XVIII
Жоакен д’Ож проснулся в превосходном настроении: он спал всю ночь крепким сном без снов. Приведя себя в презентабельный вид, он поднялся на палубу; никто из пассажиров на барже еще не вставал. Герцог помочился в реку, от души наслаждаясь веселым журчанием струи, разбивавшейся о гладь вод. На другом берегу уже рассаживались рыбаки. Ранние пташки — гребцы — стрелой пролетели мимо баржи. Герцог оглянулся: Сфен и Стеф выщипывали лакомые травки из чахлой растительности, покрывающей косогор. По набережной с монотонным жужжанием вихрем проносились уаттомобили.
Герцог ступил на твердую землю и подошел к лошадям.
— Ну что, мой славный Сфен, как вы себя здесь чувствуете?
— Для полного счастья нам следовало бы превратиться в горных козлов.
— Ничего, привыкнете. Зато какая тренировка!
— А мы еще долго тут пробудем?
— Не знаю, — ответил герцог. — Возможно, что мы уже прибыли к месту назначения.
— Мы со Стефом предпочли бы, чтобы это место было более плоским.
— Какой-нибудь ровный лужок, — добавил Стеф.
— И потом, — продолжал Сфен, — тут и закусить-то как следует нечем.
— Скоро Пешедраль принесет вам сена.
— Когда это еще будет! Лодырь он, ваш Пешедраль. Не мешало бы вам задать ему хорошую трепку.
— Терпение, терпение, мой славный Сфен! Дадим невинным душам покой и сон.
— Ладно, дадим, — согласился Сфен. — Ну а вы как себя чувствуете на борту этого недвижного судна?
— Всю жизнь спал и видел поселиться на барже, — ответил герцог. — И теперь я доволен сверх меры.
— Рад за вас, — сказал Сфен. — Вот нам бы побольше сена да овса…
— Терпение, терпение, мой славный Сфен!
На палубе появилась Лали.
— Кофе? Чай? Шоколад? Бульон? — крикнула она герцогу.
Герцог радостно вскинулся.
— Очень крепкий черный кофе, — ответил он, — тосты с очень толстым слоем масла, очень густой английский джем, очень хорошо зажаренную яичницу и очень острые свиные сосиски.
Черт возьми, жизнь на воде возбуждает аппетит!
Лали исчезла, никак не прокомментировав заказ.
На палубе появляется Пешедраль.
— Лошади заждались! — тотчас кричит ему герцог. — Надеюсь, в фургоне еще остались овес и сено?
— Если и нет, — отвечает Пешедраль, протирая глаза, — я схожу за ними на рынок. Хорошо ли спалось господину герцогу?
— Превосходно. Признаюсь, наш десант прошел весьма удачно.
— А мой завтрак? Где и когда я могу позавтракать?
— Сперва накорми Сфена и Стефа. Там, наверное, еще осталось, чем заморить червячка.
Пешедраль исчезает в направлении фургона.
На палубе появляется графиня де Прикармань.
— Хорошо ли вам спалось, сестрица? — спрашивает герцог.
— Привет! — отвечает ему графиня.
Появляется Фелица. Она целует своего папу.
— Бе-е-е! — говорит она.
Лали кричит:
— Подано!
Все собираются в кубрике и весело рассаживаются. Вскоре к их команде присоединяется и Пешедраль. На столе аппетитно дымится горячий-прегорячий кофе. Тут же, рядом, тосты толсты и нетолсты, джемы и масленки с маслом.
— А яичницы нет! — замечает герцог.
— А яичницы нет, — подтверждает Лали.
— И сосисок нет! — замечает герцог.
— И сосисок нет, — подтверждает Лали.
— Ну и ладно! — беззаботно говорит герцог.
Он уже заглотнул семь тостов вместе с жировыми и фруктово-ягодными субстанциями, намазанными на них сверху.
— А месье Сидролен еще не встал? — спрашивает он.
— Вот он я, — отвечает Сидролен, садясь за стол.
— Я прекрасно выспался, — сообщает ему герцог. — И я весьма благодарен вам за гостеприёмство, хотя оно и не сопровождалось сосисками.
— Мы примем к сведению, — отвечает Сидролен. — Правда, Лали?
— Не сопровождалось сосисками, — подтверждает Лали, — и яичницей тоже.
— А как поживают лошади? — спрашивает Сидролен.
— Они находят ваш косогор слишком крутым, — отвечает герцог. — И не очень расположены карабкаться по нему, точно горные козлы.
Тут Пешедраль, хотя ему никто не предлагал говорить, вмешивается с такими словами:
— А вот по поводу…
— По какому поводу? — осведомляется герцог.
— По поводу лошадей. Когда я нес им сено из фургона, я заметил, что на дверце у месье Сидролена кто-то написал ругательства.
— В мой адрес? — спрашивает герцог, грозно хмуря брови.
— Нет-нет, успокойтесь, — говорит Сидролен. — В мой.
— Кто-то имеет на вас зуб? — спрашивает герцог.
— Вполне возможно. С тех пор как я здесь поселился, кто-то упражняется в остроумии на моей загородке и дверце. Я замазываю краской. А он пишет поверх.
— И вы не знаете, кто это?
— Никакого представления не имею.
— А вам никогда не приходило в голову подстеречь его?
— Однажды ночью я сел в засаду. И подхватил жуткий вирусный бронхит, вот и весь результат.
— Пешедраль! — торжественно возгласил герцог. — Вот подходящий подвиг для нас, рыцарей, — мы избавим господина Сидролена, нашего хозяина, от его писуна.
— Ох, ну зачем же! — сказал Сидролен. — Вы слишком любезны.
— Мы его схватим на месте преступления, — продолжал герцог, — и повесим на первом же дереве этого бульвара.
— Вы знаете, — прервал его Сидролен, — вы знаете… тогда у нас будут неприятности.
— Это еще почему?
— Неприятности с полицией.
— Как! — вскричал герцог. — Да неужто вы не в своем феодальном праве вершить правосудие, казнить и миловать?! Не вы ли, после Господа Бога, властелин и хозяин на своей барже?!
— Да, но деревья на бульваре не имеют отношения к моей барже.
— Тогда мы бросим этого паршивца в воду. Крепко связанного, конечно.
— Боюсь, что это тоже…
— Ну ладно, тогда просто отрежем ему уши.
— Нет… не стоит…
— Ну хотя бы несколько пинков в задницу?..
— Это можно… при необходимости…
— Но тогда, месье Сидролен, на меня не рассчитывайте. Пинки в задницу какого-то писуна! Да никогда в жизни я не унижусь до того, чтобы пачкать об него подошвы моих сапог. Опуститься до такого!..
— Господин герцог, господин Прикармань, я, право, очень тронут вашим предложением, но, в конце концов, до сих пор я как-то выходил из положения, пусть же оно так дальше и идет. Это ведь самая мелкая статья моего бюджета: одна банка краски в месяц, ну и конечно, одна кисть в год. И потом, опять же, для меня развлечение, а иначе что бы я малевал?!
— Вообще-то я знаю еще несколько пещер… — мечтательно промолвил герцог. — Но оставим это.
Внезапно он треснул кулаком по столу и заорал:
— Ну так что, Пешедраль, неужто мы проявим слабодушие?! Нет, тысяча чертей, нет! Пусть месье Сидролен болтает что угодно, а мы изловим этого писуна, — потом поглядим, как с ним поступить.
— Слово Прикарманя! Изловим!
— Изловите! — крикнула графиня де Прикармань.
— Бе-е-е! — отозвалась Фелица.
Словом, шуму получилось предостаточно.
— Ну а пока, — сказал Сидролен, — пойду-ка поработаю кистью.
И он вышел в сопровождении Лали. Лали спросила:
— Скоро они уедут?
— Не знаю, об этом разговора не было.
— Так что же, подавать им завтра утром яичницу и сосиски?
Сидролен достал банку с краской и кисть.
— Если это не слишком сложно, — ответил он. — Покажем себя щедрыми вельможами.
И Сидролен ступил на мостки.
— Раз мы жених и невеста, — сказала Лали, — может, стоило бы перейти на «ты»?
— У вельмож принято обращаться на «вы».
Лали возвращается к своим обязанностям. Сидролен проходит мимо Сфена и Стефа. Он смотрит им в глаза.
— До чего ж у них умный вид! — замечает он вполголоса, — только что не говорят.
— Это почему же мы не говорим? — обижается Сфен. — Ах, черт! — добавляет он, топнув оземь правым передним копытом, — ведь Жоакен советовал мне не открывать рта.
Сидролен опомнился лишь на тротуаре. По дороге он пролил немного краски из банки.
— Странно, — говорит он вполголоса, — действительно странно.
— Что вы сказали?
Этот вопрос исходит от остановившегося прохожего.
— Так что же «действительно странно»?
Сидролен принимается замазывать краской дверцу.
— Да так, — отвечает он.
— Месье! — восклицает разъяренно прохожий, — вы непозволительно оскорбляете любопытство людей: интригуете их, а потом молчите. Нет, месье, так, знаете ли, не поступают!
И он удаляется, сердито размахивая руками.
Сидролен никак не комментирует этот инцидент.
Потом он слышит, что его окликают. Это консьерж из дома напротив — не совсем законченного, но и не совсем незаконченного. Консьерж стоит перед своей дверью, на противоположном тротуаре. Сидролен отвечает на приветствие и продолжает работать.
Немного погодя появляются его гости. Они обсуждают план действий. Пешедраль должен закупить сено и овес на рынке Инно, герцог посетит дворец Алхимии, дамы отправятся к портным. Это все в первой половине дня. Пообедают они в городе, в каком-нибудь из ресторанов-люкс. Вторая половина дня будет посвящена осмотру различных достопримечательностей, планируется также посещение кинотеатра. Затем ужин — опять в ресторане-люкс, но уже в другом. Вернутся они не слишком поздно и займутся поимкой писуна.
— А лошади? — спрашивает Сидролен. — Они разве не собираются гулять по городу?
— Завтра, — отвечает герцог. — Когда мы изловим вашего типа.
— Не вижу связи, — замечает Сидролен.
— А ее и нет, — отвечает герцог.
И тут лицо его омрачается.
— А ведь верно, — шепчет он. — Бедняга Сфен, бедняга Стеф! Они так мечтали полюбоваться красотами столичного города Парижа! Неужто я стал эгоистом? Месье Сидролен, я краснею от стыда! У вас доброе сердце, месье Сидролен. Вы абсолютно правы, я не должен обрекать своих друзей на скуку заточения, пока сам развлекаюсь. Пешедраль, мы отправимся в Инно верхом, а дамы пускай возьмут машину. Пешедраль, иди за Сфеном и Стефом.
Лошади приведены, они дуются.
— Мой славный Демо! — говорит герцог.
Сфен по-прежнему дуется.
— Ну-ну, славный мой Демо! — повторяет герцог. — Я ни на минуту не забывал о тебе. Мне просто нужно было побеседовать с месье Сидроленом. Я и не думал оставлять вас здесь и лишать удовольствия любоваться вместе с нами красотами столичного города. Не правда ли, месье Сидролен?
Внимательно вглядевшись в лицо Сидролена, легко понять, в какую корнелевскую ситуацию он угодил: соврать ли коню, как сивому мерину? уличить ли во вранье гостя?
Сидролен находит весьма элегантный выход из положения. Он говорит герцогу:
— Вы обращаетесь к нему так, словно он понимает человеческий язык. Но разве бывают говорящие лошади? Наверное, только во сне. Или в сказках.
Герцог же не находит элегантного выхода из положения. И говорит:
— Какого черта вас волнует мое обращение с конем? Я от вас жду только одного — правды. То есть подтверждения, что я ни на минуту не забывал о тебе, славный мой Демо.
— Господин д’Ож, — сказал Сидролен, — выслушайте эту антимему, чтобы не сказать силлогизм: если этот конь разумеет человеческую речь, значит, он очень умен. А если он очень умен, то он уже раскусил, в чем тут загвоздка. С другой стороны, если он умен, значит, он добр, а если он добр, значит, он найдет в себе силы простить обыкновенную рассеянность хозяина, и этот пустяк не омрачит вашей дружбы.
И, повернувшись к Сфену, Сидролен спросил:
— Не правда ли, Сфен?
Сфен улыбнулся — чуточку грустно — и пукнул.
— Милый мой Демо! — сказал герцог.
И он сел в седло. Пешедраль последовал его примеру, и они ускакали; за ними отправились дамы на машине, предварительно отцепив от нее фургон; отцепиться помогала Фелица. Сидролен продолжал красить загородку. Консьерж исчез.
Потом показалась Лали, она собралась на рынок.
— Ну так что — решено? Покупать сосиски?
— Будем щедры, как истинные вельможи, — ответил Сидролен.
Итак, Лали уходит на рынок. Сидролен докрашивает загородку. Затем, положив на место банку и кисть, он отправляется в кубрик — прилечь до обеда. На обед подаются свиные сосиски. Ровно в пятнадцать часов тридцать две минуты Сидролен сообщает Лали:
— Я спал почти без снов. Всего лишь один и увидел: коротенький и малоинтересный. Рассказать?
— Нет, — отвечает Лали.
— Да он совсем коротенький.
— Тем более. И потом, мне пора в парикмахерскую.
Возвращается она лишь к ужину. Сидролен тем временем наведался на туристическую турбазу для туристов и констатировал, что на сей раз она закрыта окончательно и бесповоротно. Он вернулся домой. В сумерках он взял шест и отогнал к центральному течению реки вонючие отбросы, скопившиеся между баржой и берегом. Потом стал ждать ужина.
На ужин подаются свиные сосиски.
Затем Лали закуривает сигарету и достает колоду карт, завернутую в зеленую скатерку, явно спертую в каком-нибудь бистро. Она раскладывает пасьянс, сощурив правый глаз из-за дыма бычка, который зажала в зубах. Потом она гасит бычок. В первый сеанс не вышел пасьянс. Лали закуривает вторую сигарету и начинает вторично раскладывать пасьянс. Сидролен молча глядит, как она с ним управляется. Во второй сеанс вновь не вышел пасьянс. Лали начинает опять, и так повторяется много раз. Перед ней вырастает груда окурков. Скоро уже будет двадцать три часа семь минут. В двадцать три часа семь минут возвращаются гости; они рассаживаются в кубрике. Лали заканчивает свой пасьянс и только после этого приносит укропную настойку.
— Надо поднабраться сил для поимки вашего писуна, — весело говорит герцог.
— Вы уверены, что вправду должны… — начинает Сидролен.
— Ну-ну-ну! Что за церемонии! Сейчас малость отдохнем — и в засаду.
— Я пойду с вами.
— Ах, оставьте! Мы с Пешедралем прекрасно справимся сами.
— Привет! — говорит графиня.
Этим она желает сказать, что ей пора ложиться спать.
— Бе-е-е! — говорит Фелица.
Этим она желает сказать, что ей тоже пора ложиться спать.
И обе они действительно идут ложиться спать.
— Все прошло благополучно? — спрашивает Сидролен у герцога, который, судя по его виду, не слишком расположен отправляться в засаду.
— Что именно?
— Ваше турне по столице.
— Сфен и Стеф в полном восторге.
— А вы сами? А месье Прикармань?
— Ну… порой нам приходилось тяжко — столица очень изменилась.
— А вы давно здесь не бывали?
— Да уж больше века, — спокойно ответил герцог.
Пешедраль кашлянул.
— Я хочу сказать: сто лет здесь не был, — поправился герцог. — Вот, к примеру, уличное движение: у нас получились неприятности с этим уличным движением. Сфен и Стеф не привыкли к таким скоростям. А городские сержанты вручили нам целую кучу каких-то бумажонок, с которыми я не знаю, что и делать.
И, вынув бумажки из кармана, герцог разорвал их на мелкие клочки.
— Но самая большая кутерьма случилась при осмотре этой вашей железной башни, — продолжал герцог. — Сфен непременно пожелал взойти на четвертый этаж, но ему удалось добраться лишь до второго. К счастью, там оказались какие-то люди с киноаппаратом, и благодаря им все уладилось. Стоит появиться киношникам, как и невозможное возможно, и дорога дальняя легка, но тем не менее Сфену не удалось подняться выше второго этажа.
— А другой? — спросил Сидролен.
— Что «другой»?
— Другой конь?
— Стеф? Он вообще не захотел подниматься. У него голова кружится на высоте.
— По-моему, вам уже пора в засаду, — сказала Лали.
— Еще глоточек укропной настойки, и мы бежим, — ответил сговорчиво герцог.
— Ну а ресторан? — спросил Сидролен.
— Да так себе, — ответил герцог. — Порции мизерные — больной птичке разок клюнуть! — а в меню ни одного из тех блюд, что я так любил «встарь и до нынешних времен»: соловьиный паштет с шафраном, торт из каштанов на мышином сале, заливной кабан с подсолнуховыми семечками, и ко всему этому — жбан доброго вина.
И герцог допил свой стакан, сопроводив это следующим замечанием:
— Что мне нравится в укропной настойке, так это то, что она ни с чем не рифмуется. Я имею в виду слово «укропная».
— Разве только взять ассонанс, — заметила Лали.
— Это недопустимо! — отрезал герцог.
— А вы еще и поэт? — спросил Сидролен.
— Гм… гм… — замялся герцог, — ну, мне случается иногда сляпать шансонетку…
— Вот это для меня новость! — воскликнул Пешедраль. Нарушив таким образом свое почтительное молчание, он тут же отлетел по параболе в другой конец кубрика, сшибая по пути стаканы. Пока он поднимался, охая и потирая ту часть тела, что расположена между ухом и затылком, герцог как ни в чем не бывало заканчивал фразу, обращенную к Сидролену: —…но, главное, я живописец. Как вы.
Потом он воскликнул:
— Послушайте, что мне пришло в голову: если мы так или иначе помешаем вашему писуну писать, то что же вы будете тогда замазывать? Ведь без такого дела вы почувствуете себя совсем неприкаянным.
— Я учту, — говорит Сидролен. — Я это учту.
— Ну ладно, жребий брошен, andiamo! — как говорил Тимолео Тимолей. Пешедраль, ты осмелился перебить меня, но я тебя прощаю. Следуй за мной, и давай покажем месье Сидролену, на что мы способны. Чао! — как говорил все тот же Тимолео Тимолей.
И они выходят.
— Собираетесь их дожидаться? — спрашивает Лали.
— Так будет приличнее, — отвечает Сидролен.
Лали гасит сигарету, собирает карты в футляр и заворачивает его в зеленую скатерку. Потом встает и говорит:
— Что это за люди, хотела бы я знать.
Сидролен пожимает плечами. Потом отвечает:
— Это нас не касается.
Лали возражает:
— Ну, это не ответ. И потом, наоборот, это вас касается.
Сидролен говорит:
— Мне иногда чудится, будто я видел их во сне.
— Это ничего не проясняет.
— О, просто у меня такое ощущение.
— Вам лучше знать. Я — и сны… ничего общего!
На пороге Лали еще раз спрашивает:
— Значит, будете их ждать?
— Да, придется, — говорит Сидролен.
Лали выходит.
Сидролен разворачивает зеленую скатерку и достает карты. Он принимается раскладывать пасьянс.
Вновь появляется Лали.
— Ну а лошади? — спрашивает она.
— Что «лошади»?
— Странные истории творятся с этими лошадьми.
— Еще более странные, чем вы думаете, Лали. Одна из этих лошадей — говорящая. Я сам слышал, как она говорит.
— И что же она рассказывает?
— Она было выругалась, но я не стал задерживаться и дослушивать ее.
— А вы не во сне ли это увидели?
— О, в моих снах лошади говорят очень часто, и ничего странного в этом нет.
Лали опять садится. И говорит:
— Подожду-ка я вместе с вами.
Она берет карты и спрашивает:
— Сыграем?
— Неплохая мысль, — спокойно говорит Сидролен.
И они проиграли до самой зари.
