Когда наутро пробили две склянки, то все уже были на ногах. Шла напряженная морская жизнь. И боцман Болтун тоже, конечно, находился среди них, держа в руках конец каната и жуя табак. Все они обрядились в пиратские одежды, обрезанные по локоть и до коленей, ходили по палубе враскачку и подтягивали штаны, как заправские моряки.

Не надо говорить, кто был их капитаном. Кончик и Джон были первым и вторым помощниками капитана.

Питер велел свистать всех наверх и произнес речь перед командой. Он им сказал, что надеется, что они все выполнят свой долг, как настоящие матросы, а если вздумают бунтовать, то он их растерзает в клочки. Затем было отдано несколько отрывистых команд, и корабль развернулся и взял курс на материк.

Капитан Пэн, хорошенечко изучив корабельные карты, пришел к выводу, что если ветер не изменит направления, то они достигнут Азорских островов к 21 июня, оттуда им выгоднее будет лететь, чтобы выиграть время.

Некоторые из них желали, чтобы их корабль был честным кораблем, другие хотели, чтобы он остался по-прежнему пиратским. Но капитан был строг. Он живо прекратил всякие обсуждения. Немедленное повиновение его приказу было залогом дисциплины на корабле. Малышка схлопотал по шее за то, что позволил себе растеряться, когда ему было приказано промерить глубину лотом.

У всех было такое впечатление, что Питер сейчас делал вид, что их судно — порядочное, чтобы усыпить внимание Венди, и что когда она закончит перешивать ему один из самых пиратских костюмов Крюка (что она делала против своей воли), то тогда капитан объявит их всех пиратами.

После даже шепотом передавали слух, что в перешитом костюме капитан просидел всю ночь в капитанской каюте, поджав все пальцы на правой руке, кроме одного, указательного, который торчал как железный коготь.

Но сейчас, однако, вместо того чтобы продолжать любоваться кораблем, вернемся в грустный, покинутый дом, из которого уже так давно улетели трое наших бессердечных героев.

Уверяю вас, что миссис Дарлинг не сердится на нас, что мы так долго ее не навещали. Если бы мы появились у нее раньше, чтобы выразить ей свое глубокое сочувствие, она закричала бы на нас:

— Вы что, с ума сошли? Какое значение имею я? Сейчас же возвращайтесь и не спускайте глаз с детей!

И до тех пор, пока матери будут такими, дети всегда будут брать над ними верх.

Даже и теперь мы решаемся заглянуть в детскую только потому, что ее законные обитатели находятся на пути к дому. Мы опередили их только длй того, чтобы постельки оказались к их возвращению хорошенько проветренными, а мистер и миссис Дарлинг никуда бы не ушли из дому.

А собственно говоря, почему? Чего им сидеть дома? Разве не было бы беглецам поделом, если бы родители спокойненько проводили субботу и воскресенье за городом? Какого лешего проветривать их постельки? Разве не заслужили они хорошенького урока за свое бессердечное поведение?

Но если бы мы организовали все именно таким образом, миссис Дарлинг никогда бы нам этого не простила.

Хорошо бы, конечно, ее известить, что они вернутся через неделю, в четверг. Это, конечно, начисто испортило бы сюрприз, который заранее предвкушают Венди, Джон и Майкл. Они воображают мамино потрясение, папин возглас радости и Нэнины прыжки в воздухе, чтобы обнять их всех троих. Хотя на самом-то деле они заслуживали хорошую порку!

Как приятно было бы испортить им все их планы, рассказав миссис Дарлинг все наперед. Так, чтобы, когда они торжественно явятся, миссис Дарлинг даже бы и не поцеловала Венди, а мистер Дарлинг воскликнул бы разочарованно: «Вот черт, опять эти мальчишки здесь, вот морока-то Г» Но ничего подобного не произойдет. И миссис Дарлинг даже не подумала бы благодарить нас за новости.

— Но, мадам, — сказали бы мы ей. — Ведь остается еще целых десять дней. Мы на десять дней раньше избавляем вас от страданий…

— Да, но какой ценой! Вы отняли у детей десять минут восторга!

— Ну конечно. Раз вы так считаете.

— А как же еще можно считать?

Нет, у этой женщины нет настоящего понимания вещей. Я хотел сказать о ней много хорошего, но я, право же, презираю ее и ничего не скажу. Ее даже не надо предупреждать, чтобы она приготовилась к их возвращению, потому что у нее и так все готово. Все постельки проветрены. Из дома она все равно никогда не выходит. И — можете убедиться сами — окно в детскую распахнуто настежь.

Единственно, что изменилось в детской спальне, это то, что между девятью часами утра и шестью вечера собачья будка куда-то исчезает. Когда дети улетели, мистер Дарлинг почувствовал, что вся вина лежит на нем, потому что он посадил Нэну на цепь во дворе и что она оказалась мудрее его. Конечно, как мы уже знаем, человеком он был простосердечным и даже смог бы сойти за мальчишку, если бы только смог избавиться от лысины. Но ему, надо признать, было свойственно благородное чувство справедливости и мужество непреклонно выполнять то, что он считал правильным. Он все глубоко продумал, после того как дети улетели, а продумав, встал на четвереньки и залез в будку.

На все увещевания миссис Дарлинг он кротко отвечал:

— Нет, родная. Мне место как раз здесь.

Погружаясь в горечь раскаяния, он поклялся не вылезать из будки, пока дети не возвратятся.

Необычайно трогательным было то почтение, с каким он относился к Нэне. Он только не разрешал ей занять место в будке, во всем же остальном он выполнял все ее желания.

Каждое утро будку с мистером Дарлингом грузили на извозчика, который отвозил его на работу. Таким же образом в шесть вечера он возвращался домой. Тут мы должны отдать должное силе его характера. Вспомните, ведь раньше он был так чувствителен к тому, что о нем подумают соседи.

Его поведение могло бы показаться донкихотством. Но оно, право же, было величественным. Вскоре причины такого странного поведения просочились наружу, и люди были тронуты горем этой семьи. Толпы сопровождали извозчика, приветствуя седока, прелестные девушки охотились за его автографом, лучшие репортеры столичных газет брали у него интервью, его приглашали на обеды в обществе, добавляя при этом: «Приезжайте, пожалуйста, в будке».

Через неделю, в четверг, миссис Дарлинг находилась в детской, поджидая мужа со службы. Глаза ее были полны печали. Сейчас, когда я на нее смотрю, право же, я жалею о тех обидных словах, которые я пытался о ней говорить. Раз она так любит своих дурацких детей, так что же тут поделаешь!

Им остается пролететь всего две мили, и они окажутся возле своего окна. Летят они быстро.

Мистер Дарлинг возвращается домой. Будку уже внесли в спальню. Сейчас они будут обедать.

— Не поиграешь ли ты мне на пианино, прежде чем я лягу спать, дорогая? — попросил мистер Дарлинг, поев. И когда она направилась в комнату, где стоял инструмент, он сказал бездумно: — И прикрой окно, здесь такой сквозняк.

— О Джордж, никогда не проси меня об этом. Окно должно быть всегда открыто для них. Всегда-всегда!

И она подошла к пианино, подняла крышку и заиграла. И вскоре он заснул. И пока он спал, кто-то влетел в окно. Это были Питер и Динь-Динь.

— Динь, затвори окно и закрой шпингалет, быстра — прошептал Питер. — Так! Теперь нам с тобой придется выйти в дверь. Когда Венди прилетит, она решит, что мать ее больше не любит. И она вернется со мной обратно.

Теперь ясно, почему после победы над пиратами Питер не вернулся на остров и не поручил одной Динь сопровождать ребят. Он задумал эту проделку с окном. Вместо того чтобы устыдиться того, что он сделал, он заплясал от радости. Потом он заглянул в другую комнату, чтобы узнать, кто там играет на пианино. Он шепнул Динь:

— Погляди, это мать Венди. Она красивая женщина, но не такая красивая, как моя мама.

Конечно, он решительно ничего не помнил о своей матери, но частенько любил хвастать на ее счет.

Он не знал песни, которую она исполняла, но ему казалось, что слова этой песни «Вернись, Венди, вернись».

«Она никогда не вернется, леди, окно заперто», — ответил он ей мысленно. Затем Питер заглянул в комнату, чтобы определить, почему прекратилась музыка. Он увидел, что миссис Дарлинг положила руки на пианино и что две слезинки уселись у нее в глазах.

— Она хочет, чтоб я открыл окно, — сказал Питер. — Но я не отопру.

Он снова заглянул в комнату. Слезинки все еще были в глазах. А может, это были уже две другие, которые заняли место первых.

— Она очень любит Венди, — пробормотал он себе под нос. — Но я тоже ее люблю. Она не может принадлежать обоим сразу.

Он попытался развлечься, попрыгал по комнате и строил смешную рожицу. Но ее печаль проникла в него и поселилась в нем.

— Ладно, — сказал он и отпер окно. — Пошли, Динь! — крикнул он, и в голосе его слышалось глубокое презрение к законам природы. — Нам ни к чему всякие дурацкие мамы!

И он вылетел в окно.

Таким образом, Венди, и Джон, и Майкл нашли окно открытым. Это был, конечно, гораздо лучший прием, чем они на самом деле заслужили.

Но они спрыгнули с окна на пол, совершенно не испытывая угрызений совести. Оказалось, что Майкл уже очень мало что помнит.

— Джон, — сказал он, озираясь, — кажется, я здесь когда-то был.

— Дурачок! Конечно, был. Вон же твоя кровать.

— Правда, — сказал Майкл не особенно уверенно.

— Ой, а вон собачья будка! — И он кинулся к ней и заглянул внутрь.

— Может, Нэна в ней, — заметила Венди. Но Джон присвистнул:

— Ого, там какой-то дяденька.

— Это папа! — воскликнула Венди.

— Дайте поглядеть. Ой, он какой-то маленький, меньше пирата!

Хорошо, что мистер Дарлинг спал. Ему было бы грустно, что первые слова Майкла звучали именно так.

Венди и Джон были несколько изумлены тем, что они обнаружили отца в собачьей будке.

— Но ведь раньше-то, — сказал Джон тоном человека, которого подводит память, — он в ней не спал?

— Джон, — сказала Венди, — может, мы уже хорошенько не помним, как и что было раньше? Им стало не по себе.

— Как не стыдно маме не быть дома, когда мы вернулись, — сказал бессовестный Джон.

Как раз в эту минуту миссис Дарлинг заиграла снова.

— Это мама! — воскликнула Венди, заглядывая в соседнюю комнату.

— Мама! — это подтвердил Джон.

— Значит, ты только понарошку наша мама, Вен-ди? — спросил Майкл.

— О господи, — вздохнула Венди, — как вовремя мы вернулись!

— Давайте войдём на цыпочках и закроем ей глаза руками, — предложил Джон.

Но Венди почувствовала, что радостные новости надо сообщить маме более деликатным способом.

— Давайте нырнем в наши постели, и когда она войдет, ей покажется, что мы никогда и не улетали.

Когда миссис Дарлинг вошла в детскую, чтобы посмотреть, спит ли ее муж, она увидела, что кровати заняты их владельцами. Ребята ждали ее радостного возгласа, но его не последовало. Она их заметила, но не поверила своим глазам.

Ей так часто казалось, что они вернулись, что она подумала, что это ей просто мерещится. Она села на стул возле камина, где прежде так часто сиживала и при них.

Дети не понимали, в чем дело. Их пробрала дрожь.

— Мама! — крикнула Венди.

— Это Венди, — сказала миссис Дарлинг, не двигаясь.

— Мама!

— Это Джон.

— Мама! — завопил Майкл, который теперь ее вспомнил.

— Это Майкл.

И, не глядя, она протянула руки навстречу своим маленьким бессердечным детям, которых, казалось, ей уже больше никогда не обнять.

Но они были, были здесь! Выпрыгнув из своих постелей, они кинулись к ней.

— Джордж, Джордж! — закричала она, когда смогла говорить.

И мистер Дарлинг проснулся и разделил с ними их радость, и Нэна вбежала в комнату.

Боже мой, какая это была прелестная картина! Но некому было ею любоваться, кроме странного мальчика, который, никем не замеченный, глядел в окно.