35. Патрис
Ивана судорожно стиснула руку, за которую держалась уже несколько минут, и пронзительно завизжала. Патрис вздрогнул и сначала решил, что она поскользнулась. Но, всмотревшись, он понял, в чем дело.
Что-то неуловимо изменилось в тусклых бликах на темной воде подземного озера.
Неуловимо, но очевидно.
Трупы младенцев зашевелились.
Все.
Сотни младенцев и прочая всевозможная падаль, плававшая у самой поверхности, — все это медленно стекалось к ним, плавными движениями напоминая амеб под микроскопом.
Хуже того: те младенцы, что были близко, уже тянули к ним ручонки, а их рты открывались и закрывались с неприятным клацаньем.
— Черт! — вырвалось у него.
Рядом с ним Ивана сучила ногами от страха и била по воде ладонями, пытаясь отогнать подплывавшие к ней тела.
— Они кусаются! — закричала она.
В тот же миг боль обожгла Патрису ляжку. Он ударил наобум, кулак наткнулся на что-то дряблое и холодное. Следующий укус пришелся пониже спины — зубы вонзились в мышцу, острые и крепкие, как клюв хищной птицы. Патрис почувствовал, что они, прокусив куртку, вырвали у него кусок мяса, и взвыл от боли.
— Надо бежать отсюда! Нас сожрут!
Ивана плакала, отчаянно молотя по воде кулаками. Ее левая рука была в крови, два младенца висели, вцепившись ей в живот. Постаравшись забыть о тех, что кусали его, Патрис потянул ее за руку и попытался бежать. Он всматривался в туман в надежде увидеть берег, но у окаянного подземного озера, казалось, не было ни конца, ни края. По пояс в воде, с повисшей на нем Иваной, которую приходилось тащить из последних сил, он продвигался до смешного медленно, а младенцы кишели вокруг все гуще.
Он на секунду обернулся — Ивана была бледна до жути, пустые глаза напомнили ему взгляд приговоренного к смерти с какой-то фотографии времен Второй мировой войны. Патрис хотел было сказать ей что-нибудь ободряющее, но слов не нашлось. Он задыхался, в боку кололо, в горле полыхал огонь, а Ивана казалась ему с каждой минутой все тяжелее. Обернувшись еще раз, он увидел, что она больше не бежит, а лежит, плавно уходя под воду. Он попытался приподнять ее — она весила тонны. Ее голова моталась из стороны в сторону, как у сломанной куклы, из огромной раны на шее толчками вытекала почти черная кровь. Ивана застонала. Она была еще жива. Патрис в ужасе понял, что сорвется на истерику, если не найдет убежище немедленно, а его срыв станет концом их обоих.
Вне всякого сомнения.
Он снова огляделся, и, когда увидел островок, глаза у него чуть не выскочили из орбит. Это было спасение. Их единственный шанс. Не обращая больше внимания на укусы, он подхватил Ивану под мышки и собрал все свои силы. Ничего не видя от слез, он еле тащил безжизненное тело, пятясь задом к островку, и проклинал все на свете: проклинал себя за то, что столько лет не занимался спортом, проклинал свою стариковскую физическую форму и лишний вес, проклинал родителей, которые не надоумили его есть поменьше жирного, проклинал свою застенчивость, всегда мешавшую ему переступить порог спортзала, проклинал свое телосложение, проклинал свою лень, проклинал свои запотевшие очки, проклинал химию, которую в глубине души ненавидел, проклинал Джей-Си и Марка, которых не было рядом, чтобы ему помочь. Он надсадно кричал. Руки болели нестерпимо. Плевать, он не отступит, он дойдет!
Сквозь бушевавшую в нем ярость он не сразу понял, что дошел.
Они были на островке.
Они были в безопасности.
Патрис рухнул без сил, словно выпотрошенный, но с таким облегчением, что не смог сдержать нервного смеха.
Их убежище было маленьким бугорком из камня и затвердевшей глины, на несколько десятков сантиметров выступавшим из воды. Мертвые младенцы так и кружили вокруг, точно почуявшие добычу пираньи. Они и впрямь походили на этих хищниц своим тупым и страшным упорством.
Ивана рядом с ним больше не шевелилась. Из раны на шее все еще текла кровь. Рана была нехорошая, видно, задета крупная артерия. Он скинул куртку, снял футболку и попытался сделать из нее жгут. Ничего не вышло. Не надо было особо разбираться в медицине, чтобы понять, что тут нужен хирург, срочное переливание крови, медикаменты… А что он мог сделать со своей грязной тряпкой? Ивана дышала слабо, как засыпающий ребенок, казалось, ей совсем не больно, но белая она была как мел, и огромные темные круги залегли под глазами. Никогда Патрис не чувствовал себя таким бессильным. Он просто-напросто не мог ничего сделать — сидел и смотрел, как она медленно умирает. Он погладил ее лоб. Ивана едва заметно вздрогнула, она была ледяная, и Патрис накрыл ее своей курткой. Ему хотелось плакать. Решительно, он прожил никому не нужную жизнь. Он ничем не помог сестре, ничем не помог тете, ничем не помог родителям в их горе, он замкнулся в неуклюжем теле, ограничил свой мир пыльными книгами, никогда и никому не мог подарить любовь, а теперь, здесь, вынужден быть зрителем агонии своей лучшей подруги. Патрис лег рядом и обнял ее. Он никогда в жизни никого не обнимал. Как странно. Тело Иваны было еще теплым, но казалось теперь легким, точно пустая бутылка. Он поцеловал ее в лоб. Ивана вздрогнула в последний раз, долгая судорога прошла по всему ее телу, с губ слетел невнятный звук, и Патрис понял, что она умерла.
Он долго лежал неподвижно. В голове не осталось ни единой мысли. Потом он сел, натянул промокшую от крови футболку, надел куртку и стал ждать.