VII

За последующие часы и дни я понял, что успокоение мне приносит только алкоголь. Как только я открывал глаза после нескольких мгновений беспокойного сна, мои ноги начинали дрожать. Я выходил на улицу, и, пока не выпивал семь или восемь порций анисового ликера, у меня разламывалась голова. Я больше не узнавал знакомых улиц. Столько лет я любил их, в любое время дня и ночи, они всегда удивляли меня, в любое время года вывески сверкали разными цветами, они зазывали, манили. Теперь я ходил по городу цвета пепла, в котором каждую секунду я надеялся увидеть Сильвию. По мертвому городу. Где найти силы, чтобы сбежать? Сбежать из этого проклятого города, уехать туда, где покой и забвение. Снова очутиться в забытых местах моего детства, в беззаботных голубых горах. В какой-нибудь заросшей крапивой и дикой ежевикой деревеньке. Деревеньке, где лишь тишина и старики. Там дни напролет я буду бродить под солнцем и ветром. По тропинкам из красной глины я буду бродить до изнеможения. По бескрайним равнинам, где на каждые пять километров мне встретится лишь одно черное миндальное дерево, истерзанное жарой и ветром. Грустные края, ослепляющие одиночеством, в которых не задерживается даже любовь.

Как-то вечером перед своей дверью я обнаружил сидящую Сильвию. Ее лоб больше не был синим, теперь он был желто-зеленым.

— Я звоню тебе со вчерашнего дня, тебя все нет и нет! У тебя такой вид… Да ты пьян!

— Я не пьян, просто я ждал тебя. Мужчины, которые ждут, всегда пьют, Сильвия, пора бы тебе это понять.

У нее вырвался нервный, а может быть, саркастический смешок.

— Я только что потеряла работу.

— Украшение пиццы оливками?

— Даже на это я не способна. Нельзя покидать конвейер, не предупредив.

— Это первая хорошая новость за много дней, я приглашаю тебя съесть настоящую пиццу, в настоящей пиццерии.

Мы пошли туда пешком. Я опирался на нее. Я снова дрожал, только теперь от счастья.

Пока она изучала меню, я заказал две рюмки анисового ликера и красного вина.

Вдруг она посмотрела мне в глаза.

— Он приходил к тебе?

— Кто?

— Альтона.

— А в чем дело?

— Он сбежал. Я вернулась два дня назад, и его не было. Он исчез вместе со всеми своими вещами.

— Скатертью дорога!

— Он не взял свои кисти, а это для него самое ценное.

В ее глазах нарастала тревога.

— Ты должна быть довольна… Ты же этого хотела?

— Я была уверена, что вы встретились. На него это не похоже.

Я опрокинул рюмку.

— Зачем, по-твоему, ему нужно было приходить ко мне? Я для него самый ненавистный человек на свете.

Мы съели две пиццы, я заказал еще вина. Ресторан был совсем крошечным. Было очень жарко, особенно там, где мы сидели, рядом с печью.

— Пойдем отсюда, — сказала она мне, — мне нужен воздух, мне нехорошо.

— Мне тоже плохо. Это из-за жары.

— Из-за жары и спиртного.

Я расплатился, и мы пошли гулять по улицам. Теперь уже она опиралась на меня, а я благодарил спиртное и жару.

— Ты далеко уезжала? — спросил я ее. — Ты могла бы мне позвонить.

— Мне все хуже и хуже.

Она выпустила мою руку и бросилась в какой-то двор. Я пошел за ней следом. Она была в самом темном углу, согнувшись пополам, ее рвало, прямо выворачивало. Я поддержал ее за голову.

— Оставь меня, мне стыдно, — буркнула она.

Я отвернулся и выплеснул наружу все, что было у меня в желудке.

Несколько бесконечных минут мы по очереди выблевывали пиццу. Запах был такой мерзкий и нам было так плохо, что мы даже рассмеялись. Какой-то человек хлопнул ставнями и заорал: «Вы, ублюдки, убирайтесь блевать в другое место!»

Мы вышли из двора, вытирая рот листьями, которые я вырывал из живой изгороди. Под первым же фонарем мы поняли, что наша обувь вся в вине и помидорах. Я вернулся во двор и нарвал еще пучок листьев.

Даже пьяный и грязный, я бы принял вечные муки из-за нее. Я укусил ее за ногу, когда чистил ее ботинки. Я был обречен.

Она отскочила назад. Я попытался прижать ее к дереву, мне так нужна была ее грудь. Коленом и руками она оттолкнула меня.

— Ты не видишь, что я сгораю от стыда? — закричала она. — Ты не захочешь целовать меня, я отвратительна, от меня плохо пахнет!

— От меня тоже плохо пахнет. Пойдем примем душ.

— Проводи меня до машины, в таком состоянии, как я, женщине нужно побыть одной. Мне нужен не один душ, а десять! Целый тюбик зубной пасты и целый флакон туалетной воды! Я тебе позвоню, когда на меня можно будет смотреть.

Двадцать четыре часа я сидел у телефона, с бутылкой анисового ликера в руке. Я был обречен.

Чем сильнее ждешь кого-то, тем позже дожидаешься. Я спустился в кафе напротив и решил ждать ее там. Я высматривал ее в окно. Между платанами и фонтаном я мог видеть, как приходят и уходят посетители нашего ресторана. Но это меня не интересовало.

Каждые пятнадцать минут я заходил в телефонную будку и набирал ее номер. Никого.

Люди появляются тогда, когда их больше не ждешь. Особенно Сильвия. Я заснул прямо на столе, за стеклом кафе. Она тряхнула меня.

— Я звонила тебе в дверь, а сюда зашла случайно, купить сигарет.

Она вся светилась.

— Выпьем что-нибудь?

— Нет, я зареклась. У меня нет столько денег, чтобы выкидывать каждый день по паре туфель. Пойдем к тебе, заодно ты побреешься.

Я дотронулся до своей щеки. Это была далеко не щека младенца. Мы вышли из кафе. Хозяин, наверное, удивлялся, что такая красивая и утонченная девушка могла делать рядом с таким типом, как я. Я также удивлялся несколькими неделями раньше, когда разглядывал физиономию Альтона. Наверное, ей нравились бродяги. Поднимаясь за ней по лестнице и глядя на ее слишком стройные, слишком красивые ноги, я вдруг понял, что, наверное, ей должно нравиться, когда мужчины превращаются в бродяг из-за нее. Из-за ее ног, из-за ее хитрых уловок, из-за ее прекрасных и жестоких глаз.

Побриться я не успел. Я только закрыл дверь, как она тут же встала передо мной. Ее лицо вдруг стало натянутым, сухим. Она бросила мне:

— Я не понимаю, почему он уехал. Я уверена, что ты что-то от меня скрываешь.

— Послушай, ты пришла сюда все-таки не для того, чтобы говорить о нем… Две недели назад он был чудовищем, сегодня ты без него жить не можешь! Если тебе нравится, когда тебя бьют, если это для тебя часть жизни, давай, беги за ним и прекрати меня мучить!

— Я просто хочу знать, встретились ли вы.

— Ты уверена в том, что знаешь, чего хочешь? Это ты велела ему убираться из твоей квартиры вместе со всеми вещами! Разве не из-за него ты разбила себе лоб? Разве ты уехала не потому, что боялась?

В эту секунду ее глаза были словно стальные. Она ответила мне, чеканя каждое слово:

— Это не из-за него у меня синяк на лбу, и я никогда не просила его уехать. Ни разу в жизни он не поднял на меня руку, я бы этого не стерпела.

У меня подкосились ноги. Я не понимал, что она говорит. Я снова увидел ее волчью улыбку.

— Послушай, Сильвия, ведь он тебя ударил не в первый раз… В ту ночь, когда мы занимались здесь любовью, он искромсал все твои платья, выкинул в окно твоего кота и чуть не перерезал тебе горло! Разве не ты мне все это рассказала?

— Да, рассказала, но это все неправда! Я все это придумала. Моего кота никогда не выкидывали в окно. На лбу у меня был синяк, потому что я не заметила стеклянную дверь в супермаркете, и он никогда бы не осмелился приставить мне нож к горлу. Ты в это поверил, именно этого я и добивалась.

Даже удар бейсбольной битой по голове не мог бы так оглушить меня.

— Сильвия… я не понимаю… Зачем ты выдумала все эти истории?

— Понятия не имею. Может, потому, что мне нужны доказательства любви. Любви не существует, существуют только ее доказательства. Это не я сказала.

— Ты, наверное, хочешь сказать — доказательства страданий? Ты знаешь, какую боль причинила мне и продолжаешь причинять каждый день? И ему, конечно, тоже. Ты хочешь нас уничтожить?

— Без страданий нет и любви! Всю свою жизнь я искала любовь, а нашла лишь страдания. Когда я видела, что вы страдаете, я верила, что вы меня любите.

Она произнесла эти слова резким ледяным тоном.

— Поэтому ты ищешь Альтона? Ты не видишь, как он страдает, потому сходишь с ума? Тебе не достаточно, что дни напролет я только и делаю, что пью и жду тебя?

— Ты быстро все понял. Мне надо видеть, как вы пьете, как вы ищете меня, как вы страдаете. Видеть, как вы ненавидите друг друга, как готовы разорвать друг друга на части. Мне нужна ваша дикая ревность, она мне жизненно необходима. Мужчины говорят, что я красива, я им не верю, они говорят это всем женщинам. Я хочу видеть, как они страдают, как они блюют от горя! Я хотела бы, чтобы они переубивали друг друга из-за меня!

Эта женщина была чудовищно жестока. Ангел исчез. Передо мной был сам дьявол. Эгоистка, черная душа. Такая же черная, как ее глаза. Впервые она казалась мне уродливой.

Вдруг я услышал, как хрустнула голова Альтона. Этот звук становился все сильнее, он разрывал мне виски.

— Ведьма! — закричал я.

Со всей силы я отвесил ей пощечину.

Она вскрикнула от бешенства и вцепилась мне в лицо, точно тигрица. Мне не хватало рук, чтобы защитить глаза. Ее когти впивались в меня со всех сторон.

Со всей силы я ударил кулаком наугад и попал ей прямо в лицо. Она ударилась о стену гостиной и рухнула на пол среди стопок книг.

— Убирайся! — крикнул я ей. — Чтобы ноги твоей здесь больше не было! Тони был прав, ты — чудовище! Чудовище! Иди скажи своим любовникам, что я разбил тебе морду, потому что я слишком ревнив! Ты, наверное, кончаешь от этого! На этот раз тебе даже не придется врать! Тебя нужно ударить, чтобы ты почувствовала себя любимой? Сегодня я тебя ненавижу! Я вырву тебя из своего сердца! Не звони мне больше! Не смей пересекать порог моего дома! Не смей даже площадь переходить! Я вырву тебя из своей жизни!

Ее лицо исказилось от боли и ненависти. Рот кровил. Она взяла свою сумку и бросилась вниз по лестнице. Мое тело тряслось как в лихорадке. Слезы потоком лились из моих глаз.

Я убил человека просто так, ни за что, такого же беднягу, как и я, невинную жертву. Я стал убийцей, и из-за этого я не мог остановить слезы. Я убийца!

Я рухнул за кухонный стол. Мне было еще хуже, чем в тот день, когда я убил его. С самого начала она мне лгала, играла мной. Она наслаждалась, видя, как я задыхаюсь от слез. С дьявольской невинностью она последовательно стравливала нас, медленно убивала.

А ведь Тони меня предупреждал. Не зная ее, он все почувствовал, все понял. И сейчас, когда я сидел, обхватив голову руками и глотая слезы, мне вспоминались его слова: «Эта женщина — убийца… Ты околдован, одержим…» Как точно он все понял. А я оскорбил его, обидел, унизил. Обманул его доверие, предал нашу дружбу. Бросил его. Бросил друга ради этой чертовой ведьмы. И еще я бросил человека в колодец.

Теперь я был один на один со своей совестью. Один на один со своей жизнью. Я был так же одинок, как этот человек, который, наверное, уже начал разлагаться в колодце.

В три часа утра телефон зазвонил.

— Поль, это я…

От ее голоса, возникшего во мраке ночи, у меня застыла кровь. Я бросил трубку.

Через несколько секунд снова раздался звонок.

— Мне нужно поговорить с тобой! Выслушай меня!

— Чтоб ты сгорела в аду! — заорал я и швырнул трубку.

Я знал, что она будет звонить еще. Я отключил телефон и выбежал из дома на улицу. Я боялся даже отключенного телефона. Она способна на все. Возможно, она и не уезжала никуда. И прекрасно знала, где Альтона.

Я мог только идти и идти вперед, ничего не видя, не слыша, не понимая, не замечая даже первых признаков осени. Вечера перестали быть вечерами, солнце солнцем, облака облаками, море морем. Мое лицо моим лицом.