37
Леда чувствовала себя совершенно беспомощной и смущенной в большом доме. На Сэмьюэла не приходилось рассчитывать. Мистера Дожена не было, чтобы из деликатности завязать ленивую беседу. Садовники, казалось, все куда-то исчезли. Усадьба «Вздымающееся море» была покинута, с ее высокими белыми колоннами, освещенными послеполуденным солнцем и бросающими острые тени на ланаи.
Она отерла свои босые ноги о полированное дерево, зная, что нужно оставлять туфли и чулки на пороге, после того, как мистер Дожен объяснил ей, что невежливо, по местному обычаю, носить туфли внутри дома. Леда подождала в холле, в открытых передних дверях, пока Сэмьюэл обходил вокруг дома, выбирая место для загона.
Дом казался застывшим, величавым и одиноким, белые стены оттенялись глубоким красно-золотистым отблеском дверных проемов и высоких жалюзи. Мебели не было еще нигде, кроме спальни и кабинета наверху, где она приложила все свои усилия.
Она надеялась, что Сэмьюэлу понравится. Леда так сильно волновалась, что ничего не слышала, кроме биения своего сердца. Его появление заставило ее вскочить; он двигался молча, босиком. Она предполагала, что он сбросит свою безнадежно запачканную куртку и рубашку возле лошадиной кормушки, чтобы прачка забрала их, но он еще вымыл там лицо и волосы — они были влажными, исчезли боевые, кровавые знаки, остался лишь зловещий шрам от челюсти до виска. Леда нахмурилась.
— Твое лицо! Я считаю, что о случившемся надо сообщить в полицию!
Уголки его губ изогнулись.
— Здесь такое не принято.
— Тебе нужно обратиться к доктору.
— Не сегодня. — Он облокотился на косяк двери, скрежетав руки под подбородком. Босой, без рубашки, он выглядел как обожженный солнцем до бронзы Манало, только без его любимых цветов.
Она всплеснула руками, придя в себя. Сэмьюэл не много говорил по пути назад, только сообщил, что полиция в этом деле не может помочь, что, в конце концов, это не было похищением за выкуп, а в остальном полиция не разберется.
Леда подумала, что при удобном случае обратится по этому поводу в коммерческую коллегию в ближайшее время.
Но не теперь. Сейчас она не хотела это обсуждать с мужем.
Леда широко, дружески улыбнулась Сэмьюэлу:
— Я предложила бы тебе посидеть в гостиной, но там нет мебели.
— Я думал, ты перевезла мебель сюда на прошлой неделе.
— Да. Я начала с комнат наверху, — покраснела она, — я подумала…
Сэмьюэл наблюдал за ней.
— Манало… Он и мистер Дожен рекомендовали… Он слегка передернул плечами.
— Слушай лучше меня, а не этих двоих..
— Буду счастлива сделать это. Но тебя не было, чтобы посоветоваться.
Мгновение он молчал.
— А теперь я здесь.
Леде показалось неприличным приглашать его сейчас в спальню. Разговора не получалось. Она чувствовала себя беспомощной. Сэмьюэл был самым трудным человеком из всего ее окружения.
— Ты любишь меня, Леда? — вдруг решительно спросил он.
— Конечно…
— Я хочу… — он резко остановился и повернул голову. Шрам на его лице побелел по краям.
С опозданием она поняла, о чем он говорил и что с ним происходило. Он тихо что-то произнес, но Леда не расслышала. Резкость, с которой он оттолкнулся от дверного косяка и пошел к ней, заставила ее отклониться и прислониться к стене.
Он тотчас же остановился. Затем рванулся вперед, пройдя мимо нее до лестницы.
— Так. Я хочу посмотреть на твою мебель, будь она неладна.
Сэмьюэл шагал через две ступени, поднимаясь по лестнице. Леда не видела его лица, но заметила, как он схватился за резные перила.
— Леда! — его крик вызвал эхо в пустом доме. — Черт побери! Ты сказала, что любишь меня. Я не могу больше! Я не могу себя остановить! Я хочу коснуться тебя, лечь рядом с тобой. С тех пор, как я вырвался из лап этого негодяя, я хотел этого! На палубе, в коляске, в доме! Все равно! Мне это не важно.
Она взглянула на свои ноги, виднеющиеся из-под юбки.
— Я предпочитаю постель.
— Прекрасно! Как я понимаю, здесь наверху есть одна.
— Да, да. Только я не могла придумать, как сказать тебе об этом.
Ее голос слышался тихим бормотанием и угасал вдали. Рука его неподвижно замерла на перилах.
— Ты?
— Да.
Последовало длительное молчание. Легкий ветерок в холле охлаждал жар ее шеи и лица.
— Тогда какого дьявола ты все еще там внизу? — спросил он изменившимся голосом.
— Я хочу, чтобы ты первым увидел все, что там сделано. Вдруг тебе это не понравится.
— Господь с тобой! Это всего лишь мебель!
— Там еще есть… что-то другое.
Он ничего не сказал. Леда нервно постучала пальцами по стене. Через несколько мгновений рука на полированных перилах исчезла.
Леда знала, что он двигается молча. К этому она уже начала привыкать. Но слишком уж долгое время не доносилось никаких звуков с верхнего этажа. Это обепокоило ее.
В конце концов она, мягко ступая, пошла по лестнице. В верхнем холле никого не было, ничего не было слышно. Она тихо прошла через кабинет в спальню.
Сэмьюэл стоял там среди множества красных бумажных журавлей — символов долголетия и счастья. Они свисали с подвешенных бамбуковых арок каскадами, потоками по двадцать, тридцать, пятьдесят, медленно кружась, спускаясь с потолка. Некоторые из них свисали почти до пола, качаясь на ветру от открытой двери. Но большинство подвесок было довольно высоко, так что Леда легко ходила под ними. Она совсем забыла, насколько выше ее был Сэмьюэл: бумажные украшения задевали его лицо и цеплялись за волосы, свисали с его обнаженных плеч, шевелились от его дыхания, как балдахин из желтых ив.
Он поднимал руки вверх и в стороны, собирая шуршащее множество журавликов ближе к себе. Он закрыл глаза и позволил им падать на его поднятое вверх лицо.
Леда застыла в дверях. Она даже не знала, заметил ли он ее.
— Это ты сделала? — спросил он, не открывая глаз, все еще обращая лицо к потолку.
— Это была… моя идея. Мисс Обазан их сделала. Мистер Дожен сказал, что, по обычаю, надо тысячу журавлей, но я подумала, что пригодятся все, что она сделала, пусть даже больше. На удачу и счастье. Чтобы тебе везло на бирже, в банке, всюду. Я верю журавлям. Почему бы и нет? А ты видел черепаху?
— Нет, — сказал он необычным тоном. — Я не видел черепахи.
— Она в твоем кабинете. На письменном столе, в очень красивом черном лакированном бауле, с маленькими белыми горками и водой. Такие черепахи живут в ящиках. Дикки одолжил нам, пока не будет привезена наша собственная.
— Ты хочешь привезти черепаху?
— Мистер Ричарде все это организовал. Он обещает черепаху в течение месяца.
— Но зачем?
— Это подарок. Мой свадебный подарок тебе. Мистер Дожен сказал, что ты поймешь. Он взглянул на нее.
— Есть еще что-то для тебя, но я покажу тебе это потом. Сначала я должна тебе рассказать, что эту кровать сделал для нас мистер Дожен. У нее на спинке журавль вырезан. А вот в этом сундуке есть ящики, которые издают музыкальную мелодию, когда их открываешь. Это тоже он сделал.
Сэмыоэл потрогал одно из двух бамбуковых деревьев у подножья кровати.
— А бамбук — счастливое дерево, — добавила она, — долговечное, преданное, гибкое.
Он оторвал лист и погладил рукой.
— «Будь как бамбуковый лист под росой». — Он слегка встряхнул головой. — Эта постоянная фраза Дожена звучит именно так.
— Да? Мне надо внимательно прислушиваться к нему.
— Не слушай его. Не занимайся больше «брачными столами».
— Мне так жаль стола!
— Забудь о столе. Это ничто. — Он поднял к потолку лицо. — Но это… Я не могу поверить, что ты все это сделала. И черепаха, помилуй бог! Ты любишь меня! Я любим!
— Ты?
Он поднял руку, и поток журавлей заскользил по ней. Он улыбался.
— О! Я так рада. Может быть, тебе понравятся и рыбки?
Он засмеялся.
— Иисус! Не сушеные рыбки, Леда?
— Нет, нет. Иди сюда. — Она схватила его за руку, потащила через дверь в ванную, которая была сделана в современном модном стиле, с горячей и холодной водопроводной системой и белой мраморной ванной в два фута глубиной и шесть футов шириной, которую сейчас занимали две цвета слоновой кости рыбы, важные и медлительные в своих круговых движениях, перебирающие прозрачными и сверкающими хвостами и плавниками.
— Это мой подарок. Это то, что я задумала с тех пор… — Она коснулась языком своей верхней губы. — Да, именно с тех пор… с первой ночи, когда ты пришел… Когда мы…
Ее смущенный голос умолк.
— Ты помнишь? — она перевела разговор. — Рыбки останутся здесь, пока для них приготовят место в саду. Мистер Дожен говорит, что они должны быть час в день под солнцем, чтобы сохранить свою окраску. Я надеюсь, ты не станешь возражать?
Он провел пальцами по ее шее, заставляя повернуться к нему, поднять лицо. Он крепко поцеловал ее, прижал к себе.
— Они тебе нравятся? — спросила Леда, выбрав мгновение.
— Завтра, обо всем поговорим завтра. Сегодня… сегодня, Леда, только ты…
Он начал расстегивать ее платье. Она покорилась ему. Как ей было уже известно, в подобной ситуации мужчина нуждается в одобрении и поощрении, чтобы не были задеты его чувства. Как только ее платье упало, Леда закрыла глаза, обвила руками плечи Сэмьюэла и приникла к нему в поцелуе.
Назад: 36
На главную: Предисловие
