6
– Ничего себе! Я смотрю, вы времени зря не теряли! Подцепили наших первых красоток, да сразу двоих!
Те захихикали с новой силой, спросили, где остальные, и упорхнули.
Кейт успела снова надеть сапоги.
– А теперь я должна накормить всех голодающих. Вы идете со мной?
Они прошли через двор:
– Вообще-то это обязанность детей, они кормят наш зверинец, но сегодня… У них все-таки праздник. А заодно, я покажу вам… – Она обернулась, – вы в порядке, Шарль?
Ему причиняло боль все: голова, лицо, спина, рука, грудь, ноги, ежедневник, все возрастающее опоздание, нечистая совесть, Лоранс, телефонные звонки, которые он до сих пор не сделал.
– В полном. Спасибо.
За ней по пятам шел весь птичий двор. И еще три пса. И лама в придачу.
– Не гладьте ее, а то…
– Знаю, знаю… Лука меня предупредил… Жуткая приставала…
– Как и я, – ухмыльнулась она, нагнувшись, за ведром. Нет, нет. Этого она не говорила.
– Почему вы улыбаетесь? – заволновался он.
– Просто так… Saturday Night Fever Так вот, это бывший свинарник, а теперь кладовая. Осторожно, берегите голову, тут полно гнезд… Как и в других помещениях, летом здесь прямо-таки дождь из птичьего помета… Здесь мы держим мешки с зерном и сухие корма, так что в первую очередь, это настоящая «кладовая» для мышей и сонь. – Окликнула кошку, которая дрыхла на старой перине, – ты в порядке, старина? Не слишком утомился? – Подняла какую-то доску и, черпая консервной банкой, наполнила ведро. – Не захватите вон ту лейку?
Пошли по двору обратно.
– Вы идете? – повернулась она к нему.
– Боюсь наступить на цыпленка…
– Цыпленка? Можете не бояться, это утята… Не обращайте на них внимания… Набрать воду можно там…
Шарль не стал наливать лейку до верху. Боялся, что не сможет ее поднять…
– А здесь курятник… Одно из моих любимых мест… У деда Рене были очень передовые для того времени представления о птичьем дворе, и на своих курочек он не скупился… Вроде бы из-за них даже с женой ругался…
Шарль поначалу отпрянул назад из-за вони, но потом был совершенно потрясен… что тут сказать? С каким вниманием и заботой был обустроен этот курятник: лесенки, насесты, гнезда для несушек – все в ряд, гладко обтесано, украшен резьбой.
– Посмотрите сюда. Напротив этой балки он даже вырезал окно, чтобы эти дамочки могли любоваться пейзажем. Идите за мной. Тут у них вольера для прогулок, щебенка, лужа, поилки, куча золы, чтобы очищаться от паразитов. А вид-то какой! Посмотрите, как красиво…
Пока он выливал содержимое лейки, она заговорила вновь:
– Однажды… думаю, когда мне было очень плохо… – Она смеялась… – Мне пришла в голову нелепая идея свозить детей в один из этих Center Pares, знаете, что это такое?
– Только по названию…
– По-моему, это была самая дурацкая идея за всю мою жизнь… Поместить моих дикарей под колпак… Они вели себя отвратительно… Чуть не утопили какого-то мальчишку в фонтане… Ладно, теперь мы это вспоминаем и смеемся до слез, но тогда… столько денег угрохали… короче, не будем об этом. Я только хотела сказать, что в первый же вечер, обойдя весь этот… так сказать… комплекс, Самюэль торжественно объявил, что у нас даже к курам лучше относятся. А потом они всю неделю смотрели телик… С утра до вечера… Как зомби… Я не возражала… В конце концов, для них это была экзотика…
– У вас нет телевизора?
– Нет.
– А интернет?
– Есть… Не могу же я все-таки лишать их связи с миром…
– И часто они в нем сидят?
– В основном Ясин. Для своих исследований… – улыбнулась она.
– Удивительный мальчик…
– Именно.
– Кейт, скажите, а…
– Потом. Осторожно, перельется… Так, яйца оставляем, Недра обожает их собирать.
– Как раз о ней я бы тоже… Она обернулась:
– Вы любите очень хороший виски?
– Эээ… да.
– Тогда потом.
– Это бывшая пекарня… Теперь здесь живут наши собаки… Осторожно, вонь страшная… Это сарай… а здесь когда-то был хлев… мы в нем велосипеды держим… Там винный погреб… Не обращайте внимания на бардак… Раньше это была мастерская Рене…
Шарль никогда ничего подобного не видел. И сколько же веков тут соединилось? И сколько бы понадобилось грузовиков, рук и времени, если бы пришлось все это очистить?
– Да сколько же здесь инструментов! – воскликнул он, – прямо музей народных ремесел, потрясающе…
– Вы так думаете? – скривилась она.
– Телевизора у них нет, но вряд ли они скучают здесь хоть секунду…
– Увы, ни секунды, к сожалению…
– А это что такое?
– Это знаменитый мотоцикл, который Рене собирает… кажется, со времен войны…
– А это?
– Не знаю.
– Невероятно.
– Погодите еще… В наших запасниках есть вещи поинтереснее.
Вышли на свет.
– Вот крольчатник. Пустой… На все сил не напасешься… Здесь: первый сарай для сена, то бишь сеновал… А тот – для соломы. Что вы там разглядываете?
– Несущую конструкцию… Эти ребята просто асы… Вы даже не представляете, сколько всего нужно знать, чтобы такое творить… Нет, – продолжал он задумчиво, – вы не представляете… Я и сам-то, хоть в этом деле не новичок, но с трудом… Как они это сделали? Загадка… Когда уйду на пенсию, буду учиться на плотника…
– Осторожно, кошка…
– Еще одна! Да сколько же их у вас?
– О… Тут такая текучесть… Они без конца плодятся и умирают… Река-то близко… Эти кретинки глотают крючки с наживкой и конец…
– А дети?
– Каждый раз – трагедия! До следующего приплода…
Молчание.
– Как вы справляетесь с этим, Кейт?
– Я не справляюсь, Шарль, не справляюсь. Вот даю уроки английского дочери местного ветеринара, чтобы он приходил хоть иногда…
– Да нет… Я говорю обо всем остальном.
– Я, как дети: жду следующего приплода. Жизнь научила… Однажды… – она задвинула засов. – Вот так и держусь.
– Вы запираете кошек?
– Да кошкам двери не нужны, что вы…
Они обернулись… перед ними был Двор Чудес.
Пять дворняг, одна оборванней другой, ждали своей очереди.
– Идите сюда, чудовища. Ваш черед. Вернулась в кладовку и насыпала корма в миски.
– А вон у того…
– Что…
– У него только три лапы?
– Да, и еще он одноглазый… За это мы и прозвали его Нельсоном…
Заметив, что гость в замешательстве, она пояснила:
– Адмирал лорд Нельсон… Трафальгарская битва… Это вам о чем-нибудь говорит?
– Здесь дровяной сарай… Там – рига… со старым амбаром… Да, для зерна… Ничего особенного… хлам да и только…
Еще один музей, как вы говорите… А этот сарай уже совсем развалился… Зато у него красивые двустворчатые двери, потому что здесь ставили телеги, повозки… Две из них сохранились, в плачевном состоянии. Пойдемте, покажу… Спугнули ласточек.
– Но вот эта, она еще вполне…
– Двухколесная? Да, это Сэм ее подновил. Для Рамона…
– Это кто?
– Это его осел… – уточнила она, возведя очи к небу, – ох уж мне этот осел…
– Почему вас это огорчает?
– Потому что летом он собрался участвовать в местных бегах в упряжках…
– Ну и что? Он не готов?
– О! еще как готов! Столько тренировался, что даже остался на второй год… Но давайте не будем об этом, а то у меня испортится настроение…
Облокотилась на какие-то оглобли:
– Вот видите… Здесь черт-те что творится. Все разваливается, трескается, рушится… Дети вечно в сапогах на босу ногу… а то и вовсе без сапог… Приходится два раза в год гнать у них глистов, они же лазают повсюду, миллион проказ в минуту, тащат домой всех своих друзей, и только с учебой у нас пока все было в порядке. Вечером сами увидите, все за кухонный стол и никаких вам шуточек… Доктор Кейтилл превратится в мистера Хайда! И вот, пожалуйста, Самюэль… Моя первая неудача… Понимаю, что не должна говорить «моя», ну да ладно… Сложно это все…
– А может ничего страшного, а?
– Наверное. Но…
– Но что? Расскажите, Кейт, так что же произошло…
– В прошлом году он пошел в лицей, и мне пришлось отправить его в интернат… Выбора у меня не было… Здесь-то только колледж, да и тот оставляет желать лучшего… Но для него это оказалось катастрофой… Я совершенно не ожидала, у меня самой прекрасные воспоминания о boarding school, но… не знаю… может, во Франции все иначе… Он с такой радостью возвращался по выходньш домой, что у меня не хватало духу усаживать его за уроки. И вот результат… Криво усмехнулась.
– Зато, возможно, он у меня станет чемпионом Франции по бегам на ослиных упряжках… Ладно, пойдемте… А то всех ласточек распугаем…
Из гнезд над их головами и правда доносился пронзительный писк.
– У вас есть дети? – спросила она.
– Нет. То есть да… У меня есть четырнадцатилетняя Матильда… Я не сам ее смастерил, но…
– Но это мало что меняет.
– Да.
– Понимаю. Знаете… Я покажу вам одно место, которое вам понравится…
Постучала в дверь очередной постройки.
– Кто там?
– Я с Шарлем, мы можем зайти? Им открыла Недра.
Если Шарль думал, что удивить его больше уже невозможно, то он ошибался.
Некоторое время стоял молча.
– Это мастерская Алис, – шепнула Кейт. Все еще не мог вымолвить ни слова.
Тут было на что посмотреть…Картины, рисунки, фрески, маски, куклы из перьев и коры, самодельная деревянная мебель, гирлянды из листьев, макеты и куча потрясающих зверей…
– Так в доме, на каминной полке, это ее работы?
– Ее.
Алис, сидевшая к ним спиной за столом у окна, повернулась и протянула им коробочку:
– Смотрите, какие пуговицы я нашла у старьевщика! Посмотрите… Вот эта… Правда, прелесть?… Настоящая мозаика… А с этой перламутровой рыбкой я сделаю ожерелье… В подарок Недре… Чтобы отпраздновать приезд мсье Блопа.
– Можно узнать, кто такой мсье Блоп?
Шарль был доволен, что не он один задает идиотские вопросы.
Недра указала на другой конец стола.
– Но… – возмутилась Кейт, – зачем вы выпустили рыбку в красивую бабушкину вазу?!
– Нуда… Мы как раз хотели тебе сказать… Мы аквариум не нашли…
– Значит, плохо искали… Вы уже десяток рыбок выиграли, и замечу вам, ни одна из них не прожила у вас дольше лета, так вы за ними ухаживаете, и я вам накупила уже кучу сосудин…
– Сосудов, – поправил ее архитектор
– Да, спасибо, bowls. So, разбирайтесь сами.
– Но они все маленькие…
– Значит, соорудите ей что-нибудь сами! Как Гастон!
Закрыла дверь и повернулась к Шарлю со стоном:
– Ох, зря я им это сказала, последствия могут быть непредсказуемыми… Ладно… Завершаю экскурсию показом конюшен, надеюсь, вы будете мне благодарны. Идите за мной.
Направились к другому двору.
– Кейт, можно задать вам последний вопрос?
– Слушаю вас.
– Кто такой Гастон?
– Как? Вы не знаете Гастона Лагаффа? – расстроилась она, – Гастона и его рыбку Бюбюль?
– Ну да, конечно…
– Я-то как раз из-за Гастона всерьез взялась за французский, мне тогда было лет десять. Ох и намучилась же я… Особенно с произношением…
– А вообще-то… Сколько вам лет? Простите за нескромный вопрос… И не волнуйтесь, я подтвердил Ясину, что вам двадцать пять…
– А я думала, тот вопрос был действительно последним, – улыбнулась она.
– Я ошибся. Последнего вопроса не будет никогда. И это не моя вина, дело в вас…
– То есть?
– Наверно, я очень примитивен, но мне все кажется, будто я открываю… Новый Свет… так что ничего не поделаешь, у меня много вопросов…
– Да ладно… Вы никогда не бывали в деревне?
– Дело не в деревне, а в том, что вы из нее сделали…
– Да? И что же такого я, по-вашему, сделала?
– Не знаю… Что-то вроде рая, разве не так?
– Нуда, на дворе ведь лето, солнце, каникулы…
– Нет, просто я вижу забавных, умных и счастливых детей.
Она замерла.
– Вы… Вы правда так думаете? Ее голос стал очень серьезным.
– Я не думаю, я в этом уверен.
Она оперлась на его руку, чтобы вытряхнуть камешек из сапога.
– Спасибо, – прошептала она, и лицо ее исказилось, – я… Так пошли?
Примитивный – мягко сказано, Шарль чувствовал себя полным идиотом, да…
Ведь это из-за него заплакала такая замечательная девушка?
Пройдя несколько шагов, она немножко повеселела:
– Ну да… почти двадцать пять. Не совсем, конечно!… Тридцать шесть, если быть точной…
Как вы, я думаю, и сами догадались, дубовая аллея изначально вела, конечно же, не к этой скромной ферме, а к замку, принадлежавшему двум братьям… Так вот, представьте себе, во времена Террора они сами же его и спалили… Он тогда был только что отстроен, они вложили в него всю свою душу и все свои сбережения… хм, свои… ну в смысле, все сбережения их предков… а когда сюда докатились слухи о виселицах (это легенда, но мне она нравится), они старательно опустошили свой винный погреб, а потом подожгли замок и повесились сами.
Все это мне рассказал один совершенно чокнутый тип, который тут у нас однажды появился, потому что искал… Нет, это долгая история. Я расскажу вам ее в другой раз… Ну, а что касается братьев… Это были старые холостяки, и главным в их жизни была охота… А раз охота, значит, лошади, и значит, все лучшее – лошадям. Судите сами…
Они как раз завернули за угол последнего сарая:
– Смотрите, какое чудо…
– Вы что-то сказали?
– Ничего. Я ругался, потому что не взял с собой блокнот
Для зарисовок.
– Подумаешь… Приедете снова… По утрам здесь еще красивее…
– Вам бы следовало сюда переселиться…
– Летом дети здесь и живут… Тут масса комнатушек для конюхов, сейчас увидите…
Подбоченившись и затаив дыхание, Шарль любовался работой своего далекого коллеги.
Прямоугольное здание, желтая осыпающаяся штукатурка, сквозь нее проступали лишь угловые связки и окаймления проемов из тесаного камня, мансардная крыша, крытая тонкой плоской черепицей, строгое чередование люкарн с волютами и круглых окошек, большая сводчатая дверь, по обеим сторонам которой – длинные поилки…
Эта конюшня, такая простая и изысканная, построенная на краю света исключительно ради забавы двух аристократов, которые даже не удосужились дождаться трибунала, прекрасно передавала дух Восемнадцатого столетия.
– У братьев видно была мания величия…
– Да вроде нет. Опять же, как говорил мне тот чудак, судя по чертежам, замок был не слишком впечатляющим… Просто они бредили лошадьми… А теперь, – она смеялась, – это владения нашего толстяка Рамона… Посмотрите на пол – речная галька…
– Как на мосту…
– Да… чтобы сабо не скользили…
Внутри темно. Все балки и перекладины оккупировали ласточки: их гнезд тут было еще больше, чем везде. В помещении, примерно десять на тридцать метров, располагалось шесть стойл, разделенных перегородками из очень темного дерева, которые крепились к столбам с латунными шарами наверху.
Пегас, Храбрец, Венгерка… Два века истории, три войны и пять республик не смогли их стереть…
Прохлада камней, затканные паутиной многочисленные оленьи рога, свет, прорывающийся в круглые окошки широкими пучками фосфоресцирующей пыли, и эта тишина, нарушаемая лишь эхом их осторожных шагов по мощеному полу… Шарль, всегда панически боявшийся лошадей, чувствовал себя здесь, словно в храме, и не осмеливался пройти дальше центрального нефа.
Кейт выругалась, и он пришел в себя.
– Вы только посмотрите на этот свитер… Вот вам, пожалуйста… Мыши его просто сожрали… Fuck… Идите сюда, Шарль… Я расскажу вам, что я узнала от этого типа из Охраны памятников, который к нам приходил… Это не слишком бросается в глаза, однако на самом деле мы в ультрасовременной конюшне… Каменные кормушки отполированы для удобства лошадиных… грудин? Или груди?
– Груди sounds good, – улыбнулся он.
– В общем, для них, для любимых… и в каждой по нескольку отделений для разных кормов, чтобы следить за рационом, а решетки для сена – по-моему, и в Версале таких нет… Выточены из дуба, сверху украшены резными вазочками…
– Акротертами.
– Вам виднее… Но это еще что… Смотрите. Каждая перекладина свободно вращается… как это он тогда сказал… чтобы «не препятствовать забору корма»… А поскольку в сене всегда полно пыли и мышиного помета, опасного для здоровья лошадей, решетки здесь не наклонные, как в деревенских конюшнях, а почти вертикальные, с узким поддоном снизу – для сбора этой чертовой пыли. А поскольку лошади упирались мордами в глухие стены, между стойлами поставили решетчатые перегородки, чтобы они не скучали и могли общаться друг с другом… Hello dear, did you see the fox today? Красивые решетки, правда? Словно морская волна, замершая у столба. У вас над головой многочисленные проемы, через которые с чердака спускали сено…
Пошла дальше, потянув его за рукав:
– Тут единственный закрытый бокс. Очень большой, обшитый панелями. Сюда помещали беременных кобыл и жеребят… Поднимите-ка голову, видите… Через это слуховое окошко конюх мог сверху наблюдать за родами, не вставая с постели…
Она вытянула руку:
– Наверно вам понравятся и эти три фонаря под потолком… Они мало что освещали, и с ними нелегко было управляться, зато они были куда безопаснее обычных подсвечников на подоконниках и… И… а чего тут смешного?
– Ничего. Я просто в восторге: такая экскурсия для меня одного…
– Пфф, подумаешь… – пожала она плечами, – я так стараюсь, потому что вы архитектор, но если я вам надоела, остановите меня.
– Слушайте, Кейт.
– Что? – обернулась она.
– А вам не кажется, что у вас на редкость скверный, просто несносный характер?
– Да, пожалуй, – в конце концов согласилась она после каскада милых гримасок в духе XVIII столетия. – Ну, идем дальше?
– Следую за вами.
Сложил руки за спиной и попридержал улыбку.
– Вот эта лестница, например… – продолжала она с ученым видом, – разве она не великолепна?
– Великолепна.
Впрочем, ничего особенного в этой лестнице не было. Двухпролетная лестница, поскольку не для лошадок, то сколочена из обычных досок. Которые посерели от времени, истерлись от сапог, но вот пропорции, как и во всем здесь, были выдержаны идеально. Настолько хорошо, что Шарль даже не догадался полюбоваться пропорциями своей симпатичной экскурсоводши, поднимавшейся прямо перед ним – так его занимало соотношение ширины и высоты ступеней.
Правда, эту ширину ступеней плотники называют «проступью», но это еще не повод…
Ну и дураки же они, эти интеллектуалы…
– Вот комнаты… Их тут четыре… Ну то есть, три… Четвертая заперта.
– Что, разваливается?
– Нет, там у нас парочка сов, вернее домовых сычей, ждет свое совиное потомство. Или сычиное? Как, кстати, называются, птенцы домового сыча? Домовые сычата?
– Не знаю…
– Что-то вы познаниями не блещете… – кольнула она Шарля, прошмыгнув у него под носом ко второй двери.
Обстановка была довольно убогой. Маленькие железные кровати с прохудившимися тюфяками, колченогие стулья, заплесневевшие кожаные ремни на крючках. Заколоченный камин, рядом… гм… старый улей, наверное, дальше наполовину разобранный мотор, удочки, груды книг, читанных-перечитанных многими поколениями ненасытных грызунов, куски обвалившейся штукатурки, еще одна кошка, пара сапог, старые номера журнала «Сельскохозяйственная жизнь», пустые бутылки, решетка радиатора от «Ситроена», карабин, коробки от патронов… На стенах, аляповатые картинки вперемешку с афишами игривого содержания, Playmate, снимающая свои трусики и подмигивающая Христу на покосившемся распятии, календарь за 1972 год, подаренный производителем удобрений «Дером», и повсюду, повсюду темный, толстый ковер из десятков тысяч дохлых мух…
– При родителях Рене здесь жили крестьяне…
– А теперь здесь спят ваши дети?!
– Нет, что вы! – успокоила она его, – я вам еще последнюю комнату не показала, под лестницей… Но погодите… Вы же любите всякие конструкции… Пойдемте на чердак… Осторожно, голову…
– Поздно, – простонал Шарль, которому не хватало только очередной шишки.
Но он быстро убрал руку со лба:
– Нет, Кейт, вы себе представляете? До чего же грамотно здесь все продумано? А как сделано? Вы только посмотрите… На эти стропильные ноги! А на длину конькового бруса! Я вон про ту, верхнюю балку… Да просто срубить, обтесать да и вообще работать с такой громадиной – тут голову сломаешь. И ведь все идеально закреплено… Без единого болта даже в креплении к стойке! – Он показывал ей то место, на котором, похоже, все и держалось… – Это кровля с ломаными скатами, мансардная, она дает большой выигрыш в высоте помещения… Поэтому-то здесь такие красивые люкарны…
– Да что вы говорите! То есть кое-что вы все-таки знаете…
– Да нет. В сельских постройках я полный профан. Как выражаются мои коллеги, я никогда не работал с наследием. Я люблю придумывать новое, а не реставрировать культурные ценности. Но, конечно, когда вижу такое, то со всеми своими экспериментальными материалами и передовыми технологиями, с опорой на расчеты все более сложных компьютерных программ, я чувствую себя… как бы вам это сказать… слегка отсталым.
– А как насчет семейных ценностей? – вдруг спросила она, когда они снова оказались на лестнице.
– Что, простите?
– Вы только что сказали, что с культурными ценностями вы не связаны, ну а с семейными… вы женаты?
Шарль ухватился за трухлявые перила.
– Нет.
– И вы… Вы живете… уфф… с мамой вашей Матильды?
– Нет.
– Ой!
– Ничего страшного. Вредная заноза, не любит, когда врут…
– Он солгал?
– Да.
– Но разве он живет с Лоранс?
– Смотрите, они уже все свое барахло сюда перетащили.
В центре комнаты возвышалась гора подушек и спальных мешков. Тут же валялись гитара, пакеты конфет, бутылка Кок-колы, колода карт «таро» и упаковки пива.
– Мда, многообещающе… – присвистнула Кейт. – И вот мы, наконец, на складе седел… В единственной удобной комнате в нашем поместье под названием «Ле Веспери»… Только здесь сохранился красивый паркет, и обшивка стен в приличном состоянии… Только это помещение удостоилось нормальной печки… И все это, по-вашему, для чего?
– Может быть, для управляющего?
– Для хранения сбруи, мой дорогой! Чтобы защитить кожу от влажности. Чтобы седла и упряжь их милостей хранились в идеальных климатических условиях! Все мерзли до костей, но плетки всегда были в тепле. Потрясающе, да? Я всегда думала, что именно эта комната предрешила участь голубятни…
– Голубятни?
– Местные жители разобрали ее по камушкам, в отместку за то, что им не достался замок… Вообще-то это история Франции, и вы ее должны знать лучше меня – голубятни ведь были настоящим символом ненавистного Старого порядка… Чем больше сеньор хотел выпендриться, тем больше была его голубятня, а чем больше была голубятня, тем больше посевов уничтожали его голуби. Один голубь поедает более пятидесяти килограммов зерна в год… Не говоря о молодых побегах с огородов, которые они обожают…
– Вы знаете не меньше, чем Ясин…
– Эээ… Вообще-то все это я знаю от него…
Она смеялась.
Этот запах… Запах Матильды, когда она была маленькой… И почему, интересно, она перестала ездить верхом? Она ведь так была увлечена…
Да… почему? И почему он ничего про это не знал? Что он еще упустил? На каком совещании провел он тот день? Однажды утром она сказала ему: в клуб меня больше возить не надо. И он даже не попытался узнать почему. Разве…
– О чем вы думаете?
– О своей зашоренности… – пробормотал он.
Он повернулся к ней спиной, рассматривая крюки, подкладки под седла, разорванные уздечки, служивший скамейкой ларь, угловой мраморный умывальник, горшок, наполненный… дегтем (?), бидон с инсектицидом, мышеловки, мышиный помет, рожки для сапог под окном, сбрую в прекрасном состоянии, наверное, для осла, лежащие на полке подковы, щетки, скребки и крючки для чистки копыт, детские жокейские шапочки, попоны для пони, печку, которая лишилась своей трубы, зато приобрела шесть пивных банок, и наткнулся взглядом на загадочный предмет в виде конусообразной палатки, который его заинтриговал.
– Это что? – спросил он.
– Чехол от шамберьер.
От чего?
Ладно, придется залезть в словарь…
– А там что? – спросил Шарль, выглядывая в окно.
– Псарня… Или то, что от нее осталось…
– Тоже была огромная…
– Да. И судя по тому, что от нее осталось, с собаками здесь обращались не хуже, чем с лошадьми… Не знаю, видно ли вам отсюда, над каждой дверью барельеф с собачьим профилем… Нет…
Уже не разглядеть… Надо бы мне эти заросли расчистить… Как-нибудь доберусь… Посмотрите… Даже решетки и те красивые… Когда дети были маленькие, а мне хотелось немного покоя, я их оставляла здесь. Для них это было развлечением, а я хоть на какое-то время могла не думать о речке… Как-то раз, учительница… кажется, Алис… вызвала меня в школу: «Знаете, мне очень неловко говорить с вами об этом, но малышка рассказала одноклассникам, что вы запираете их с братьями в псарне. Это правда?»
– И что же? – наслаждался Шарль.
– Тогда я спросила у нее, не рассказывала ли Алис еще и про плетки. Короче, репутацию я себе сделала…
– Потрясающе…
– Что потрясающе? Детей пороть?
– Нет… Все эти истории, что вы рассказываете…
– Да ладно вам… А вы-то сами? Почему-то помалкиваете…
– Да я… Я предпочитаю слушать…
– Я знаю, я слишком болтлива… Просто сюда так редко заезжают цивилизованные люди…
Она приоткрыла другое окно и повторила в пространство:
– Очень редко…
Вернулись обратно:
– Я умираю с голоду… А вы?
Шарль пожал плечами.
Он как бы не ответил на вопрос, но он вообще не знал что сказать.
Его планы пошатнулись. Уже не мог разобраться в масштабах. Уже не понимал, должен ли он уехать или остаться. Продолжать ее слушать или бежать от нее. Пойти до конца или поскорее кинуть ключи от машины в почтовый ящик агентства, как было оговорено в договоре аренды.
Не отличался особой расчетливостью, просто всю жизнь привык все предусматривать…
– Я тоже! – объявил он, чтобы освободиться от этого картезианца и логика, от ранее рассмотренных и одобренных решений, от всего того, что регламентировало его жизнь, полную предписаний, ограничений и гарантий. – Я тоже.
В конце концов весь этот путь он проделал, чтобы вновь обрести Анук, и чувствовал, что она недалеко. Она ведь даже гладила эту голову. Именно здесь…
– Тогда пошли посмотрим, что нам оставили в огороде улитки…
Нашла корзину, которую он тут же у нее отобрал. И так же, как накануне, выйдя со двора, они затерялись среди колосьев в бескрайней акварели бледного неба.
Пастушьи сумки, ромашки, тысячелистники с хрупкими зонтиками, лютики, колокольчики, чистотел, звездчатки – Шарль понятия не имел, как называются все эти цветы, хотел немножко выпендриться и поинтересовался:
– А это что за белый стебель, вон там?
– Который?
– Да вон, прямо перед вами…
– Вообще-то это собачий хвост.
– Что?
Ее улыбка, пусть насмешливая, была… так хорошо сочеталась с пейзажем…
Стена огорода была в ужасном состоянии, но кованая калитка и обрамлявшие ее столбы все еще выглядели внушительно. Проходя, Шарль погладил их, чувствуя, как шершавый лишайник щекочет его ладонь.
Кейт со скрипом отворила дверь какой-то лачуги, нашла нож, и он пошел за ней к овощным грядкам. Все ровнехонькие, как по линеечке – скорее, наверное, по веревочке, – ухоженные, расположены вдоль двух пересекающихся крест-накрест аллей. В центре – колодец, а по углам – россыпи цветов. Нет, он не выпендривался, ему действительно было интересно.
– А что это за скрюченные деревца вдоль аллей?
– Скрюченные! – возмутилась она, – обрезанные, вы хотите сказать? Это яблони… и кстати сказать, на шпалерах…
– А что это такое ослепительно синее на стене?
– Здесь? Это бордосская жидкость… Для виноградника…
– Вы делаете вино?
– Нет. И даже не едим этот виноград. Он несъедобный…
– А эти большие желтые венчики?
– Это укроп.
– А вон там: пушистые елочки?
– Верхушки спаржи…
– А эти большие шары?
– Цветы чеснока. Она обернулась:
– Шарль, вы что, первый раз видите огород?
– Так близко, да…
– Что, правда? – воскликнула она с искренним сожалением. – Как же вы жили до сих пор?
– Я и сам не знаю…
– Что, никогда не ели помидоров и клубники с грядки?
– Возможно и ел, в детстве…
– Не рвали крыжовник с куста? Или нагретую солнцем лесную землянику? Не ломали зубы и не прикусывали язык, разгрызая горькие лесные орехи?
– Боюсь, что нет… А вон там слева, что это за огромные красные листья?
– Знаете… Вам бы все эти вопросы лучше задать старику Рене, он будет так рад… И потом, он рассказывает об этом гораздо лучше… Мне-то, разве что приходить сюда разрешается. Так что, – она нагнулась, – мы только возьмем немного салата, чтобы угостить вас, и, хоп, нож на место и все шито-крыто!
Так они и сделали.
Шарль рассматривал содержимое корзины.
– Что еще вас беспокоит?
– Там, под листом… огромный слизняк…
Кейт наклонилась. Ее затылок… Схватила слизняка и бросила в ведро возле калитки.
– Раньше Рене их уничтожал, но Ясин так его достал, что он их больше не трогает. Теперь он их собирает и кидает в огород к соседу…
– А почему к соседу?
– Тот убил его петуха…
– А почему Ясин так переживает за слизняков?
– Только за таких вот толстых… Он где-то вычитал, что они доживают до восьми, и даже до десяти лет…
– И что?
– My goodness! Вы такой же приставучий, как он! Не знаю… Он считает, что если Природа, или Бог, или кто там еще, создали такую тварь, такую маленькую, такую противную, но такую живучую, то это неспроста, и значит, у них была на то причина, и избавляться от них, разрубая лопатой – это оскорбление всему Творению. У него много подобных теорий… Он наблюдает, как Рене работает, и часами рассказывает ему о происхождении мира от первой картофелины до наших дней.
Мальчик доволен, его слушают, старик на седьмом небе, однажды признался мне, что благодаря Ясину получит образование перед смертью, ну а уж слизняки, те в полном восторге. Отправляются гулять по деревне… В общем, всех это устраивает… Пойдемте обратно другой дорогой, покажу вам наши пейзажи, а потом посмотрим, что они там творят… Когда их не слышно, это всегда не к добру…
Они миновали то, что осталось от стены, и пошли по тропинке, которая привела их на вершину холма.
Вдалеке, насколько хватало глаз простирались окаймленные изгородями холмистые луга, островки леса, огромное небо, а внизу – стайка полуголых ребятишек, кто-то из них верхом на каком-то животном, все смеются, кричат, вопят и носятся по берегу очень темной реки, которая теряется в лесах.
– Так… Все в порядке, – вздохнула она. – Мы тоже наконец можем ненадолго присесть…
Шарль не двигался,
– Вы идете?
– К этому привыкают?
– К чему?
– Вот к этому…
– Нет… Здесь каждый день все меняется…
– Вчера, – подумал он вслух, – небо было розовым, а облака синими, а сегодня наоборот, облака… Вы… вы давно здесь живете?
– Девять лет. Пойдемте, Шарль… Я устала… Я очень рано встала, хочу есть и немного замерзла… Он снял с себя пиджак.
Ничего особенного. Он проделывал это тысячи раз.
Конечно, ничего особенного – просто накинул пиджак на плечи красивой женщине по дороге домой, но новизна заключалась в том, что вчера он подносил ей бензопилу, а сегодня корзину, полную слизняков…
А завтра?
– У вас вообще-то тоже усталый вид, – призналась она.
– Работы много…
– Представляю. И что же вы строите?
– Ничего.
Опустил руку.
На него неожиданно навалилась такая тоска…
Шарль не ответил на ее вопрос…
Кейт склонила голову. Подумала, что она тоже в сапогах на босу ногу…
Что платье у нее в пятнах, ногти обломаны, руки ужасны… И ей уже не двадцать пять. Весь день она торговала тортами во дворе закрывшейся на каникулы сельской школы. И она соврала. Ближайший ресторан в пятнадцати километрах, И наверно она смешна: устраивает ему экскурсию по грудам камней, словно бы это волшебный дворец! Тем более ему… Уж он-то повидал на своем веку… И зачем только она морочила ему голову своими историями про лошадей, куриц и невоспитанных детей?…
Все так, но… О чем другом она могла бы с ним говорить?
Разве сейчас в ее жизни было что-то другое?
Для начала сунула руки в карманы.
Остальное так просто не спрячешь.
Спускались с холма, плечом к плечу, молча, страшно далекие друг от друга.
У них за спиной садилось солнце, и тени их казались огромными.
– I… – прошептала она очень медленно, -
I will show you something different from either
Your shadow at morning striding before you
Or your shadow at evening rising to meet you
I will show you your fear in a handful of dust.
Поскольку он замер и смотрел на нее так, что ей стало не по себе, она сочла нужным уточнить:
– T. S. Eliot…
Но Шарлю было глубоко наплевать на имя этого поэта, но вот все остальное… как… почему она догадалась?
Эта женщина… Кто она? Царящая среди призраков и детей, у которой такие красивые руки, читающая на закате такие понятные для него стихи?
– Кейт?
– Ммм…
– Кто вы?
– Забавно, как раз об этом я сейчас думала… Ну что ж… Издалека, со стороны, вроде как толстая фермерша в сапогах, которая всякими грустными стихами старается привлечь к себе внимание мужчины, покрытого лейкопластырями…
И ее смех всколыхнул их тени.
– Пойдем, come along, Шарль! Сделаем себе гигантские бутерброды! Мы их заслужили…
