Я вернулся в Париж в январе 1962 года. Жизнь поначалу налаживалась с трудом. Я хотел забыть Тину. Рим вымотал меня до предела. А работа в агентстве «Франс Пресс», профессиональные интриги и французская зима отнюдь не настраивали на радостный лад. Хорошо хоть мои начальники, Жан Марен и Клод Руссель, не стали загружать меня работой. Бывший диктор радио «Свободная Франция» и бывший участник Сопротивления, даже оказавшись на высоких административных должностях, по-прежнему симпатизировали вольным стрелкам. Они поняли, что я просто задохнусь, если буду сидеть на одном месте. И я получил статус специального корреспондента: когда редакция хотела подробно осветить какое-либо событие, она прибегала к моей помощи. Тогда в мире было три крупнейших информационных агентства: «Франс Пресс», американское «Ассошиэйтед Пресс» и английское «Рейтер». Полторы тысячи журналистов на пяти континентах, миллионы слов, передаваемые ежедневно на пяти языках, пятьдесят тысяч фотографий, публикуемых ежегодно… «Похоже, вы думаете, что у меня здесь туристическое агентство», — часто говорил Руссель. Но не было случая, чтобы он отговаривал меня куда-то ехать. Просто у него так проявлялось начальственное своеволие.

Мир изменился. Во Франции повеяло ветром благополучия. На мою жизнь между 1962-м и 1966-м годами оказала огромное влияние атмосфера, царившая тогда в стране. Коротко говоря, мы были тогда на пути к тому, чтобы стать самым блистательным из демократических государств. Что представляла собой тогда Франция? Выдающийся руководитель нации, социальные гарантии и мощное, новейшее оружие, современные автострады в провинции и влиятельная ячейка Всеобщей конфедерации труда на заводе «Рено» в Бийанкуре, Роже Фрей в кресле министра внутренних дел и Жаклин Кора на экранах… Все пили ликер Izarra, лакомились шоколадом Menier, покупали обувь Hush Puppies. На президентском самолете «Версаль» глава государства взмывал под облака, чтобы возвестить нашу правду всему остальному миру. Мадам Ивонн в синем атласном платье с голубым шарфиком прогуливалась под руку с президентом Мексики Лопесом Мартинесом, а ее супруг с балкона дворца вице-королей на площади Сокало благодарил музыкантов и обращался с торжественной речью к вершинам вулканов. Брижит Бардо отмечала свое тридцатилетие в обществе Боба Загури. В «Ковент-Гардене» царила Марго Фонтейн, в Большом — Плисецкая, в парижской Опере — Иветт Шовире. Появился новый кумир — Франсуаза Арди: «Она высокая, гибкая, с длинной гривой, длинными ногами, и у нее неплохие шансы прийти шестой на скачках в Лоншане», — зубоскалил какой-то писака. Леонов и Уайт, привязанные пуповиной к своим кораблям, выполняли на орбите балетные па, «Восход» состязался с «Джемини», в кинотеатре «Ришелье» шел «Джентльмен из Кокоди», а в «Нормандии» — «Сто кирпичей и черепица». По вечерам в дешевые квартиры новых городов приходили герои детских телепередач, Плюшевый Мишка и Песочный человечек, и усыпляли детей экономического чуда голлистскими сказками. Тогда было в моде число 1500. Автомобиль назывался «симка-1500». А лифчик «скандал-1500» рекламировали так: «Чашки укреплены на узкой ленте из эластичного тюля „лайкра“, благодаря чему лифчик остается на месте даже при самых резких движениях». Интересно, что это были за движения?

Француженки становились выше, их каблуки — ниже. Девушки оборачивались на улицах, мягко улыбаясь. Они хотели мужа, свой дом и машину. Кюре освящали их брак под звон гитары, Банк сбережений шел навстречу их пожеланиям. О юной француженке образца 1963 года я вспоминаю не без нежности. У нее веснушки, она почти не красится, и от нее пахнет шампунем. Она проста и деловита, учится на курсах машинописи и водит малолитражку, пьет коктейли и читает Мазо де ла Роша в карманном формате. «Нельзя сказать, что твист и подобные ему танцы — прямое средство преуспеть в обществе, но, во всяком случае, они этому не препятствуют», — так писал тогда Ролан Леруа. И был прав. Твист — это танец, при котором юбка должна быть выше колен, тут не надо извиваться, как в мамбо, можно просто раскачиваться вправо-влево, как «дворники» на лобовом стекле. К тому же в этом танце нельзя зайти слишком далеко: по правилам только заключительная часть всегда медленная, щека к щеке, когда руки девушки обвиваются вокруг вашей шеи, а губы приоткрываются и льнут к губам. На террасе кафе «Беркли» сердцееды из модного дома Lazareff демонстрировали свою добычу. Манекенщицы из агентства Катрины Арле, молодые покупательницы из магазина «Скосса», шведские студентки, подрабатывающие нянями, — все они были по-своему очаровательны.

В общем, это был послевоенный период. Наших солдат вывели из Алжира; теперь они несли службу в мирных гарнизонах Германии. Миролюбие храбрых, страховая медицина и Танкарвильский мост. «Во второй половине дня, — заявила мне одна дама, — я предпочитаю пастельные тона: укропно-зеленый, льдисто-голубой, бледно-вишневый». Она имела в виду свои платья. Но и вся эпоха была льдисто-голубого цвета.

Я много разъезжал по свету. Слова в обмен на километры — неплохая сделка. В книге летчика Ролана Гарроса, вышедшей в 1910 году, я нашел рассказ о воздушном путешествии по Сицилии: «В Трапани я поднялся в воздух с улицы, где стоял мой отель, прямо из центра города. Механики подготовили машину на рассвете, она стояла под моими окнами. Я вышел из комнаты в дорожном костюме, запрыгнул в самолет и взял разбег среди фонарей и деревьев».

Мне бы хотелось, чтобы моя жизнь была похожа на это лаконичное описание.