В гуще толпы, состоявшей из всех тех, кто ежедневно заполняет улицы столицы, фокусников и шулеров, чистильщиков обуви, женщин с цветочными корзинами, шарманщиков с обезьянками, старьевщиков, молоденьких кокеток, разодетых откровенно и выискивающих новых клиентов, горожан и бродяг, торгующих птицами в клетках, карасями и отравой для крыс, стояла женщина с маленьким мальчиком. Они, как и все, выжидающе смотрели на мрачные каменные стены Ньюгейтской тюрьмы, рядом с которой была выстроена высокая деревянная платформа, где с минуты на минуту должно было произойти что-то страшное.

Мальчик с мамой ничем особенным не отличались от других, они, как и многие из стоявших на площади перед тюрьмой, своим видом вызывали щемящее чувство жалости.

Ноги мальчика болели. Весь путь с севера до Лондона занял у них с матерью около недели, а для семилетнего мальчика это было очень утомительно. В сырой утренней прохладе он совсем продрог. Вокруг продавались горячие пирожки и булочки, и мальчик не мог оторвать от них голодного взгляда, мама сжала детскую ладошку еще сильнее и безысходно опустила голову вниз.

Вдруг толпа подалась вперед. Ворота тюрьмы открылись. Появился начальник тюрьмы, импозантный мужчина, а вместе с ним священник в белой мантии с молитвенником в руках. Седые волосы священника развевались на ветру. За ними вышли стражники, ведущие человека, из-за которого все здесь и собрались. Его руки были связаны за спиной, голова высоко поднята. Глаза узника выражали решимость и гордость за то, что он отдает свою жизнь за дело, в которое верит и которое рано или поздно победит, а это – борьба за лучшую жизнь для бедных, сломленных, больных и потерявших надежду.

Сердце мальчика забилось так, что, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Он увидел своего отца, родного человека, который рассказывал ему сказки о волшебниках и путешественниках, который учил его читать.

Мальчик хотел закрыть глаза, боясь самого страшного момента, но мать жестко, с болью в голосе, прошептала:

– Смотри, Дэниел. Смотри внимательно и никогда не забывай сегодняшний день. Они сказали, что твой отец убил человека, но это ведь жестокая ложь. Помни это, сын, и знай, что он пошел на виселицу ни за что.

Дэниел видел, как отца подвели к виселице, как на шею накинули петлю. Внезапный толчок, и конвульсии повисшего тела…

Из глубины души у Дэниела вырвался нечеловеческий крик, и он, вспотевший, подскочил с кровати. Не в состоянии избавиться совсем от ночного кошмара, весь дрожа, он постепенно стал различать очертания комнаты – вот это крошечное оконце с длинными, до пола, занавесками, деревянный стул, стоящий в углу комод, лежащие стопкой там, где он их распаковал, книги.

Облегченно вздохнув, Дэниел откинулся на подушку. Он уже очень давно не испытывал подобного кошмара по ночам. Должно быть, это из-за тяжелого вчерашнего разговора с девушкой.

Гудок на фабрике будет в пять тридцать, а сейчас еще четыре утра, значит, размышлял Дэниел, он сам себе хозяин и может понежиться в постели еще целый час. Дэниелу с трудом верилось, что он вновь в Лондоне. Вчера к вечеру он дошел до Тауэра и долго смотрел на огромную крепость, известную своей мрачной кровавой историей. За все время, что он ходил, Дэниел купил горячий пирожок и, присев на парапет у реки, съел его. Он до смерти устал, у него болела каждая клеточка тела, но он все же был здесь, в Лондоне, и при этой мысли он чувствовал свежий прилив сил.

Дэниел привел себя в порядок и через несколько часов его можно было увидеть направляющимся в Уайтчепэл. Он шел и смотрел по сторонам на высокие здания и на многолюдные улицы. Встречающиеся прохожие любопытно оглядывались на высокого загорелого деревенского парня в изношенных серых ботинках, с рюкзаком за спиной.

Вскоре Дэниел пришел в Чепэл по данному ему адресу. В маленькой церкви шла обычная утренняя служба, и молодой человек присел на заднюю скамейку, с удовольствием давая отдохнуть ногам. Голос священника звучал монотонно и усыпляюще, и Дэниел чуть не задремал, как вдруг громкие звуки гимна точно ударили его по голове, и он непроизвольно вскочил на ноги.

Черноволосый, сурового вида мистер Глоссоп, местный священник, и маленький, толстоватый мистер Браун были заранее предупреждены своими коллегами с севера о приезде хорошего парня Дэниела Хантера. И теперь они с осторожными улыбками смотрели на направляющегося к ним высокого загорелого юношу. Дело в том, что им в организованной прошлой зимой при церкви школе был необходим учитель. Священник и его спутник переглянулись, одновременно подумав, что Дэниел Хантер выглядит внушительно и, вероятно, сумеет управлять необузданными юнцами, которым совершенно не хотелось изучать грамоту, но которых, как надеялись священники, необходимо было предостеречь от неправедной и постыдной жизни.

Мистер Браун, человек семейный, пригласил Дэниела к себе домой, угостил обедом. В разговоре выяснилось, что парень умел читать и писать, знал цифры и был достаточно прогрессивных взглядов.

Конечно, Дэниел не стал рассказывать мистеру Брауну о себе всего в первый вечер. Ему не хотелось заново переживать нелегкие годы, прошедшие в приюте.

Дети порой бывают очень жестокими. Все в приюте знали о его отце. Власти позаботились об этом. Его звали Дэн-висельник, или мальчик с виселицы, или еще более дерзко. Он все терпел, даже когда на него самого набросили петлю, когда он спускался с лестницы и чуть не задохнулся, или когда еще невыносимее – подложили в постель дохлую крысу. Это сделало его грубым, жестким, молчаливым, недоверчиво относящимся к любым проявлениям доброты, считающим ее лишь очередной ловушкой. Держался Дэниел всегда особняком, ни с кем не дружил, никогда не жаловался и не показывал, что ему бывает больно и очень трудно.

Придя работать на ткацкую фабрику, ничего не умея, не зная и простейших операций, он вынужден был выполнять подсобную, малооплачиваемую работу.

Мистер Брау с женой и дочерью Илспет с интересом и пониманием выслушали рассказы Дэниела о своей жизни, о работе на фабрике, о том, как однажды, зацепив рукавом за огромный тяжеленный тюк хлопка, он повалил его на себя, как кричали женщины вокруг, как нестерпимо болела окровавленная, изломанная в нескольких местах рука, как все разбежались в страхе, а он потерял сознание. Как придя в себя, он почувствовал, что лежит на полу, а его голова – у кого-то на коленях. Как услышал, что над ним о чем-то спорили несколько человек. Постепенно сквозь туман в голове и дикую боль он различил лицо Пру Джессон, одной из лучших фабричных работниц. Хозяин фабрики был бы рад избавиться от нее еще несколько лет назад из-за того, что она не прекращала борьбу за права и привилегии женщин. Но она доказала свою ценность для фабрики и завоевала уважение среди других рабочих, а фабриканты к тому времени уже не имели той власти, как двадцать лет назад.

Этот трагичный день закончился тем, что Пру привела Дэниела к себе домой и стала заботливо ухаживать за ним, пока он полностью не выздоровел.

– Я всем обязан Пру и Сэму Джессонам, – серьезно сказал Дэниел, перегнувшись через стол, глаза его радостно сверкали, казалось, он совсем забыл об усталости. – Только благодаря им я заново научился жить.

– Да-а, задумчиво кивая, произнес мистер Браун. – Сэм всегда был добрым малым. Мы с ним, можно сказать, вместе выросли.

Сэм и Пру Джессон, действительно, были хорошими, честными, трудолюбивыми людьми, преданными церкви и ведущими аскетический образ жизни, не предполагающий частые удовольствия. Сэм, как человек прогрессивный, состоял членом Ассоциации рабочих. Он брал в библиотеке Ассоциации редкие книги, приучал к чтению Дэниела и всегда имел очень неординарные взгляды на права рабочих.

– Я говорил Сэму много раз, – страстно продолжал Дэниел, забыв, очевидно, где он находится и кто с ним рядом, – что единственный для нас путь победить – это иметь своего человека в парламенте, такого, как мы, одного из нас, рабочего, а не этих джентльменов-радикалов, которые ни разу ничего не произвели своими белоснежными пухлыми ручками. Наш человек должен быть, как Сэм, проживший трудную жизнь, знающий, что такое труд на фабрике, знающий, что такое работать до изнеможения, чтобы твои дети не умерли от голода.

– Такого вроде тебя, ты это имеешь в виду, парень? – несколько сухо спросил мистер Браун.

– Ну, возможно, когда-нибудь я смог бы… – внезапно растерявшись, ответил Дэниел, несколько оробев за то, что выставил себя сейчас просто на посмешище.

– Не стесняйся признаваться в этом, Дэниел Хантер. Поверь, мы ничего бы не достигли в жизни, если бы не мечтали, верно? У меня тоже когда-то было много надежд и планов. У твоего отца их было тоже много, и за них он отправился на смерть, но ты, Дэн, многого достигнешь. Это трудная, долгая дорога, но ты сумеешь.

– Может, и так, – робко пробормотал парень, не зная, смеются ли над ним в данный момент или говорят искренне. – Но я никогда не отказывался от трудной работы.

– Послушай, Дэниел, – продолжал мистер Браун, – ты должен понять одну вещь: за последний год мы добились очень многого, и дни сражений и кровавой битвы позади; все мы сейчас стремимся к мирной жизни.

Не смотря на то, что Дэниела охватило подавляющее все чувство усталости, он не мог не поддержать разговор:

– Я скажу вам, мистер Браун, то же, что говорил Сэму. Когда придет время, а оно, я уверен, обязательно придет, когда я буду сидеть в Парламенте и защищать наши права, я надеюсь, что и вы, и Сэм, и другие, кто считал меня сумасшедшим за высказывание подобных мыслей, будете сидеть там, в зале, на балконе для гостей, и внимательно слушать мою речь.

– Конечно, я не исключаю, что такой день придет, – сказал мистер Браун, нежно кладя свою ладонь Дэниелу на плечо, будто парень был всего лишь пятилетним ребенком, – но это будет еще очень не скоро, Дэниел. А сейчас допивай чай и отправляйся спать; если у тебя такие грандиозные планы, тебе нужны силы. Дорогая, налей нам еще по чашечке, а я пока расскажу мальчику о нашей школе.

Дэниел был готов к любой работе, но предложение стать учителем в школе при церкви для беспризорных ребятишек стало для него абсолютной неожиданностью. Возможно, работа учителем смогла бы дать ему определенное положение, стать своеобразным толчком для решения тех проблем, которые его так волновали в жизни.

– Да, и еще не очень приятное для тебя известие: платить мы пока сможем немного. Илспет завтра все тебе покажет и познакомит с учениками. Не давай ответа прямо сейчас. Подумай хорошенько. А завтра скажешь, что ты решил. Ну, хватит на сегодня разговоров, парень, по-моему, мы засиделись. Уверен, что ты хочешь выспаться. Пора, пора.

Дэниел вздохнул:

– Вы так добры ко мне, мистер Браун, и вся ваша семья тоже.

Он поднялся, почувствовав только сейчас, как сильно устал. Дэниел поблагодарил миссис Браун за вкусное угощение, пожелал ей и Илспет спокойной ночи, взял свои вещи и последовал за мисс.

Мистер Браун снял ему комнату на чердаке дома, в котором жила миссис Тэйлор, женщина ростом в пять футов, худая как щепка и прославившаяся тем, что очень любила порядок в доме и всегда строго за этим следила.

– Располагайтесь, но попрошу вас не курить, не пить и не водить к себе девушек, договорились? – сказала хозяйка.

– Да, миссис, – устало ответил засыпающий на ходу Дэниел.

– Вот и решили. Только поддерживайте в комнате порядок. Я не собираюсь каждый день карабкаться наверх, чтобы убирать у вас.

Новая комната была совсем небольшой, но такой чистой и уютной, кровать достаточно жестковата, но постельное белье было без единого пятнышка. После всей этой утомительной дороги Дэниел, наконец, почувствовал, что ему повезло. Усталость свалила его, и он с большим удовольствием растянулся на кровати. На следующее утро, когда ночной кошмар постепенно отпустил его, Дэниел почувствовал себя хорошо отдохнувшим и полным сил и желания начать новую жизнь.

Он подошел к окну и увидел бесконечную череду крыш и труб, а над ними вырисовывалась голубая полоска неба.

В распоряжении Дэниела были таз и кувшин с водой. Он умылся, затем надел чистое белье. Тщательно убрав за собой, Дэниел надел кожаную куртку и в кармане нашел окровавленный носовой платок. Тонкий батист, отороченный по краям белоснежным кружевом, в уголке вышита монограмма. Платок все еще хранил аромат тончайших духов. На Дэниела нахлынули воспоминания. Как она прекрасно выглядела: белое шелковое платье, что-то воздушно-розовое на плечах, в ушах бриллиантовые огоньки. А как она смеялась в тени деревьев… Смеялась над ним, Дэниелом Хантером, – дочка Эверарда Уориндера… Будь он проклят, если когда-нибудь еще вспомнит эту богачку!

Он пренебрежительно скомкал платок и поискал глазами, куда бы его выбросить. Не найдя ничего лучшего, Дэниел резким движением выдвинул ящик комода и засунул платок туда, с шумом закрыв ящик.

Идя по Райской аллее, Дэниел душой и телом осознавал, как ему повезло. Кружевные занавески закрывали окна первого этажа, ступеньки крыльца казались белыми и светились чистотой. Все это бросалось в глаза своей роскошью по сравнению с неподалеку стоящими домами, разбитые окна которых были затянуты тряпками или прикрыты коричневым картоном. В дверях не было ручек, а то и замков, возле дверей текли на дорогу грязные ручейки помоев. Дэниел привык к трущобам, но совсем не ожидал увидеть ту же нищету здесь, в Лондоне, и это наполнило его беспомощным гневом к равнодушным властям, допускающим такое.

Миссис Тэйлор, хозяйка комнаты, где он поселился, напоила его чаем и накормила кашей. Еда была несколько безвкусной, но главное – горячей и питательной, и Дэниел с благодарностью все съел. Поблагодарив миссис Тэйлор за заботу, он отправился искать овощной магазин мистера Брауна.

Дэниел вскоре без особого труда отыскал его. Когда-то маленький магазинчик, теперь он разросся почти вдвое, и на прилавках здесь можно было найти все, что душа пожелает, – от овощей и консервов до плиток ириса, которые готовились миссис Браун и Илспет дома на кухне и продавались по полпенни за плитку.

Слева в магазине торговали более дорогим товаром, и именно там Дэниел и нашел Илспет, которая аккуратно упаковывала товар в бумажные пакеты.

– Папа во дворе, помогает разгружать товар, – сказала она, робко улыбнувшись Дэниелу. Он ответил девушке тем же, тем более, похоже, что им скоро придется работать вместе. Улыбка смягчила его жесткие черты лица.

– Спасибо, я тогда пойду сразу в школу, – сказал Дэниел.

Глядя ему вслед, Илспет подумала о том, насколько же он привлекательнее предыдущего учителя.

Илспет была невысокого роста пухленькой девушкой, с пепельно-серыми кудряшками, которые ей приходилось накручивать на бумажные «бигуди» каждую ночь. Она надула в задумчивости губки и почему-то равнодушно отодвинула в сторону плитку шоколада, которым с таким удовольствием лакомилась до прихода Дэниела.

Снаружи здание школы выглядело неприметным. Оно было выстроено много лет назад и теперь было грязно-желтого цвета. Но что являлось, по мнению многих, самым главным, так это была чистота, поэтому учащиеся школы скоблили, мыли и чистили ее, и делали это, похоже, довольно часто.

Подойдя поближе, Дэниел увидел двух подростков, идущих ему навстречу: одного с ведром мыльной воды, а другого – со щеткой и тряпкой.

Когда он представился им, ребята устало кивнули в ответ, и в течение какой-то минуты, пока учитель и мальчики приглядывались друг к другу, умудрились опрокинуть у его ног это злополучное ведро. Брюки Дэниела были по колено в мыльной воде. Отпустив мальчишкам по затрещине, Дэниел спокойным тоном сказал, что если они уже закончили мыть пол, то могут идти отдыхать, все остальное он сделает сам.

Дэниел не знал, как он будет управляться с детьми, особенно если учесть тот факт, что среди них немало таких оболтусов. Но все же кое-какой опыт у него был. Последние два года его бывший хозяин по требованию закона вынужден был организовать при фабрике школу для детей рабочих, и Дэниел, часто назначаемый воспитателем, к своему собственному удовольствию, обнаружил в себе способности быстро находить общее детьми и поддерживать кое-какую дисциплину. Дэниел считал, что с детьми нужно часто допускать мягкость, строго не наказывать. Вот и сейчас, отпустив мальчишек, он покорно вытирал пол, то и дело отжимая воду в ведро, а сам размышлял.

Дэниел подумал, что деньги, заработанные им на ярмарке, помогут продержаться до начала занятий в школе. А еще у него будет время на поиски сестры. Занимаясь уборкой, Дэниел мыслями вернулся в тот роковой день, когда умирала его мать, а он сидел возле ее кровати и в отупляющем горе слушал ее шепот.

– Позаботься о Кейт, Дэниел, у нее, кроме тебя, нет никого во всем свете… и еще… я никому не говорила этого, но сейчас пришло время… – продолжала женщина таким тихим, слабым голосом, что он едва различал слова. Слова, которым боялся верить, которые раскрывали тайну, врезавшуюся в испуганную память одиннадцатилетнего мальчика одним роковым именем – Эверард Уориндер. Дэниел много лет хранил эту тайну, мысленно возвращаясь к ней время от времени и испытывая чувство холодного страха.

С тех пор, как он потерял сестру, прошло уже много лет, и Дэниел решил во что бы то ни стало поскорее отыскать ее. Маленькая Кейт была всей его семьей на огромном белом свете. С помощью Сэма Дэниел нашел тот приют, куда отдали Кейт в шестилетнем возрасте, когда ее просто-таки вырвали у него из рук, она тогда очень плакала и кричала, так что сердце разрывалось на маленькие кусочки.

Отсюда, из этого приюта, в возрасте двенадцати лет девочку отдали прислугой в один богатый дом, и в приюте тут же забыли о ее существовании.

Предчувствуя беду, Дэниел с Сэмом нашли семью, в которую Кейт была отдана, и получили резкий неприязненный ответ: «Испорченной девчонке, Кейт Хантер, пришло в голову сбежать после всей заботы и доброты, которую ей здесь оказывали. Примкнув к труппе бродячих актеров, она наотрез отказалась вернуться, а когда ей пригрозили, что вернут силой закона, вся гнилая команда ночью тайно снялась с места и уехала, забрав с собой распущенную, неблагодарную девчонку».

– Вот и все, Дэн, мальчик, – грустно глядя на него, сказал тогда Сэм, – теперь тебе ее никогда не найти, мне очень жаль. Такой народ, как бродячие актеры, разъезжает по всей стране, они могут быть где угодно, и только Богу известно, что могло с ней случиться в подобной компании.

Для простых людей, фабричных рабочих, таких, как Сэм и Пру, театры были анафемой, а те, кто в них играли, обязательно должны были попасть в ад.

Но Дэн не смирился. Он ходил на ярмарки, заглядывал в гостиные и на постоялые дворы – всюду, где «такой народ» обычно обитал, он спрашивал о своей сестре, но в ответ все только с сожалением качали головами.

Пока, наконец, несколько месяцев назад ему не улыбнулась удача. До него дошла весть, что в маленький городок, в нескольких милях от города, где работал Дэниел, приехала труппа бродячих актеров.

– Это все равно, что искать иголку в стоге сена, – сказал ворчливо Сэм, – один шанс из ста, что там будет Кейт, а идти туда добрых десять миль, и потом через болото.

У Дэниела было странное, но сильное предчувствие, что он скоро наконец-то увидит сестру, свою родную и любимую Кейт. И эта мысль помогла ему проделать весь трудный путь. За все время он лишь раз остановился, чтобы напиться из ручья и съесть хлеб с сыром, который заботливая Пру Джессон положила ему в карман куртки.

Когда Дэниел подошел к большому балагану, оклеенному снаружи яркими плакатами, и протиснулся внутрь, пьеса была уже в самом разгаре. Дэниел ничего не знал о театрах и спектаклях и никогда не читал драматургических и поэтических произведений. Актерская игра показалась ему такой неестественной и надуманной, костюмы были и того хуже, слишком яркие и аляповатые.

Прошло какое-то время, прежде чем Дэниел понял смысл пьесы. Похоже, это была драма о негре, женившемся на белой девушке и дико ревновавшем ее, подозревающем, что она ему изменяет с его лейтенантом. Честно говоря, Дэниел, по сути дела, пребывал скорее в растерянности от данного представления, но временами некоторые реплики актеров затрагивали его душу.

Исполнитель главной роли вызывал у публики своей игрой неподдельную ярость и сочувствие к себе. Черная краска с его лица и рук оставляла пятна на белом платье партнерши…

Зрители шумели, переговаривались и смеялись, жуя пирожки и кексы, щелкая орехи и грызя яблоки. Но, к своему собственному удивлению, к концу спектакля, когда огромные черные руки негра начали сдавливать белоснежную шею, Дэниел вдруг неожиданно для себя вскочил и заорал:

– Перестань сейчас же, идиот чертов! Неужели ты не видишь, что она невиновна!

Дэниел сразу же опустился на скамейку, почувствовав себя полным глупцом и все еще находясь под впечатлением от горького конца трагедии.

Зрители хлопали, выкрикивали поздравления вышедшим на сцену улыбающимся и раскланивающимся актерам, а потом, толкаясь, стали пробираться к выходу. Но Дэн остался сидеть на месте, точно он был погружен в сон. Он вдруг подумал о том, что может делать в подобной компании его маленькая беззащитная сестренка.

Спустя несколько минут Дэниел встал и подошел к сцене. Заглянув за занавес, он увидел группу людей, каждый из которых был занят своим делом. Актерская труппа собиралась уезжать этой ночью, и каждый из них знал, что он должен сделать, чтобы подготовить скорейший отъезд. Никто не обращал на Дэниела никакого внимания, разве что иногда его ненароком толкали, если он оказывался на пути, пока, наконец, Дэниел не схватил одного из них за рукав и не спросил, может ли он поговорить с директором.

– С директором? Вы, должно быть, имеете в виду Родди – Родерика Крауна. Он вон там, у себя, – и мужчина указал на красные шторы в углу сцены.

Дэниел неуверенно отодвинул штору и впервые в жизни вошел в актерскую гримерную, по размерам не больше, чем шкаф, но с вместившимся здесь маленьким столиком, уставленным всевозможными флаконами и коробочками, а так же с бутылкой эля и большим зеркалом.

Дэниелу всю жизнь прививали мысль, что все актеры – это дьяволы из ада, а сейчас он стоял и с любопытством смотрел на высокого седовласого, довольно красивого мужчину, который уже снял свой сценический костюм и стирал с лица остатки черной краски.

– Итак, молодой человек, – произнес мужчина глубоким музыкальным голосом, – что я могу для вас сделать? Как видите, мы сейчас уезжаем, но я могу уделить вам пару минут.

Несколько растерявшийся от величественных манер мужчины, который держал себя, будто король, разговаривающий со своими подданными, Дэниел, заикаясь, пересказал свою историю. Наконец он был остановлен королевским взмахом руки.

– Кейт Хантер, – повторил мужчина, – малышка Кейт Хантер, и она ваша сестра! Как неожиданны и удивительны бывают повороты жизни! Она была с нами более трех лет. Мы подобрали ее однажды зимней ночью в десяти милях южнее Бредфорда. Ох, и трудные тогда были для нас времена: мало зрителей, никто не понимал поэзии, драматургии! Знаете, я думаю, что лучшие годы жизни я занимался тем, что метал бисер перед свиньями. Да, да, представьте, это так. Но вам, наверное, это неинтересно, – медленно проговорил мистер Краун. – Девочка голодала, почти умирала, и моя жена, сердце которой такое мягкое, что не может позволить страдать и котенку, настояла, чтобы мы взяли ее с собой. Когда малышка чуть подросла, ожила и повеселела, то рассказала нам, что сбежала из одного дома, где с нею жестоко обращались и даже издевались. И в самом деле, у нее на лице и на руках были огромные синяки от ударов, а на спине – большая ссадина. Знаете, вид этой малютки растопил бы даже самое ледяное сердце, а она к тому же оказалась талантлива, мой досточтимый сэр, очень талантлива. Она имитировала наших актеров просто неподражаемо, и голос у нее был замечательный, точно у птички, чистый, звонкий, да вдобавок отличный слух, что тоже немаловажно в нашем деле…

– Что же с нею потом случилось? – нетерпеливо перебил его Дэниел, думая, что, если не остановить этот поток слов, то он будет литься вечно. – Где она сейчас? С вами?

– К сожалению, нет. Как часто я жалел, что мы отпустили девочку. Это было около года назад – мы играли в Лондоне, где впервые герои Шекспира… – к отчаянию Дэниела, мистер Краун, похоже, вновь начинал отвлекаться, как вдруг сам себя одернул. – Ох, мой дорогой мальчик, что это было за время! Но вы не должны разрешать мне отклоняться от нашего разговора. Вы хотите знать судьбу своей сестры? Итак, мы играли мою собственную версию «Ромео и Джульетты», и она была прекрасной Джульеттой. Думаю, я должен упомянуть это, поскольку именно я обучил ее всему, что теперь она знает об искусстве актерской игры. Так вот, после представления из зала вышел мужчина и сказал, что мог бы сделать так, чтобы она играла в Лондоне в Уэст Энде. Она, конечно, была ошеломлена. Кейт уже к тому времени успела познать славу и деньги. Что нам оставалось делать? И мы отпустили ее. Расставаясь, многие даже всплакнули, но она обещала нам писать. Хотя, знаете, когда постоянно в разъездах, очень трудно поддерживать связь, – закончил свой рассказ директор.

– И вы не знаете, где она сейчас? – растерянно пробормотал Дэниел.

– К сожалению… Но вы, вероятно, можете узнать это в Лондоне, в Королевском театре. Она должна была играть с Чарльзом Кином, который, конечно, не может сравниться со своим отцом. Признаюсь тебе, мой мальчик, когда великий Эдмунд Кин играл Ричарда III, по моему телу бегали мурашки, вот так. Но все равно Чарльз очень хороший импресарио. Кейт должно было повезти с ним.

Наполненный впечатлениями от спектакля, разговора с директором актерской труппы, Дэниел не сразу покинул театр.

Всю обратную дорогу домой он думал об услышанном, и сердце его переполняла надежда. Дэниел не мог забыть и слов Сэма о том, что год работы в театре может пагубно отразиться на жизни его сестры, и Дэниел решил для себя, что разумнее ждать худшего.

Поиски Кейт и стали главной причиной того, что он оказался в Лондоне и нанялся на работу учителем.

Завтра, размышлял Дэниел, он обязательно найдет этот Королевский театр и узнает, что с сестрой. А сейчас он вернул мистеру Брауну ключи от школы, вежливо отказался отужинать с его семейством и направился в свою комнатенку, которая уже успела стать для него домом. По пути было много дешевеньких продуктовых лавок, и Дэниел купил на два пенса сухой колбасы и картошки. Миссис Тэйлор налила из чайника кипятка. Она больше не давала указаний насчет порядка и чистоты, а только молча вздыхала, глядя на парня. Покончив с ужином, Дэниел погрузился в чтение книги «Права человека» Тома Пейна, которую он купил за пенни на книжной распродаже. Книжка была потрепанной, видно, не один он считал, что в ней было много пищи для размышлений. Однако Дэниел не мог долго сосредоточиться на ее чтении. Волнения и страх схватывали его с каждым новым предположением. Какая она сейчас, его Кейт? Узнает ли он ее после стольких лет разлуки? А вдруг она устроила свою жизнь и категорически воспротивится его вмешательству?

На следующее утро, надевая чистую рубашку, готовясь идти через рабочий район Лондона к более богатому центру и намереваясь спросить там, где можно найти Королевский театр, Дэниел гнал от себя все те же грустные мысли. Дорога была длинной и интересной. Многолюдные улицы, роскошные кареты, красочные торговые повозки, огромные телеги, груженные пивными бочками, изящные кэбы и разнообразные богатые экипажи. Люди толкались, кричали друг на друга, продавцы зазывали прохожих обратить внимание на свой товар. Все это было так необычно для неискушенного Дэниела, что, засмотревшись, он даже пару раз свернул с дороги, а потом возвращался назад и наконец вышел на площадь к зданию театра. Стены театра были облеплены трепещущими на ветру надорванными афишами, рекламирующими не спектакли театра, а варьете с цирковыми лошадьми, дрессированными верблюдами и танцующими собачками.

Директор театра сказал Дэниелу, что труппа Чарльза Кина на летних гастролях и он не имеет понятия, когда они вернутся. После всех надежд это был жестокий удар, и Хантер медленно поплелся обратно, не зная, что делать дальше, как вдруг кто-то схватил его за рукав. Это оказался старик с коричневым сморщенным лицом, как у обезьяны.

– Что вы ищете, мистер? – прошептал он. – Я слышал, вы упомянули имя Кейт Хантер? Всего несколько месяцев назад она была здесь, добрая малышка, всегда находившая время перемолвиться словечком со стариком Артуром. Не то, что некоторые. Некоторые из этих актеришек просто в упор никого не видят. Она не собиралась на гастроли, потому как ей предлагали петь в одном из трактиров в восточной части города. Как это она называла? А-а, вот: «Петух и Фазан». Это нужно идти вниз по Майл Энд Роуд. «Это поможет мне прокормиться до зимы, пока не вернется с гастролей мистер Кин», – говорила она мне. Она полна мечтаний, хочет стать великой актрисой. Знаешь, я много раз слышал такие заявления, но в ней что-то есть, и не один я это заметил. Если ты мне веришь, многие из этих актрисочек ей завидуют.

Дэниел радостно пожал руку старика и сказал, что он ему очень помог. Дэниел пошел туда, куда указал ему старик, и скоро вышел к «Петуху и Фазану», но хозяин трактира отнесся к нему недоверчиво и не захотел впустить. Он подозрительно осмотрел Дэна с ног до головы.

– Ее брат, говоришь? Что ж, я это слышу уже не в первый раз. Наша Кейт сама по себе, у нее нет женихов, если ты понимаешь, о чем я, и она никогда не говорила мне ни о каком брате. Так что, парень, приходи-ка ты вечером, посмотри, если хочешь, ее выступление, а дальше – как она решит, так и будет. Договорились?

Дэниелу трудно было представить себя посещающим подобное заведение. И неужели, подумал он, среди шума и толкотни, он увидит здесь свою сестру?..

Поэтому он решительно возразил:

– Вы только скажите Кейт, откуда я пришел, вернее, где остановился. Я снимаю комнату на Райской Аллее, в доме номер пятнадцать. Может, она сумеет прийти туда.

– Это дом миссис Тэйлор, верно? Одна из этих привередливых старых дев, – хозяин трактира усмехнулся. – Никакого обмана, парень? Ладно, я скажу, что в город пришел ее брат Дэниел, а она уж пусть решает, захочет ли вас знать или нет.

Дэниел считал, что он сделал все, что было в его силах. Возвращаясь домой, он внезапно почувствовал, что на душе у него лежит тяжесть, будто он совершил непоправимую ошибку.

Ночь он провел почти без сна, не переставая думать, появится Кейт или нет, а если нет, то что ему следует делать. Теперь, размышлял Дэниел, он ни за что не отступится от своей мечты увидеть сестру, и даже если она вдруг не захочет видеть его, то хотя бы пусть знает, что он ее искал.

Утром, когда Дэниел уже умылся и оделся, он услышал, как снизу миссис Тэйлор крикнула ему:

– Дэниел, тут молодая леди говорит, что она ваша сестра.

Услышав эти слова, Дэниел чуть не задохнулся от переполнявшей его радости. Застенчиво, не в силах спуститься навстречу гостье, он только смог произнести:

– Попросите ее подняться, пожалуйста.

Он напряженно слушал чьи-то шаги по деревянной лестнице. Затем раздался стук в дверь. Когда гостья вошла, Дэниела внезапно охватило легкое отчаяние, даже неверие, смутное чувство, что произошла ошибка! Эта стройная девушка в ярко-синем платье, с высоко поднятой головой, усталым взглядом больших голубых глаз, обрамленных густыми ресницами, не могла быть его младшей сестрой. Та девочка была маленькой, горько плачущей потому, что ее забирали от брата. А эта была молодая женщина с рыжевато-каштановыми волосами.

– Сестричка? – как-то скованно пробормотал Дэниел. – Малышка Кейт?

– Да, Дэн, – сказала она с гордостью в голосе, глядя на его шесть футов роста. И вдруг в ее спокойном, милом голосе, в приподнятом подбородке, он увидел свою мать, свою красавицу мать, какой она была до того, как горе и борьба за жизнь не подорвали ее силы.

Оба смущенные, Дэниел и Кейт бросились друг к другу, они обнимались и говорили одновременно, громко смеялись.

– Как ты меня нашел, Дэн? – спросила Кейт. Дэниел пустился в подробные объяснения, а девушка радостно смеялась.

– Дорогой старик Родди, он спас мне жизнь. Он и его жена – это замечательные люди. После долгих месяцев ада, оказавшись затем рядом с ними, я решила, что попала в настоящий рай.

Дэниелу казалось, что они проговорили уже много часов подряд, а он никак не мог ей всего рассказать. Кейт родилась уже после самой трагической страницы их с матерью жизни – жестокой казни отца. Поэтому для нее это событие не имело такого значения, как для него.

Следующие несколько дней брат и сестра почти не расставались. Несмотря на то, что они за эти дни подружились и вновь полюбили друг друга, годы, проведенные в разлуке, давали о себе знать. Кейт оставалась для Дэниела незнакомкой, любимой, милой незнакомкой, о которой он каждый день узнавал что-то новое. Он не пошел в первый день слушать, как она поет в трактире. Он очень мало знал о таких местах, а то, что знал, не одобрял. Он боялся разочароваться, иначе бы он не смог посмотреть Кейт в глаза. Дэниелу не хотелось показывать ей своего разочарования. Он хорошо понимал ее сильное стремление вырваться из бедности и нищеты. Он хотел любить ее, заботиться о ней, но знал, что должен делать это очень осторожно, ведь Кейт гордилась своей независимостью, даже немного бравировала этим, таким способом защищаясь от его взглядов на жизнь.

Только через неделю Кейт, наконец, уговорила Дэниела послушать ее. Было воскресенье, и девушка повела брата на свое любимое местечко, на Хэмпстед Хэр. Туда, где росли старые деревья. Здесь можно было увидеть прыгающих белок и прячущихся зайцев, откуда был виден купающийся в дымке летнего зноя Лондон.

Кейт шла рядом с Дэниелом, держа в руках свою шляпку, ее каштановые волосы слегка развевал ветерок. Она шла и тихонько напевала сама себе какую-то дивную мелодию. Голос ее был низким и сладким, и Дэниел был просто очарован, он просто заслушался:

– Что это такое? – спросил Дэниел, улыбаясь. – Я никогда не слышал этой песни.

– Это один из сонетов Шекспира. Родди заставил меня выучить многие из них наизусть. Знаешь, Дэн, пока я не присоединилась к труппе актеров, я ничего не знала о жизни, об искусстве. В приюте меня научили немного читать и писать, да еще складывать два плюс два, но я даже никогда не видела книг. А Родди Краун всегда возил с собой кучу всяких книжек: поэзия, пьесы, исторические романы. Он следил, чтобы я их читала и учила некоторые стихотворения наизусть. Он, бывало, говорил, что в трудные минуты эти стихи обязательно вспомнятся и утешат. Как думаешь, он был прав?

– Откуда же мне знать, Кейт? Я никогда не имел дела с поэзией или еще чем-то в этом роде.

– Тогда ты обязательно должен узнать, как прекрасно знать поэзию! – Девушка резко остановилась и посмотрела серьезно на брата. – Когда ты придешь послушать, как я пою? Тебе ведь известна только половина меня, внешняя половина. Но есть еще и внутренняя. Ты боишься, скажи, Дэн?

– Ну, конечно же, нет… С чего ты взяла? – сказал он растерянно.

– Тогда приходи! Я настаиваю, – звонко расхохоталась Кейт.

– Хорошо, приду, – буркнул Дэниел.

– Смотри, братик… Ловлю тебя на слове, – не унималась Кейт.

Они взялись за руки и так пошли, весело о чем-то болтая. Дэниел чувствовал себя бесшабашно счастливым, он не понимал, как эта девушка, которую он недавно узнал, смогла завладеть его сердцем и так подействовать на его взгляды, как она раскрепощает, расширяет его кругозор.

Кейт не позволила Дэну забыть о своем обещании, и когда однажды он раньше обычного вернулся домой, она сидела на его кровати, листая разбросанные вокруг книги, и дожидалась его.

Кейт посмотрела на брата и, улыбнувшись, сказала:

– Я пыталась что-нибудь разобрать в твоих книгах, но они для меня слишком заумные. Ни стихов, ни пикантных рассказов.

– Едва ли наша жизнь – сплошная поэзия, верно?

– Она может такой стать. Знаешь, Дэн, что с тобой? Ты слишком серьезен. Наверное, из-за того, что ты столько лет общаешься с этими твоими членами секты методистов.

– Кейт, ты ведь не знаешь, они хорошие люди!

– О Боже, я верю, но есть еще такая вещь, как, знаешь, быть слишком правильным. И если иногда ты не можешь позволить себе посмеяться, повеселиться, и в твоей жизни нет места приключениям, значит, ты мог бы с таким же успехом находиться и в могиле. Этому меня научила жизнь с актерами. Временами нам было очень трудно, особенно в дождливую погоду, когда на представление не шел зритель и у нас не было денег на еду, но так или иначе мы всегда могли повеселиться, найдя в печальном и трудном забавные стороны. И понимаешь, Дэн, это в самом деле помогало. Особенно часто вспоминали разные случаи, которые происходили во время спектаклей. Самым популярным персонажем таких рассказов у нас был Гаррик, замечательный актер. Он закончил свою жизнь, будучи директором театра в Лондоне. Гаррик давно умер, но рассказы о нем и его игре ходят среди актеров до сих пор. Когда Гаррик представлял короля Лира, публика всегда громогласно его вызывала, а во время сцены, где он рыдает над телом Корделии, зрители буквально обливались слезами. Но однажды игра Гаррика показалась совершенно необыкновенною. Взор его не изъявлял печали, и он едва удерживался от смеха. То же самое заметили и у прочих актеров. Прекрасная Корделия вдруг вскочила с места и побежала за кулисы. Все актеры со смехом последовали за нею, и сцена опустела. Публика не могла понять столь странной развязки трагедии, но вскоре громкий хохот зрителей обнаружил причину происходящего. Оказывается, толстый лондонский откупщик занял место прямо против сцены, а собака его, большой дог, вошла с ним в театр и по обыкновению поместилась у ног хозяина. Потом она приподнялась на задние лапы и, опершись передними на перила оркестра, спокойно следила за сценой. От тесноты и тучного сложения откупщик вспотел и, чтобы вытереть пот со лба и затылка, снял свой огромный парик и надел его собаке на голову. Гаррик и другие актеры, увидя собаку в парике, при всем желании не могли удержаться от смеха. Дэниел улыбнулся.

– Ну вот, видишь, даже ты смеешься. – Кейт спрыгнула с кровати и, надев шляпку, наклонилась, чтобы заглянуть в крошечное зеркальце, стоявшее на комоде. – Мне кажется, миссис Тэйлор не верит, что я твоя сестра. Когда я пришла, она бросила на меня такой заговорщицкий взгляд… По-моему, она принимает меня за твою любовницу.

– Если бы она так считала, то уже давно выставила бы меня отсюда. Миссис Тэйлор отличается строгим нравом, – пояснил Дэниел.

Кейт засмеялась и взяла под руку брата. – Тогда нам следует быть очень осторожными, чтобы не шокировать ее.

Вдвоем они спустились вниз и у входа, чего и следовало ожидать, столкнулись с самой миссис Тэйлор. Жидковатые волосы хозяйки были аккуратно стянуты в узел на затылке, а руки были плотно скрещены на пышной груди.

– И можно спросить, молодые люди, куда вы направляетесь? – поинтересовалась она.

– Просто Дэниел идет послушать, как я пою, – гордо ответила Кейт.

– Надеюсь, приличные песни, никакой пакости? – продолжила хозяйка.

– О-о, ну, конечно, миссис, очень порядочные песни. Вы можете как-нибудь тоже прийти, – не растерялась девушка.

– Может быть, когда-нибудь. Знаете, – неожиданно продолжила миссис Тэйлор, – мы с мистером Тэйлором любили немного попеть вместе. У него был неплохой голос.

– Это ваш муж, миссис Тэйлор? – поинтересовалась Кейт.

– Да, он умер двадцать лет назад. Свалился в люк.

– Свалился куда? – переспросила Кейт, маскируя смех кашлем.

– Да, именно так, и здесь нет ничего смешного, – яростно заговорила миссис Тэйлор. – Как-то ночью, зимой, по пути домой. Было очень темно, хоть глаз выколи. Он был угольщиком и нес домой мешок угля. Вот он и свалился в открытый люк.

– И он разбился?

– Сломал спину, – продолжала женщина, как само собой разумеющееся. – Он не сразу умер, протянул три месяца. Так мучился, что я не могла смотреть… И ушел от нас…

– Как все это ужасно, – сказала Кейт.

– Что ж, это жизнь, неправда ли? Веселье и игра только в юности, а потом страдания и страдания без конца. Ну что ж, желаю хорошо провести время. И не приходите слишком поздно, – добавила она, кивнув Дэну.

– Хорошо, миссис Тэйлор. Обещаю вам.

Выйдя на улицу и повернув за угол, Дэниел и Кейт так и прыснули от смеха. Пройдя какое-то время молча, Кейт бросила взгляд на брата.

– Вчера я слышала об этом человеке, ну, о котором ты мне говорил, об Эверарде Уориндере. Его дочь выходит замуж.

– Замуж?! – это известие странно удивило Дэниела. Может ли это быть – та девушка, которую он встретил на постоялом дворе, которая спасла его от садовника своего отца? Разве это она?

– А как ее зовут, эту девушку? Ты знаешь? – спросил Дэниел.

– Нет, откуда? – удивилась Кейт. – Я знаю, что у него две дочери. Думаю, мы сможем сходить посмотреть на венчание, если ты, конечно, этого хочешь.

– Не стоит, – быстро ответил Дэниел. – Тем более, что это не имеет к нам никакого отношения.

– Имеет в какой-то степени. Во-первых, я хочу посмотреть, какой он, этот Эверард Уориндер, и на его дочь тоже. Там соберется весь лондонский свет, великолепные, роскошные платья… Давай сходим, Дэн, не противься же! Мы можем подойти и плюнуть ему в лицо.

Дэниел пожалел, что не может относиться к прошлому так же легко, как Кейт. К сожалению, она всего не знает, пока не знает.

– Хорошо, – неохотно согласился он. – Пойдем.

– Вот теперь ты больше похож на моего брата Дэна!

Кейт, понятно, хотелось увидеть человека, чье блестящее обвинение привело их отца на виселицу, но она не знала Джона Хантера, она не сидела у постели умирающей матери и не слышала ее последних слов, она не обладала непоколебимой верой брата в то, что, если на свете существует справедливость, то такие негодяи, как Уориндер, должны быть стерты с лица земли. Кейт относилась к жизни проще. Полная решимости, она всей душой стремилась к лучшему и хотела показать всем, что она не хуже многих, а то и лучше их. Она хотела убедить всех в том, что сама добьется хорошего места в жизни и без чьей-либо помощи удержит его.

В ресторанном зале «Петуха и Филина» была установлена небольшая круглая сцена, неподалеку стояли ряды столиков. Дэниел заплатил за вход шесть пенсов. Кейт, быстро чмокнув его в щеку, исчезла где-то за занавеской с обратной стороны сцены. Дэниел обратил внимание, что за столиками сидели рабочие и лавочники с семьями. И все выглядели такими представительными. Правила поведения в ресторане были достаточно строгими: сюда нельзя было проводить детей младше пяти лет, нельзя было приносить спиртные напитки из соседнего бара, хотя выходить туда в перерывах не запрещалось, как и то, что никто не мог запретить большинству из присутствующих доставать из своих сумочек и сумок пирожки и булочки, фрукты и полные пригоршни орехов.

Для Дэниела посещение ресторана было в новинку, и он не знал еще, нравится ему это или нет. Кейт уже успела стать для этой публики любимицей – в этом не было сомнения. Когда она вышла на сцену в блузке с глубоким вырезом, открывающей ее прекрасные плечи, и в юбке из накрахмаленного кринолина – в наряде, который он не мог видеть на ней раньше, – зрители разразились громкими аплодисментами. Кейт исполнила несколько баллад о страдающих от безнадежной любви девушках. Она пела проникновенным, мягким голосом с легкой хрипотцой, голосом, слушая который, некоторые дамы, расчувствовавшись, едва сдерживая слезы, доставали из сумочек платочки.

Когда Кейт покинула сцену, криками и аплодисментами ее снова и снова вызывали назад. На этот раз она стала петь шекспировский сонет, который Дэниел слышал во время прогулки, но теперь она пела в полную силу, выражая голосом горько-сладкую меланхолию души. Публика замерла в молчании, никто не смел шелохнуться, будто все были завороженные, и когда Кейт закончила петь, застыв с протянутыми к слушателям руками, они наградили ее минутной паузой, а потом громом аплодисментов.

Потом лирическое настроение сменилось веселым. Вместо Кейт на сцену вышел мужчина и густым басом с большим апломбом исполнил какую-то арию. За ним выступила пара комедиантов, чей диалог на наречии кокни заставил публику чуть не плакать от смеха, но Дэниел не понял ни единого слова.

В перерыве большинство мужчин пошли в бар охладиться. В зале было очень жарко, и Дэн вышел немного пройтись по улице, подышать свежим воздухом. Возвращаясь обратно, он увидел, как к трактиру подъехала роскошная коляска, из нее вышел мужчина, который направился к входу. Одежда и манеры этого господина разительно отличались от поведения людей, которые отдыхали в ресторане, и Дэн сразу же заинтересовался им. Было уже достаточно темно, но когда мужчина проходил мимо, Дэниел отчетливо разглядел его лицо. Это был молодой человек, поразительно красивый, если не обращать внимания на неприятный рот и несколько высокомерный вид, будто говорящий, что каждый должен уступать ему дорогу. Дэниел вошел в ресторан вслед за незнакомцем. Что же заставило птицу такого полета прилететь в подобное место, подумал Дэниел. Мужчина тем временем сел за столик в самом конце зала. Когда на сцену снова вышла его Кейт, Дэниел обернулся на незнакомца и увидел, как тот, слегка наклонившись вперед, жадно следил за каждым движением его сестры. На этот раз Кейт была одета еще более изящно, скорее, как профессиональная актриса, чем как молоденькая неопытная певичка. Она исполняла популярные песенки, публика хором подпевала ей, и многие даже встали со своих мест, хлопая и пританцовывая в такт. Девушка казалась такой молоденькой и в то же время своим искусством властвующей над всеми этими людьми. Дэниелу было интересно, где она выучилась такому мастерству, а, может, это было у нее с рождения?

Когда представление закончилось, Дэниел подождал Кейт перед входом в ресторан. Фонарь отбрасывал на дорогу тускло-белый свет. Улица казалась пустынной, когда Дэниел увидел выходящую из дверей ресторана сестру. Он хотел пойти ей навстречу, как вдруг откуда-то из темноты вышел тот самый молодой человек, на которого он раньше обратил внимание. Незнакомец собственническим жестом схватил Кейт за руку. Она вырвалась, и в тот момент, когда Дэниел был уже в нескольких шагах от сестры, он услышал, как она пренебрежительно сказала:

– Я не буду ужинать с вами ни сегодня, ни когда-либо еще. Мне казалось, что я ясно дала вам это понять в прошлый раз.

– Э-э, нет, ты не права, маленький мучитель-чертенок. «Я подумаю», – вот как ты сказала, – «возможно, в другой раз», разве ты уже не помнишь?

Дэниел подошел к ним:

– Пусти-ка ее, – жестко сказал он. – Леди не пойдет с вами. Разве не понятно?

– А ты кто такой, черт побери? – высокомерно спросил незнакомец.

– Если вам необходимо знать это, то я ее брат.

– Брат, да? – он неприятно засмеялся. – Видели мы таких братьев…

– К счастью, это правда! – уверенно сказала Кейт. – Пожалуйста, пропустите нас. Я не нуждаюсь в вашем сопровождении. Я иду домой с братом.

– Ну, нет, ты так просто не уйдешь! – громко сказал незнакомец.

Дэниел шагнул ему навстречу, у него было такое сильное желание сбить с лица этого человека мерзкую улыбку, но Кейт быстро встала между ними.

– Нет, Дэниел, не стоит, оставь его.

Девушка решительно взяла брата под руку, и они пошли вниз по улице, оставив позади самоуверенного парня, который был просто в ярости и не собирался соглашаться с таким исходом событий.

Когда брат с сестрой свернули на другую улицу, Дэниел не без тени недовольства спросил:

– И много у тебя таких поклонников?

– Слава Богу, нет. Но этот парень не первый раз пристает ко мне.

– А кто он?

– Это виконт Раймонд Дориан, считающий себя великой персоной, потому что его отец – сам лорд Мак, очень богатый человек.

– И ты не захотела поужинать с таким человеком? – саркастически поинтересовался Дэниел.

– Боже праведный, конечно, нет. За кого ты меня принимаешь? Ведь каждому понятно, что у него на уме, но он меня не за ту принимает, – в голосе Кейт прозвучала обида.

– Мне кажется, тебе было бы неплохо переехать ко мне, – сказал Дэниел, когда они остановились у дома, где Кейт снимала комнату, тогда я мог бы защищать тебя и во всем помогать. Уверен, что миссис Тэйлор с удовольствием приняла бы тебя. По-моему, ты ей понравилась.

– И, точно сокол, следила бы за моими появлениями и отлучками? Нет уж, Дэниел, спасибо. Мы будем только ссориться. Мы слишком разные, и я ценю свою независимость. С двенадцати лет я заботилась о себе сама. Мне кажется, что я знаю об этом испорченном мире гораздо больше, чем ты, – с любовью в голосе произнесла Кейт и, приподнявшись на носочки, поцеловала брата в щеку.

– Пойми, Дэниел, я люблю свободу, но тебя я тоже люблю не меньше, поэтому давай оставим все как есть, хорошо? – сказала Кейт тем же ласковым голосом.

– Если ты думаешь, что так будет лучше, – неуверенно сказал Дэниел, глядя вслед поднимающейся по лестнице Кейт.

Все равно он будет заботиться о сестре. Он ведь в ответе за нее. Он искал ее столько лет, а любая восемнадцатилетняя девушка в большом городе может всегда стать жертвой такого разодетого франта, как сегодняшний тип. По мнению Дэниела, Кейт была слишком самоуверенна. Что бы она ни говорила, ей нужна защита. Именно для этого он здесь, рядом. Так думал Дэниел по дороге домой.

На лестнице было очень темно, и Кейт долго не могла попасть ключом в замочную скважину, когда вдруг чьи-то руки обхватили ее за талию, а знакомый голос с сильным акцентом прошептал ей в самое ухо:

– Я ждал тебя, моя любовь, а кто это был с тобой? Еще один обожатель? Но ты и его отослала… ты вернулась к своему любимому Карлу.

– Убери руки, идиот, ты пьян! – презрительно крикнула Кейт, пытаясь высвободиться, и в это время ей удалось открыть замок. Она вскочила в комнату и захлопнула дверь прямо перед носом мужчины.

Кейт прислонилась спиной к двери, дрожа всем телом. Возможно, ей действительно надо бы переехать, но она любила свою просторную комнату с высоким окном, из которого было видно только небо, что давало ощущение свободы и чистого воздуха.

Карл не всегда пьян. Он был польским эмигрантом, приехавшим в Англию в числе тех, кто скрывался после каких-то погромов. Карл Ландовски был художником, еле сводившим концы с концами. Когда он не пил, был добрейшим человеком. Однажды зимой, когда Кейт лежала с тяжелой простудой, Карл взял на себя все хлопоты, приносил ей фрукты, выкраивая из своих скудных заработков. Только когда им овладевало отчаяние, он напивался и представлял себе, что до смерти влюблен в Кейт, открыто признаваясь ей в своих чувствах.

Мужчины, подумала Кейт, все одинаковы: считают, что женщина является их собственностью. Жизнь научила ее быть самостоятельной и независимой, поэтому она болезненно относилась к любому посягательству на свою свободу.