттаяла. Когда она наконец присоединилась к сотрапезникам, ее щеки горели румянцем.
Она ничего не понимала в их разговоре и просто смотрела на их восхитительные рожи и улыбалась до ушей.
- Ну что… По последней - и спать! Завтра всем рано вставать, детки! Гастон прибудет к семи…
Все начали подниматься.
- Кто такой Гастон?
- Забойщик, - прошептал Франк, - увидишь завтра… Тот еще тип… Что-то с чем-то…
- Вот, это здесь… - сказала Жаннин. - Ванная напротив, и я положила на стол чистые полотенца. Нравится?
- Просто супер, - ответил Франк. - Блеск… Спасибо…
- Не выдумывай, малыш… При чем тут спасибо… Сам знаешь, мы ужасно рады тебя видеть… А как Полетта?
Он наморщил нос.
- Ладно, не расстраивайся… - она сжала его руку. - Все наладится, вот увидишь…
- Вы бы ее не узнали, Жаннин.
- Не стоит об этом, я же сказала… Ты в отпуске, расслабься…
Когда хозяйка ушла, закрыв за собой дверь, Камилла заволновалась.
- Эй! Тут одна кровать!
- Естественно! Это деревня, а не гостиница «Ибис»!
- Ты им сказал, что мы парочка? - возмутилась Камилла.
- Вовсе нет! Сообщил, что приеду с подружкой, только и всего!
- Так, давай разберемся…
- В чем это мы будем разбираться? - он занервничал.
- Подружка - это девушка, с которой ты спишь. Господи, о чем я только думала!
- Ну ты и зануда…
Он сидел на кровати, пока она разбирала вещи.
- Это впервые…
- Что?
- Я впервые привожу сюда кого-то.
- Уж конечно. Забой свиньи - не самое прелестное зрелище на свете…
- Свинья тут ни при чем. Как и ты. Это…
- Ну что это?
Франк улегся поперек кровати и уставился в потолок.
- У Жаннин и Жан-Пьера был сын… Фредерик… Потрясающий парень… Мой кореш… Единственный друг, который был у меня в жизни… Мы вместе ходили в школу гостиничного хозяйства… Если бы не он, я бы ничему не научился… Не знаю, где бы я был сейчас, но… В общем… Он погиб десять лет назад… Автомобильная авария… Какой-то придурок не остановился на знак… Ну вот… Я, конечно, не Фред, но пытаюсь… Приезжаю каждый год… Свинья - предлог… Они смотрят на меня - и что видят? Воспоминания, слова, лицо их мальчика, каким оно было в двадцать лет. Жаннин, она все время до меня дотрагивается, тискает… Зачем, по-твоему? Да просто я - живое доказательство, что он все еще здесь… Уверен, она постелила нам свои лучшие простыни и сейчас стоит на верхней ступеньке лестницы, вцепившись в перила…
- Это его комната?
- Нет. Та комната закрыта…
- Так зачем же ты меня привез?
- Чтобы ты рисовала, и потом…
- Да?
- Не знаю, захотелось…
Он фыркнул.
- А насчет спанья не волнуйся… Мы положим матрас на пол, а я посплю на сетке… Договорились, принцесса?
- Договорились.
- Смотрела «Шрек»? Мультик?
- Нет, а что?
- Ты похожа на принцессу Фиону… Только она покрепче, конечно…
- Конечно.
- Давай… Помоги мне. Эти деревенские матрасы весят тысячу тонн…
- Ты прав, - простонала она. - Чем он набит?
- Поколения усталых крестьян.
- Веселенький ответ…
- Ты не будешь раздеваться?
- Да я уже разделась… Я в пижаме, не видишь?
- Останешься в свитере и носках?
- Да.
- Я гашу?
- Конечно!
- Ты спишь? - спросила она через несколько минут.
- Нет.
- О чем ты думаешь?
- Ни о чем.
- О молодости?
- Может быть… Ни о чем.
- Тебе не хочется вспоминать свою молодость?
- Она мало что стоила…
- Почему?
- Черт! Если начну рассказывать, до утра не закончу…
- Франк…
- Да?
- Что с твоей бабушкой?
- Она старая… И осталась совсем одна… Всю жизнь бабушка спала в такой же широкой, как эта, кровати, на матрасе, набитом шерстью, с распятием в изголовье, а сейчас умирает в мерзкой клетке…
- Она в больнице?
- Нет, в доме престарелых…
- Камилла…
- Да?
- У тебя глаза открыты?
-Да.
- Чувствуешь, какая черная здесь ночь? Как прекрасна луна? Как блестят звезды? Слышишь дом? Трубы, полы, стены, шкафы, ходики, огонь в очаге, птицы, звери, ветер… Слышишь все это?
- Да.
- А она - нет. Больше нет… Ее комната выходит на стоянку, где круглые сутки горит свет, слушает металлический скрип тележек, разговоры санитарок и храп соседок… Их телевизоры орут всю ночь. И… И она подыхает…
- А твои родители? Они не могут позаботиться о ней?
- Ох, Камилла…
- Что?
- Лучше не спрашивай… Спи.
- Не хочу.
- Франк…
- Ну что еще?
- Где они, твои родители?
- Понятия не имею.
- То есть как это?
- У меня их нет.
- …
- Отца я не знал… Какой-то незнакомый мужик «облегчился» на заднем сиденье машины… А моя мать… она…
- Что?
- Она была не слишком довольна, ну и…
- Что?
- Ничего…
- Что - ничего?
- Она не хотела…
- Этого мужика?
- Нет - маленького мальчика.
- Тебя воспитала бабушка?
- Бабушка и дедушка…
- Он умер?
- Да.
- Ты никогда ее больше не видел?
- Камилла, заклинаю тебя, умолкни. Иначе потом тебе придется укачивать меня в своих объятиях…
- Я согласна. Давай. Я готова рискнуть…
- Лгунья.
- Так не видел?
- …
- Прости. Умолкаю.
Она услышала, как он перевернулся на другой бок.
- Я… До десяти лет я ничего о ней не слышал… На день рождения и Новый год мне всегда дарили подарки, но потом я узнал, что они меня дурили… Из любви, но все-таки дурили… Она никогда нам не писала, но я знаю, что бабуля каждый год посылала ей мои школьные фотографии… И на одной из них… поди знай, может, я вышел лучше обычного… А может, учитель меня причесал. Или фотограф показал мне пластмассового Микки-Мауса, чтобы я улыбнулся? Неважно, маленький мальчик на фотографии заставил ее почувствовать угрызения совести, и она заявилась, чтобы забрать меня с собой… Не буду пересказывать тебе ужасающие подробности… Я орал как резаный, потому что хотел остаться, бабуля меня утешала и все повторяла, как это замечательно, что у меня наконец появится настоящая семья, и выла громче меня, и прижимала к своей пышной груди… А дед молчал… Я могу не продолжать? Ты достаточно умна - сама домыслишь… Поверь, было жарко…
В конце концов я сел в ее машину, и мы уехали. Она познакомила меня со своим мужем и со своим младшим сыном, показала, где я буду спать…
Сначала мне все ужасно нравилось, особенно спать на втором ярусе кровати, но однажды вечером я расхныкался и сказал, что хочу вернуться домой. Она ответила, что мой дом теперь здесь, и велела заткнуться, чтобы не разбудить малыша. В ту ночь я описался. В ту и во все последующие. Ее это выводило из себя. Она говорила: я уверена, ты это делаешь нарочно, лежи в луже, тем хуже для тебя. Это все твоя бабка виновата. Она тебя испортила. А потом я чокнулся.
Понимаешь, я ведь всегда жил на свободе, бегал по полям, каждый вечер после школы ходил на рыбалку, дед брал меня с собой по грибы, на охоту, в кафе… Я вечно шлялся в сапогах, бросал велосипед в кустах и «перенимал опыт» у браконьеров - и вдруг оказался в дешевом гнилом доме в занюханном предместье, запертый в четырех стенах с телевизором и другим малышом, которому доставались вся любовь и нежность… И я слетел с катушек. Я… Нет… Неважно… Три месяца спустя она посадила меня в поезд, сказав, что я сам все испортил…
Ты все испортил… Ты все испортил… Эти слова все еще звенели у меня в ушах, когда я садился в «Симку» деда. И знаешь, что было хуже всего…
- Что?
- Эта сука разбила меня… вдребезги… Я так и не стал прежним… Детство кончилось, я не хотел их ласк и всего этого дерьма… Хуже всего было не то, что она меня забрала, а те ужасы, которые наговорила о бабушке, прежде чем снова выкинуть из своей жизни. Она задурила мне голову своим враньем… Будто бы мать заставила ее оставить меня, а потом выставила за дверь, что она боролась, скандалила, но дед достал ружье и…
- Она все это придумала?
- Конечно… Но я-то этого тогда не знал… Ничего не понимал, а может, хотел поверить? Наверное, меня это устраивало - верить, что нас разлучили насильно и что, если бы дед не пригрозил ей своей берданкой, я жил бы как все и меня не обзывали бы сыном последней шлюхи… Твоя мать потаскуха, ты - выблядок, вот что они говорили. Я тогда и слов-то таких не знал… Был полным придурком…
- А потом?
- А потом я стал жутким говном… Сделал все, чтобы отомстить… Заставить их заплатить за то, что лишили меня такой чудесной мамочки…
Он скалился.
- И я преуспел. Еще как преуспел… Таскал сигареты у деда, крал из кошелька продуктовые деньги, все запорол в колледже, и меня выгнали, гонял на мопеде, сидел в задних комнатах кафе и щупал девок… Ты и вообразить не можешь, что я творил… Был главарем. Лучшим. Королем подонков…
- А потом?
- А потом баю-бай. Продолжение в следующей серии…
- Ну? Не хочешь заключить меня в объятия?
- Меня гложут сомнения… Тебя ведь все-таки не изнасиловали…
Он наклонился к ней.
- Тем лучше. Потому что я не желаю с тобой обниматься. Во всяком случае, не так… Больше не хочу… Я долго играл с тобой в эту маленькую игру, но теперь все… Мне больше не весело… Черт, сколько у тебя одеял?
- Три… И перинка…
- Это ненормально… Ненормально, что ты вечно мерзнешь и два часа отходишь от поездки на мотоцикле… Ты должна поправиться, Камилла…
- У тебя тоже, у тебя… нет семейного альбома с фотографиями умильных родственников. Я прав?
- Да.
- Расскажешь когда-нибудь?
- Может быть…
- Я больше не буду доставать тебя вопросами…
- О чем?
- Я сказал, что Фред был моим единственным другом, но это не так. У меня есть еще один друг… Паскаль Лешампи, лучший кондитер в мире… Запомни его имя…
Он - бог. Простой песочный пирог с кремом, торты, шоколад, слоеное тесто, нуга, шу - все, к чему он прикасается, становится шедевром. Это вкусно, красиво, тонко, удивительно и суперсложно. Я встречал немало умелых ремесленников, но тут другое… Совершенство. Кроме того, он очаровательный человек… Чистый Иисус, сахарный торт, сливочный крем. Так вот, он был огромным. Огромнейшим. Но это ерунда. Подумаешь, размеры! Беда в том, что от него жутко воняло. Невозможно было находиться с ним рядом дольше одной минуты - чтобы не вырвало. Ладно, опущу детали - насмешки, советы, мыло, подброшенное в шкафчик, и все такое прочее… Как-то мы оказались в одном номере в гостинице - я поехал на конкурс его помощником… Он, естественно, победил, но я в конце дня был в таком состоянии, что не передать словами… Не мог дышать, собирался просидеть всю ночь в баре, только чтобы не оставаться рядом с ним… Я удивлялся - видел, что он принимал душ утром. Ну вот, мы вернулись в гостиницу, я набрался и все ему выложил. Ты слушаешь?
- Да, конечно, слушаю…
- Я сказал: Паскаль, ты воняешь. От тебя несет смертью, старик. Что за хренота такая? Ты что, не моешься? И вот этот огромный медведь, этот гений, этот весельчак, эта гора мяса начинает плакать и плачет, плачет, плачет… Льет слезы, как фонтан… Икает, как ребенок… Жуткое зрелище… Он был безутешен, этот кретин… Господи, как же мне было плохо… Он поплыл в одну секунду, без предупреждения… Я поворачиваюсь, чтобы уйти в ванную, и тут он хватает меня за руку. И говорит: «Посмотри на меня, Лестаф, погляди на этот кошмар…» Черт, я чуть не сблевал!
- Почему?
- Во-первых, из-за его тела… Оно выглядело отвратительно. Но главное - именно это он и хотел мне показать - меня и сейчас передергивает, как вспомню… В складках кожи у него было полно болячек и корок, именно эта кровавая чесотка и воняла… Я пил всю ночь, чтобы прийти в себя. А Паскаль еще рассказал, что ему жуть как больно умываться, но он трет себя, как помешанный, чтобы убрать запах, и поливает кожу одеколоном, сцепив зубы, чтобы не плакать… Какая ночь, какая тоска…
- А потом?
- На следующий день я потащил его в больницу «скорой помощи». Это было в Лионе… Доктор чуть не рухнул, когда увидел его раны. Он их почистил, выписал кучу мазей, притираний и порошков и велел похудеть, а в конце не выдержал и спросил: «Ну почему вы так долго терпели?» Он не ответил. А я, когда мы уже были на вокзале, решил выяснить все до конца: «Нет, ну правда, почему ты так долго терпел?» - «Потому что мне было слишком стыдно…» И тогда я поклялся, что это случилось со мной в последний раз.
- О чем ты?
- О том, что больше не буду доставать толстяков… Презирать их… Судить людей по их внешности… Ни толстых, ни худых. Тебя в том числе. Я уверен, ты будешь меньше мерзнуть и станешь гораздо аппетитней, если наберешь пару-тройку килограммов, но говорить с тобой об этом больше не буду. Слово пьяницы.
- Франк…
- Эй, договорились же, что спим!
- Поможешь мне?
- В чем? Меньше мерзнуть и стать поаппетитней?
- Да…
- Чтобы тебя похитил первый попавшийся вонючий барсук? Ни за что. Предпочитаю видеть тебя рахитичной, но с нами… Уверен, Филу меня поддержит…
Она не ответила.
- Разве что самую чуточку… Как только увижу, что сиськи у тебя слишком налились, сразу прекращу тебя откармливать.
- Согласна.
- Черт, снова ты меня сделала… Ладно, вот как мы поступим. Во-первых, ты перестаешь ходить за покупками, потому что покупаешь всякую фигню. С козинаками, печенюшками и конфетками покончено! Не знаю, во сколько ты встаешь по утрам, но со вторника кормить тебя буду я, идет? Каждый день, в три часа. Не волнуйся, я бабские вкусы в еде знаю - ни жареной уткой, ни рубцом по-овернски травить тебя не стану… Буду готовить специально для моей принцессы… Рыбу, мясо на гриле, тушеные овощи - все, что ты любишь… Порции будут маленькие, но съедать придется все. Иначе я сразу все брошу. Вечерами меня дома не бывает, так что доставать тебя будет некому, но я запрещаю тебе кусочничать. В начале каждой недели я по-прежнему буду готовить для Филу большой котелок супа - и все. Главная задача - ты должна «подсесть» на мою стряпню. Вставать утром с мыслью о том, что сегодня в меню. Ладно… Не обещаю чего-то грандиозного в каждую кормежку, но будет вкусно, увидишь… А когда начнешь округляться, я…
- Что?
- Я тебя съем!
- Как ведьма в сказке о Ганзеле и Гретель?
- Точно. И можешь не трудиться протягивать мне куриную косточку вместо руки - я не слеподыр! А теперь умолкни… Сейчас почти два часа ночи, а завтра будет долгий день…
- Я знаю твой секрет - изображаешь злобного людоеда, а сам очень милый…
- Заткнись.
