***

Сегодня 25 мая 1999 года, девять часов утра, Париж затопило солнце. Улицы еще свежи и спокойны. Поливают тротуары. Терраса кафе «Флор» открыта. Все хорошо.

Я очень люблю утреннее время, все кажется нетронутым, первый раз за день идешь по бульвару Сен-Жермен. Это наш бульвар, пройдем его до конца. Когда видишь Сену и Нотр-Дам, стоящий на острове, всегда испытываешь радость. Иль-де-Франс. Со всех сторон слышно: Иль-де-Франс.

В эти часы все кажется возможным, вы здесь, вместе со мной, в свете солнца бульвара Сен-Жермен. Мы только что встретились, и все может начаться. Почему бы нет?

Я должен вам сказать об этом: с воскресенья 3 марта 1996 года я молчал. Я оставался в полной тишине. И даже не с воскресенья, нет — с лета 80-го. Словно я должен был замолчать, чтобы отдать все слова вам, для книги, которую нужно всегда писать.

Просто быть рядом. До самого последнего слова, сказанного 29 февраля 1996 года. Словно написанное вами требовало тишины. И я думаю теперь, что мы должны были запираться во всех этих темных комнатах Парижа, Трувиля, Нофль-лё-Шато, чтобы что-то действительно существовало, кроме нашей истории, вот этой любви, нет, должна была существовать не только эта история, но и что-то другое — правда той книги, которую вы пишете. Мы не должны были отвлекаться от вашего самого главного занятия — писать. Все то время, которое мы должны были прожить, все дни, все часы. И все это время — любить, испытывать себя любовью, не мочь, не хотеть, впадать в уныние, пытаться уйти и все бросить, исчезнуть и в то же время — нет. Остаться и смирится с этим. И любовь, которая будет твориться нами и потом даже уже вне нас.

За все эти годы я не многое понял, устав до изнеможения, я жил как будто в отупении, был как будто уничтожен, так было нужно. Вы помогли мне в этом, оставив меня одного в моем полном непонимании, никогда ни одного слова, которое могло бы меня утешить, ни одного приятного слова. Как будто любовь должна сама от себя защищаться, разрушать себя из-за того, что она есть.

Одни только книги, которые нужно все время писать. Это смирение каждый миг было необходимо. Вы говорите: Ян, не надо воображать. Это детское слово из школьных рекреаций — не надо воображать, мы ничто — бедные, обделенные люди, мы ничего не понимаем, мы пытаемся понять, мы пишем и иногда видим что-то, мы должны продолжать.

Я боюсь начать любить вас меньше, когда пишу. Как будто слова заставят вас исчезнуть вовсе и траур кончится. Как будто мне не следует писать.

Вас нет, вас абсолютно нет, совершенно, я это знаю, я вижу ваше имя на могильном камне. И тем не менее.

Я попытаюсь сказать это: я знаю, что вы мертвы, и знаю, что это ничего не значит. После всего этого времени смятения и растерянности ваше исчезнувшее тело — это уже ничто. Я могу писать вам как прежде, как если бы в воскресенье 3 марта 1996 года ничего не произошло. Ничего и не произошло. Только зарыли тело.

Я все еще пишу эти письма. Я один в целом городе, утром, вечером, ночью. Иногда поздними ночами я жалею, что не еду в черном автомобиле вдоль Сены, не могу слышать, как вы зовете меня по имени: Ян, вы где? Ян, нужно поехать за покупками на рынок Бюси. Ян, я не могу больше вас видеть. Останьтесь, не уходите. Не грустите, когда я умру. Я ни секунды не верю во все эти истории о вечной жизни. Потом ничего нет. Мы словно превращаемся в камень.

Да, иногда по ночам я жалею об этом. Это похоже на грусть, на возвращающуюся тоску. Я не могу предвидеть это заранее.

И я снова пишу вам.

Так все и происходит.

Я пишу для вас.

И для других тоже. Я осмеливаюсь делать это. Разрешаю себе сам. Делаю все без вашего разрешения. Я не расстаюсь ни с вами, ни с Фредериком, ни с Балтазаром. Нет. Это всего лишь истории, которые нам рассказывают. Как если бы для того, чтобы мы расстались и были отделены друг от друга, достаточно было оказаться на Монпарнасе, в Тарне, в Валь-д'Уаз или в Токио. Я здесь, рядом с вами, и я говорю вам: это не все.

Никогда не бывает последнего слова. За одним словом приходит другое, за предложением другое предложение, за историей другая история, за книгой другая книга. Достаточно только этим заняться, сесть за стол, ни о чем не думать.

Я пытаюсь любить вас еще сильнее. Еще. Любви никогда не бывает достаточно. Ваше имя, все книги, которые вы написали, — что они такое? Истории любви.

История кого-то, кто говорит: любить…

Любовь. Занимайтесь ею сами. Теперь я от нее избавилась. И от своего обещания написать наконец хорошую и правдивую книгу, из-за которой приходится писать всю жизнь. Мне нравится ваша попытка написать еще одну книгу. Благодаря ей мы не расстаемся. Together, ваше словечко, нет? Вместе.

Да. And without you. Вместе с вами и без вас.

Exactly.