~ ~ ~

Из грузовика, перегородившего велосипедную дорожку на бульваре Мажанта, четверо мужчин выгружали ворохи свадебных платьев на плечиках в прозрачных пластиковых чехлах. Виргилий и Армель сидели в «Таверне» неподалеку от Восточного вокзала. Этот вокзал расположен в сотне метров от Северного; в отличие от своего большого брата он неуютен и неприветлив, и подступы к нему куда менее гостеприимны.

Армель решила перенести начало уикенда на четверг и отправиться в Страсбург к Анн-Элизабет первым же поездом. Багаж лежал на стуле рядом с ней. Он уместился в одну элегантную кожаную сумку. Обзаведясь собственным кабинетом, Армель не забыла о маленьких женских радостях: купила сумку для путешествий и ботинки со шнуровкой, которые и надела в то утро. На ней был элегантный костюм темно-синего цвета. Забранные наверх волосы не скрывали лица. Кожа источала легкий аромат — смесь туберозы и пряностей.

Официант принес корзиночку с круассанами, два апельсиновых сока, два кофе — один обычный черный и один без кофеина. Мелкий моросящий дождик таял в ночи, подходившей к концу.

Виргилий, еще не проснувшись окончательно, пригубил кофе. Он подумал, что проводит все свое время в компании напитков. Напитки определяли его социальную жизнь. Беседуя с кем-нибудь, он всегда пил (вино, обычный чай, травяной чай, газировку, кофе без кофеина). Возможно, так он пытался смочить и смягчить слова, которые часто выходят шершавыми, неотшлифованными, то ли случайно, то ли нет. Армель разломила круассан на две части. Надкусила кончик, остальное отодвинула. Отпила глоток сока. Виргилий взял кусочек от круассана подруги. Им обоим было уже за тридцать, и килограммы нарастали очень быстро. С некоторых пор Виргилий отказался от своего обычного завтрака — овсяных хлопьев и соевого молока. Он чувствовал, что ноги его отяжелели, а живот оброс жирком. Дул легкий бриз, он поднял воротник куртки.

— Знаешь, я думаю, моя личная жизнь не складывается, потому что меня воспитывали на плохом примере.

— Твои родители — чудесная пара, — сказала Армель.

Родители Виргилия очень любили Армель. Бывая в Париже, они всегда с ней обедали. Она была им как дочь.

— Отец бросал в мать ножи, — заметил Виргилий. — По-твоему, гармония в семье выглядит именно так?

— Это всего лишь цирковой номер.

— Подсознательная попытка убийства.

— Это твоя интерпретация. Главное, твои родители счастливы.

— Мне жилось бы легче, будь они чуть несчастнее и чуть нормальнее.

В то утро он проснулся в дурном настроении. Он мало спал, и его жизнь, насколько он мог осознать ее, представлялась ему жалкой. Армель уговаривала его не сгущать краски, а он злился, что она нарушает его мрачное состояние духа. Образ несчастливого детства был ему необходим, без этого рушилась вся его внутренняя конструкция. Он никак не желал признать, что окружение, в котором он варился ребенком, вовсе не было губительным. Конечно, безоблачным его детство не назовешь: ему не хватало чувства защищенности, стабильности, нормальности, комфорта; он часто жил в антисанитарных условиях, цирк пах навозом, плесенью и влажным брезентом. Зато его родители умели радоваться жизни. Только теперь он осознал всю ценность такого воспитания. Он держал в руках настоящий клад, сам того не замечая. Когда он думал о родителях, перед ним представали их смеющиеся лица. Это первый образ, который выплывал из памяти.

— Мне вот тоже до нормы далеко, — сказала Армель, решив отвлечь его от пережевывания одних и тех же мыслей.

— Ерунда, ты видишься с подружкой только раз в неделю. Вы даже не живете вместе.

— По Конституции лесбиянки жить вместе не обязаны. Ты просто ретроград.

Дискуссия повернула в русло, которое не очень-то нравилось Виргилию. Армель об этом позаботилась.

— Опоздаешь на поезд, — сказал он, проверив время на экране мобильного.

Ему безумно хотелось услышать ее мнение, хотя ни за что на свете он бы этого не показал.

— Думаю, твои неудачи в любви не случайны, — заявила Армель, не обратив внимания на его последнюю реплику, — ведь ты влюблялся лишь по одной причине — в надежде наладить нормальную жизнь.

Бросив взгляд на счет, Виргилий стал рыться в карманах. Он положил банкноту под блюдце. Ему пока не хотелось признавать, что она права.

Армель сорвала повязку со старой зарубцевавшейся раны. А повязка-то нужна, он давно с ней сроднился. В жизни мы дрейфуем между теми обидами, что нанесли нам, и теми, что наносим мы. А потом выходит, что это одно и то же.

— Есть еще одна проблема, — сказала Армель.

Виргилий закрыл глаза, словно исчезновение Армель из поля зрения могло защитить от ее слов.

— Ты ревнуешь.

— Вот уж нет, — отозвался он быстрее, чем следовало бы.

— Тогда почему ты ни разу не попросил меня прийти вместе с Анн-Элизабет?

— Ты тоже никогда не рвалась познакомиться с моими подругами.

— Я ревновала. Признаюсь.

Виргилий вздрогнул от радости и гордости.

— У нас потрясающие отношения, — продолжила Армель, — но ничего из них не выйдет. Мы с тобой отличная пара, асексуальная и самодостаточная.

— Иначе говоря, счастливая.

И тут Виргилий понял, что сказал правду, но это проблемы не решало. К счастью, доктор Зеткин еще две недели не появится.

— Вот было бы здорово, если б ты познакомился с моей любимой женщиной, — сказала Армель.

— Ну, а ты сама готова познакомиться с Кларой?

— Да, только сперва докажи, что она существует.

Напряжение между ними спало. Они замолчали.

Обоюдная откровенность смутила их.

Перед большим цветочным магазином на углу бульвара остановился грузовик. Цветы увязанные в большие пучки, жались друг к другу, словно сотни прекрасных пленниц. Виргилий встал, отыскал продавца и протянул ему деньги. Потом вернулся за столик с букетом подсолнухов. Он любил этот цветок за диспропорцию между головкой и стеблем, за неуклюжесть и яркую простоту больших желтых лепестков.

— Это для Анн-Элизабет, — сказал он, протянув Армель букет.

— Какое чудо, — восторженно произнесла Армель. — Надо бы нам как-нибудь поужинать втроем.

Ты великолепна, подумал Виргилий, глядя на подругу. Она буквально светилась.

— Давай не будем спешить, — сказал он.

Армель положила на стол колоду карт таро и подтолкнула ее в сторону Виргилия. Тот счел, что настал момент согласиться на импровизированный сеанс гадания. Он вытащил карту. Но едва собрался перевернуть ее, как Армель убрала карту обратно в колоду.

— Почему мне нельзя посмотреть, что я вытащил?

— Ты слишком нетерпелив.

Армель умела останавливать время. Прервав разговор, она с улыбкой смотрела на собеседника своими чарующими глазами. Нельзя было понять, то ли она размышляет, то ли дает собеседнику возможность прийти в себя. Пока тянулась пауза, у Виргилия мелькнула мысль, что они несостоявшиеся близнецы. Они так хорошо изучили друг друга. Он всегда мог рассчитывать на нее, а она на него. Армель и родители — вот его тыл.

— Вряд ли тебе стоит искать Клару, — сказал она наконец. — Хватит гадать, почему она так поступила, лучше подумай, почему ты совсем не помнишь ее. Настоящая тайна — это твоя амнезия. Как получилось, что ваша встреча совершенно изгладилась из твоей памяти?

— Я выпил.

— Три порции пунша.

Армель перекрывала все лазейки. Он кивнул:

— Да, я знаю, пунша недостаточно, чтобы объяснить этот провал, эту дыру в памяти.

Хороший совет — попытаться ухватить причину этого странного феномена. Нет никакой необходимости бегать за Кларой, и смысла никакого нет. Армель была провидящей сивиллой. Виргилий вспомнил, что Орфей навечно потерял любимую жену, ибо слишком спешил обрести ее вновь. Впав в отчаяние, он отвергал всех женщин. И в конце концов погиб, растерзанный менадами. Но Клара не была Эвридикой, она не сидела в бездействии, ожидая, пока он ее освободит.

Армель встала, сжимая в руках букет. Виргилий понес ее сумку. Она вошли в здание вокзала. Табло показывало, что поезд Армель уже подан. Виргилий проводил ее до вагона. В их целомудренном объятии была нежность и искренность. Они походили не на брата с сестрой, а на двух котят.

Виргилий направился в сторону бульвара Мажанта. Перед встречей с Мод он вполне успевал зайти домой. Мод согласилась повидаться с ним этим утром. На работе ему дали отгул.

Давным-давно отец научил его важнейшему правилу: обувь должна быть хорошей. Отец советовал, заработав денег, купить дорогую обувь (лучше английскую), она прочна и долговечна, нога в ней чувствует себя уверенно и комфортно («Как в тапочках» — добавлял отец), в ней хорошо ходить, а при ходьбе хорошо думать, поэтому-то, заключал отец, для добротных мыслей нужна добротная обувь.

В булочной на углу бульвара и улицы Фобур-Сен-Дени Виргилий заказал стакан чаю. Он не стал опускать пакетик с заваркой в стаканчик и отпил глоток теплой воды.

Вернувшись домой, он обнаружил открытку от родителей. Цирк находился в Провинсе. Несколько простых слов на обороте фотографии башни Цезаря («восьмиугольный донжон XII века на квадратной основе», гласила подпись) тронули его. Он выдвинул из шкафа широкий ящик и положил открытку в альбом, где хранил все их послания.

У цирковой афиши, висевшей над диваном, отклеился утолок. Виргилий прижал уголок кусочком скотча, встав на подлокотник. На золотисто-красной афише были изображены акробаты, звезды и шапито. Слон-канатоходец шел по проволоке.

Некоторым женщинам Виригилий нравился исключительно своими любовными страданиями. А поскольку страдал он часто, у него не было отбоя от законченных невротичек. Мод за постоянство полагалась золотая медаль.

Она настойчиво приглашала его к себе, в квартиру с видом на парк Бют-Шомон. Виргилий бывал у нее на вечеринках и сохранил яркое воспоминание о гигантской манящей кровати, очаровательном интерьере, миниатюрном буддистском храме, колониальном вентиляторе и букете лаванды, прикрепленном к кухонному окну. Ванная комната пленяла цветом и ароматом косметики — «Доктор Хаушка», «Диптик», «Нюкс» и «Катье», — кремами с ромашкой, с розой, с маслом сального дерева, айвовым мылом, шампунем с добавлением глины, армией флакончиков с маслами, пеной для ванны на конском каштане, ягодными свечами, ватными дисками, подвешенными к зеркалу. Он мог бы провести в этой чистой, блестящей, умиротворяющей ванне не один час. Квартира Мод была ловушкой для сердец. Виргилий настоял на свидании в кафе, примыкавшем к Люксембургскому саду.

Виргилий на любую встречу (с друзьями, возлюбленными, врачами или коллегами) приходил раньше условленного часа, что говорило о его тайных страхах. Пунктуальность была той красной линией, за которую заступать нельзя; мысль о том, что он придет позже, чем обещал, приводила его в смертельный ужас, словно опоздание, даже самое незначительное, представляло собой не просто маленький проступок, а самое настоящее предательство. Вот уже некоторое время, решившись на грандиозную внутреннюю реформу в надежде побороть невротичность, он начал тренироваться — приходить хоть и раньше времени, но позже обычного; в ближайшем будущем он надеялся выработать способность появляться позже назначенного срока, впрочем, держась в рамках приличия и потому не навлекая на себя неприятных последствий.

Невроз все же кое в чем помог Виргилию: явившись раньше времени, он успел осмотреться в кафе и найти запасной выход. Он устроился за столиком довольно далеко от бара — чтобы не слушать пререканий хозяина с одним из клиентов — и заказал зеленый чай.

Разгар рабочего утра — лучшее время, чтобы насладиться нехитрым счастьем ничегонеделанья в кафе. Интерьер напоминал обстановку средневековой гостиной. Доспехи у входа; красная драпировка между залом и кухней, перед большим камином — диванчик. Виргилий сделал несколько записей на бумажной салфетке, обдумывая, что ему сказать Мод и как заполучить телефон Клары.

Перед каждой встречей Вергилий очень волновался, долго к ней готовился, репетировал, придумывал темы для разговора. К сожалению, жизнь его протекала однообразно и не подкидывала ярких сюжетов. Виргилий был уверен, что люди выходят в свет, женятся, покупают различную электронику в дом и заводят детей с одной-единственной целью — обеспечить себя темами для разговоров наедине. В глубине души Виргилий предпочитал беседовать о самой беседе, об ее возможностях и границах. А еще очень интересно молчать и наблюдать за молчанием собеседника; тянет ли он паузу или же торопится ее прервать.

Появление Мод не оставило равнодушным ни одного из мужчин в кафе. На ней была шотландская юбка, черные гольфы и туфли на каблуках, темно-зеленый свитер с вырезом в форме V; ее волосы, чуть прихваченные сзади, свободно падали на плечи. На какое-то мгновение время замерло, никто больше не перелистывал страниц и не помешивал ложечкой сахар. Запах духов Мод вырвал Виргилия из размышлений, в которые он был погружен. Они расцеловались и обменялись малозначимыми новостями. Мод взглядом поманила официанта и заказала свежевыжатый апельсиновый сок.

Виргилий не стал сразу заводить речь о Кларе, не то Мод могла подумать, что он просто использует ее. При этом нельзя было подавать Мод глупую надежду на то, что он с ней переспит. Чтобы образумить женщину, которая положила на него глаз, Виргилий обычно пускал в ход один из двух заготовленных заранее монологов. Это средство никогда не подводило его. Первый назывался «В Париже живет четыре вида голубей, а не один, как принято считать». Еще не было случая, чтобы женщина, выслушав этот научный экскурс, попросила у него номер телефона. В случае Мод он решил прибегнуть ко второму монологу — об апоптозе. Он отпил глоток чая и заговорил об этом удивительном феномене: клетки нашего тела беспрерывно самоуничтожаются. Стоит процессу прерваться, как человек умирает.

— Удивительный парадокс, — заключил он. — Оказывается, в основе жизни лежит самоубийство.

— Ты пригласил меня сюда, чтобы поговорить о биологии? — спросила она, перегнувшись к нему через стол.

Виргилий заметил у нее на груди цепочку с золотым сердечком; его ослепила красота Мод во всем ее величии. Это было глупо, но Виргилий не сомневался, что, переспав с Мод, предаст Клару. У них с Кларой ничего не было, и он должен был чувствовать себя совершенно свободным от обязательств, однако он твердо знал, что изменит ей, если будет заниматься любовью с другой женщиной. Он был каким-то образом связан с этой незнакомкой. Ему вспомнился Одиссей, все его испытания и искушения на пути к Пенелопе. Виргилий приказал себе устоять перед Мод, как бы ни были соблазнительны ее грудь, шея, губы, глаза. И потом, он знал, что Мод разочарует его в постели: чтобы хорошо узнать тело другого человека, нужно время. Врожденный педантизм мешал ему удовлетвориться кувырками в постели с чужой ему женщиной.

— Она тебе не чужая, — сказала ему однажды Армель (они бродили по рынку в Барбез, под метромостом). — Ты ее знаешь уже много лет.

— В том, что касается любви, мы совсем не знакомы.

— Но все зависит от тебя. Ты мог бы попытаться узнать ее получше.

Виргилий много думал, взвешивая все за и против. В конце концов, он пришел к выводу, что не мог пуститься с Мод во все тяжкие из-за ее поразительной красоты. Мод была богиней любви, сама чувственность, приглашение к сладострастию. Ему казалось абсурдным, что эта потрясающая женщина остановила свой выбор на нем. Он не вступал с ней в связь ровно по той же причине, по которой он не ходил в дорогие рестораны и не одевался в шикарных магазинах: она была слишком хороша для него. И вот он впервые ощутил, что эти принципы устарели. Он больше не был несчастным мальчуганом, странствующим по плохим дорогам из города в город вместе со стареньким цирком. Глупо отказываться от Мод. Вот уже много лет красивая и умная женщина делала ему авансы, а он их отвергал из романтизма, целомудрия или пуританства. И вот сегодня он жалел о том, что упустил шанс познать нежность ее кожи. Он представлял себе, как они прикасаются друг к другу, как он раздевает ее, целует, ласкает.

Он имел массу возможностей заняться любовью с Мод (после дружеского ужина у нее дома, когда она предлагала ему остаться и посмотреть ее коллекцию старых фильмов; после салюта 14 июля, когда оба отбились от друзей, случайно встретились на улице и чуть было не сняли номер в отеле; во время сеанса расслабляющего массажа с маслами и календулой). Но возможность переспать с ней еще не была для Виргилия причиной это делать. Напротив: ему претил столь простой и короткий путь в постель Мод. Виргилий хотел, чтобы его приручали, он должен был верить, что соблазняющая его женщина, мечтает сперва поболтать, сходить на какую-нибудь выставку или обсудить фильм, и уж только потом заняться любовью. Секс выступал в роли десерта после богатого пиршества. Подобное умонастроение обращало в бегство женщин, которые не отличались терпением и упорством или же принимали его сдержанность за отсутствие интереса.

Он прекрасно понимал, что его сожаления о несостоявшемся романе с Мод вызваны исключительно запретом, который он наложил на себя. Весьма типично для него. В любом случае, у них было мало общего. Хотя они часто встречались, их нельзя было назвать близкими друзьями: Мод порхала с тусовки на тусовку, пила, танцевала и употребляла разного рода галлюциногенные препараты. Он любил выпивать с ней время от времени — вот и все.

— Ты по-прежнему в рекламе? — спросила Мод.

Вопрос был праздным, она просто пыталась вывести Виргилия из задумчивости, переведя разговор в знакомую колею.

Виргилий не испытывал ни малейшего стыда за свою профессию, однако, отвечая на ее вопрос, почувствовал себя неловко, будто признавался в чем-то дурном. Уж кто-кто, но Мод вряд ли имела право читать ему мораль: она была ветеринаром и работала в большой фармацевтической лаборатории, где целыми днями засовывала электрические проводки за веки шимпанзе и пичкала их образцами будущих лекарств от менингита, геморроя и опоясывающего лишая. Те, кто ругают рекламу, обычно лицемерят, поскольку в своей личной и профессиональной сфере прибегают, как и все прочие, к различным уловкам и хитростям, чтобы очаровывать, соблазнять и побеждать. Реклама — это основа человеческих отношений; мы только и делаем, что рекламируем себя.

— Не обижайся, но у тебя столько идей, просто жаль их тратить вот так.

Она сделала упор на «вот так», чтобы подчеркнуть нелепость его деятельности. Эта женщина мучила животных, по субботам глотала экстази и дула шампанское, да еще имела наглость учить других. Виргилий не сомневался, что у нее были самые добрые намерения; почти все его друзья никак не могли понять, почему он работает в «Свенгали». Это плохо сочеталось с тем впечатлением, которое он производил.

— Может, я и уйду оттуда, — сказал он.

Он не хотел называть причину своего конфликта с дирекцией. Мод была не единственной, кто советовал ему бросить эту работу. Но ради чего? Армель полагала, что он смог бы стать хорошим писателем. Он был наделен богатым воображением, владел пером, и ему ничего не стоило бы писать для телевидения, кино или театра. Рано или поздно придется решать: оставаться в «Свенгали» или найти себе какое-нибудь другое занятие.

Мод хотела узнать, почему он расстался с Кларой. Виргилий решил, что ему представился удобный случай навсегда покончить со столь утомительным для него флиртом. После тридцати люди ходят на свидания, как на собеседование в отдел кадров. За плечами столько неудач, что поневоле станешь осторожным. Мы боимся очередной ошибки, поэтому задаем вопросы, вынюхиваем, пытаемся осмыслить малейший тревожный знак. У каждого своя цель, мы присматриваемся и недрогнувшей рукой отбрасываем в сторону порченые фрукты.

Виргилий приготовился набросать отталкивающий автопортрет. Он наслаждался, нарушая все правила любовной игры.

— И как тебе было с ней? — спросила Мод, положив подбородок на скрещенные руки; она ждала романтики.

— Не по себе, — ответил Виргилий. — Совместное существование меня утомляет. Нужно прилагать слишком много усилий.

Мод была удивлена. Она нахмурилась и посмотрела на него так, словно он превратился в огромного таракана, наплевавшего на нормы гигиены. Минуту-другую молчала, мусоля соломинку языком и губами, а потом поинтересовалась, как у них обстояли дела с сексом.

— Честно говоря, — ответил Виргилий, понизив голос, — мне было скучновато. А уж она и подавно измучилась.

— Думаю, — заметила Мод в надежде спасти тот позитивный образ Виргилия, который уже сложился у нее, — она вела себя неправильно.

— Нет, я сам виноват. Не на высоте оказался.

Мод не скрывала своего разочарования. Пожалуй, он уже достаточно остудил ее пыл, поучаствовал в беседе и даже пооткровенничал, так что теперь пришла пора задать несколько вопросов о Кларе.

— Ты давно ее знаешь?

— Она сестра Кантена. Ты знаком с Кантеном?

— Нет.

— Это мой парень. Дней десять назад Клара попросила его передать мне, что она с тобой расстается, а я рассказала об этом Фостин. Вот так. Я всего лишь звено в цепи — не более.

Значит, у Мод был парень. Виргилий ошибся. Он распрямил плечи и заказал бокал вина: теперь алкоголь ему не страшен; опасность закончить вечер в какой-нибудь гостинице миновала. Гадкий автопортрет, нарисованный им, будет, по всей видимости, еще долго отравлять ему жизнь — Мод не из тех, кто держит язык за зубами.

— Я думал, ты хотела меня соблазнить, — сказал Виргилий.

Мод улыбнулась, прикусив губу с таким видом, словно ее уличили в какой-то очаровательной невинной шалости.

— Я знала, что ничем не рискую, — призналась она. — С тобой очень здорово дружить, ну знаешь, как будто с голубым.

— И ты никогда не хотела переспать со мной?

— Извини.

Виргилий вспомнил те моменты, когда он не сомневался, что она его преследует. А выходит, он вел себя как неопытный щенок. Это было унизительно. Раньше приставания Мод льстили мужскому самолюбию Виргилия, теперь ему казалось, что даже тюлень гораздо сексуальнее его. Он сам не ожидал, что так расстроится. Очень кстати появился официант с бокалом вина. Сейчас просто необходимо выпить. Сделав два больших глотка, он продолжил допрос.

— А что ты о ней думаешь?

— Я ее мало знаю. Мне нужен ее брат, а на все остальное плевать. Мой разум захлебнулся эндорфинами.

— Тебе нравится цвет ее волос? — сделал еще одну попытку Виргилий.

Вдруг у него получится сложить образ Клары из мелких кусочков, как мозаику? Но Мод не стала играть в эту игру.

— Я никогда об этом не думала. А до вашего разрыва она никогда не говорила, как Кантен относится ко мне?

Ее глаза блестели. Видно, роман только разгорался, и Мод сходила с ума по Кантену.

— Мы не говорили ни о тебе, ни о ее брате, — сказал Виргилий.

Он ничего не знал о ней — ни фамилии, ни адреса, ни номера телефона. Клара была рядом, но ускользала; вот так же во сне мы часто гонимся за тенью и не можем поймать.

— А чем занимается твой чудесный Кантен? — спросил он с досадой.

— Пишет книжки для детей.

Она назвала ему пять книг и сообщила, в каком издательстве их выпустили. Они еще поболтали о том, о сем. Мод рассказывала, что Кантен мечтает сменить квартиру и завести детей, а Виргилий говорил о возможной смене профессии. Потом они расстались.

Виргилий спустился по бульвару Сен-Мишель и зашел в книжный магазин на улице Расина. Продавец отыскал книги по названиям и сказал ему фамилию Кантена. Оставалось лишь найти адрес Клары в телефонном справочнике. Вергилий не знал, что он скажет ей при встрече и даже думать об этом не хотел.