29
Леди Кэй в своей обычной приветливой манере выразила пожелание отправиться на станцию вместе с Ледой, чтобы проводить дам с Южной улицы. Экипаж не совсем подходил для пятерых; все знали, миссис Ротам предназначено место у окна, чтобы удовлетворить ее любопытство путешественницы, а молодые леди займут, естественно, переднее сиденье. Мисс Ловат уступила леди Коув более удобное место, чувствуя некоторое обязательство быть снисходительной по отношению к старшей сестре.
Мисс Ловат уселась и сказала,
— Ну, Леда, я ожидала случая сказать вам, что очень рада видеть, как вы мило устроены. У меня были опасения, признаюсь, когда я услышала о помолвке. Но ваш молодой человек очень приятен. Он лично пообещал прислать повара, чтобы тот показал, как готовить этот замечательный лимонад.
Разные истории были рассказаны по пути к станции. Как только экипаж остановился, мисс Ловат заключила:
— Боюсь, что брак — рискованная вещь. Я не уверена, что у меня хватило бы на это храбрости, Леда.
— У вас мрачный взгляд на вещи, — запротестовала Кэй. — Сэмьюэлу можно доверять.
— Конечно, леди Кэтрин, — мисс Ловат подняла брови.
— Я бы доверила Сэмьюэлу жизнь, как и мисс Леда, точнее, миссис Джерард.
Пока мисс Ловат наблюдала, как портье выгружал их вещи, леди Коув положила свою руку в перчатке на локоть Леды, улыбаясь при этом леди Кэй.
— Ребекка считает своим долгом всех запугивать. Боится, что молодые люди чрезмерно торопятся. Я полагаю, что доверие не такая уж плохая вещь.
Тишина воцарилась в экипаже по возвращению через зимние лужайки к Вестпарку, пока леди Кэй не сказала:
— Какие у вас милые друзья! Особенно мне понравилась леди Коув.
Леда чувствовала, что ей надо немного защитить мисс Ловат, когда леди Кэй внезапно ее прервала.
— Леда — могу я называть тебя так, ведь мы теперь почти сестры? Я хочу поговорить с тобой.
Сдержанное волнение в ее голосе заставило Леду встре-воженно взглянуть на нее.
— Конечно, — пробормотала она.
— Я надеюсь… Я думаю, что ты могла в последнее время… Я была недостаточно приветлива… Я надеюсь, ты простила меня!
Леда посмотрела на свои перчатки.
— Не стоит извиняться. Я вообще ничего не заметила.
— Ну, потому что ты была в таком состоянии…
— Да, все так внезапно.
— Леда, все не так просто. Я хотела объяснить… что ходил слух… когда ты и Сэмьюэл объявили о помолвке. Я верила — какое-то время. Я знаю, что это неправда! Сейчас я понимаю. Мне мама все объяснила, мне так стыдно, что я слушала эти ужасные вещи. Никогда больше не буду говорить с мисс Голдборо!
Леда ничего не ответила. Только почувствовала, как к-ее сердцу тянется ледяная рука.
— Я ревновала, наверное, — бесстрастно сказала Кэй. — Я так боялась, что ты и Сэмьюэл возьмете с собой Томми!
— Томми? —
— Я хочу, чтобы он был со мной, Леда! Если ты — не его мать, если он действительно сирота, я имею на него столько же прав, сколько и вы. Особенно с тех пор…
— Я — не его мать! — выкрикнула Леда. — Почему все должны верить или не верить…
— Нет, мама объяснила мне, что это невозможно. Мне так жаль, что я чуть было не поверила. А Сэмьюэл говорил, что усыновит его. Я тогда не знала, как повернется дело, — она сняла перчатку, посмотрела на Леду. — Лорд Хэй просит меня выйти за него замуж. Я дала согласие. Он тоже полюбил Томми, он сказал, что будет рад усыновить его. Ты видишь…
— Ты помолвлена? — быстро спросила Леда.
— Да. Сегодня вечером будет объявлено об этом. Мамочка и папочка просили нас подождать до тех пор, пока вы не поженитесь.
— О, дорогая!
— Ты не против, Леда?
— Что ты! Я желаю тебе счастья!
— Ты думаешь, Сэмьюэл не будет против, если Томми… — Леди Кэй нервно сжала руки. — Он говорил, что усыновит Томми, но, по-моему, Сэмьюэл относится к нему… обыкновенно. Хотя последнее время я плохо его понимаю. Ты понимаешь лучше.
Леда не смела посмотреть ей в глаза:
— Я не уверена, что понимаю что-либо вообще последнее время. Даже самое себя.
— Я знаю! Я знаю, что ты хочешь сказать!
Нет, Леда ошибалась. Стоило ей увидеть Сэмьюэла у камина в гостиной, как она поняла, что ему уже все сказали. Он поздравил леди Кэй с тем же напряжением, с каким держался во время помолвки с Ледой. Кэй тут же напала на него с разговором по поводу Томми. Он ничего не ответил сразу, только отметил, что нужно поговорить с родителями и с лордом Хэйем. Леда сочла это очень разумным.
— Тебе всего восемнадцать, — сказал Сэмьюэл.
— Через две недели будет девятнадцать. Ну и что? Какое все это имеет значение?
— Очень большое, — твердо произнес Сэмьюэл.
— Я полагаю, ты считаешь, что я еще не вправе сама все решать. Уверяю тебя, я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж. И достаточно взрослая, чтобы желать детей. Томми только чуть-чуть обогнал моих собственных деток…
Он обернулся, бросив:
— Я поговорю с леди Тэсс.
— Ас Ледой? — Кэй не собиралась сдаваться так просто. Она помахала рукой Леде, которая сидела в кресле и делала вид, что изучает книгу. — Она ведь не умеет тоже менять пеленки. Если я не справлюсь с Томми, то и Леда… А потом ваши собственные дети займут ее, и времени…
Он так покраснел, что она запнулась.
— Мано, — в ее голосе таилась обида. — Ты сердишься на меня?
Он заколебался, затем сказал однозначно:
— Нет.
— Сердишься! А это должен быть самый счастливый день! — она подхватила юбки и направилась к двери. На пороге сделала театральную паузу. — Я очень надеюсь, что ты, вы, все мои лучшие друзья желают мне самого лучшего.
Он не ответил. Руки его были сжаты за спиной.
— О! — воскликнула леди Кэй. — Вы оба такие упрямые! Я так хотела, чтобы все смеялись и радовались за меня! А на вас посмотреть — так скажешь, что у кого-нибудь престарелая тетя умерла. Пожалуйста, Мано! Неужели ты так и не улыбнешься?
Он посмотрел в сторону. Затем отвесил легкий поклон.
— Конечно, мадам, — на его губах появилась требуемая улыбка, — к вашим услугам!
Леди Кэй радостно всплеснула руками, подбежала и крепко обняла его.
— Вот так! Мой Мано! Я знала, что ты не такой уж плохой. И ты скажешь родителям, что я вполне, вполне могу управляться с Томми?
— Да.
Она поцеловала его в щеку.
— Прекрасно. Я пойду искать лорда Хэя. Думаю, он будет рад!
Когда она вышла, то только огонь камина да шорох переворачиваемых Ледой страниц нарушали тишину. Он не поднял глаз, когда подошел к окну рядом с ее стулом.
«Прости, — хотела она сказать, — прости!»
— Мы уезжаем завтра, — сказал он. — Важные дела в Гонолулу.
В его голосе звучала насмешка над собой. Как и в том поклоне, который он отвесил леди Кэй.
Гонолулу. Само экзотическое название нервировало ее. Где-то далеко. Совершенно оторванное от мира место, которое даже трудно найти на глобусе. Она глубоко вздохнула.
— Мне доставит честь сопровождать вас туда, куда вы пожелаете поехать, дорогой сэр.
Он коснулся ее шеи — палец скользнул от мочки уха чуть ниже. Тепло его руки передалось ей. Все, что было ночью, стало главным, придающим тайный смысл всему остальному.
— Спасибо, — сказал он.
Они больше не увиделись, вплоть до обеда, за которым говорили о Томми, что мальчику ни к чему долгий путь на Гавайи, что леди Тэсс будет рада оставить его в Вестпарке, пока все не устроится, пока не состоится свадьба Кэй. Кэй настаивала, чтобы Сэмыоэл и Леда вернулись к ее торжеству, назначенному на июль.
После кофе, тостов в честь помолвленных, после того, как мужчины вдохнули дым сигарет, а женщины разошлись по спальням, Сэмыоэл тихо вошел к Леде. Он вновь обладал ее телом. И в нем горела страсть и радость. А потом он уснул, уткнувшись в ее плечо.
Она же еще долго не спала, глядя на отраженный свет над их головами, думая о том, что леди Коув говорила о браке и надеясь на лучшее.
Сэмьюэл солгал — маленькое «отклонение», как тактично сформулировала Леда, — по поводу их планов, в соответствии с которыми они в течение недели должны были отплыть из Ливерпуля на пароходе. Стоило им покинуть Вестпарк и прибыть в Лондон, Сэмьюэл перестал проявлять признаки спешки. Он вообще ничего не делал. Первое утро в Лондоне он пролежал в номере отеля — впервые в своей жизни предаваясь подобному времяпрепровождению.
Приглушенный стенами шум улицы примешался к мягкому позвякиванию серебряной ложки, когда Леда принесла поднос с легким завтраком из гостиной. На ней было кремовое платье, тонкая талия переходила в изящные складки широкой юбки. Ои смотрел на нее сквозь ресницы — также он следил за ней, когда она только поднялась с постели — бледная нимфа в утренних сумерках. Она поставила поднос на мраморный столик, глянула на Сэмыоэла, подошла к окну и немного раздвинула щторы.
— Наверное, пора вставать, — сказал он. Она вздрогнула.
— Прости, я не думала… Но немного света… Он сел в кровати. Какое странное чувство — быть без оружия, без одежды, среди подушек и мягких одеял. Он так давно не позволял себе быть столь уязвимым!
— Доброе утро! Хотите чаю? Надеюсь, я не разбудила вас… тебя?
Она наполнила чашку, еще не кончив фразу. Ему ничего не оставалось, как взять у нее дымящийся напиток. Терпкий запах чая смешался с запахом их близости, который, казалось, пропитал всю комнату.
Она смущенно улыбнулась ему, затем, подобрав юбку, подошла к столику. Наполнив и свою чашку, Леда опустилась в кресло.
Он с удовольствием вдыхал аромат напитка.
— Ты должна подумать о том, что тебе хотелось бы купить. Посуду или что-нибудь еще. Все можно заказать здесь, если ты, конечно, не хочешь сделать это в Сан-Франциско.
— Посуду? — она поставила чашку на стол.
— Да. Посуду. Картины. Мебель. Дом закончен, но нет внутреннего убранства. У меня есть план и размеры комнат. Окна, пол — все. Нам нужно очень многое.
— Ты хочешь, чтобы я обставила ваш… твой дом? — изумленно просила Леда.
— Наш дом.
— Это очень… великодушно.
Он отставил пустую чашку. Откинув одеяло, поднялся, стараясь быть подальше от Леды.
— В этом нет ничего великодушного. Ты — моя жена, черт возьми.
Сэмьюэл ожидал, что Леда упрекнет его хотя бы взглядом за невыдержанность, за то, что он встал при ней обнаженным при дневном свете. Нет. Чистая одежда лежала на стуле рядом с кроватью. Он начал одеваться. Но она все же решилась:
— Пожалуйста, не ругайся.
— Извини, — он стал надевать носки. — А ты не веди себя, пожалуйста, как горничная.
Когда он поднял голову, то увидев то ее руки вцепились в колени, голова опущена.
На мгновение он подумал было… но тут же отогнал неродившуюся мысль. Леда подняла голову и пыталась улыбнуться.
— Я думал, женщины любят делать покупки.
— О, да. Очень.
— Прекрасно.
— Это — большой дом?
Он задумался на секунду, застегивая брюки.
— Двадцать четыре комнаты.
— Тогда нужно совершить набег на Маунт Стрит.
— Планы комнат в маленьком чемодане. Вон в том. Папка — на самом дне.
Пока она сражалась с замком, он прошел в гардеробную, позвонил в колокольчик с табличкой «Горячая вода через одну минуту».
Через сорок пять секунд он уже открывал дверь, чтобы принять у горничной кувшин с горячей водой.
Оставшись в спальне, Леда рассматривала план дома. Он приготовил мыло для бритья, пристроил зеркальце на умывальнике.
— Я закажу завтрак, — сказала Леда, — и мы обсудим покупки.
— Я предоставляю это тебе.
— Нет, такого я не ожидала. Мне все равно нужна твоя помощь. Что это за комната, например? Он подошел к ней, взглянул через плечо.
— Здесь будет электрический генератор.
— О, электричество производят из генераторов? — невинно спросила она. — А это что?
Леда достала фотографию из папки на коленях. Возле двухэтажной постройки с высокими окнами и широкой лестницей, которая утыкалась в будущий газон, стояли с гордым видом рабочие в забрызганной одежде с пилами, топорами и другими инструментами в руках.
— Дом. Он еще не покрашен.
— О, как роскошно, — она чуть качнула головой. — Это и есть… наш дом?
Он хотел спросить, нравится ли ей дом. Хотел, но не спросил.
— Нет смысла фотографировать другие дома.
— Я обещаю, я постараюсь не вести себя как посудомойка, но, дорогой сэр, я просто восхищена.
Легкое удовольствие отразилось на его лице. Он начал бриться.
В течение трех дней Сэмьюэл изучал диваны и сервизы. Он с удовольствием слушал, как Леда поясняет владельцам магазинов, что перед ними — мистер и миссис Джерард из Гонолулу государства Гавайи, которые только что из поместья лорда и леди Эшландов, и слышали, что на Бонд Стрит есть великолепные комоды, а здесь, на Маккей, можно приобрести шелка и бархат лучших расцветок… Смущение и настойчивость миссис Джерард выжигали из продавцов искры энтузиазма. Сэмьюэл не мог удержаться от улыбки, когда она выбирала то, что ей приходилось по вкусу. Она, леди с Гавайев.
И невзирая на некоторую иронию, в некотором роде он оказался весьма полезен: как носильщик необременительных покупок, а также как консультант по эстетике — большая часть мебели, которую им довелось видеть, выглядела весьма не привлекательно. Теперь он старался не чертыхаться. Иногда она останавливала взор на чем-то тяжеловесном. Он мрачнел, но в конце концов она покупала то, что предпочитал он: старинное бюро со множеством ящичков, набор тарелок, расписанных различными птицами. Нет, конечно, он понимал, что их вкусы не во всем совпадают, и удивлялся, как тактично и ненавязчиво она подыгрывает его склонностям.
Он даже не знал, как к этому отнестись. Это было что-то новое, только Дожен вызывал в нем ощущение, что его, Сэмьюэла, слышат как-то изнутри. Но там все было по-другому. Дожен вел его за собой, наставлял, искал слабости. Она же… Он не мог понять, зачем ей знать, что он думает о шторах или кушетках.
И часто она радовалась этому его скрытому вниманию: словно виноградная лоза пробивается к свету сквозь тротуар. Но сила собственных чувств тревожила его: может быть, он жаждет только ее тела, и эта жажда заставит его подчиняться ей, если он позволит?
Он шел по улицам, окутанный шумом реальных экипажей, но весь был во власти грез. Он видел ее тело. Изящный изгиб спины, чуть склоненная голова. Зная все то, что прячется в складках материи, он чувствовал почти боль, когда видел выбившийся волосок на затылке, если она склонялась над какой-либо низкой витриной.
Сон, который окутывал его после обладания ее телом, пугал Сэмьюэла. Тяжелый, без сновидений. В нем было не меньше притягательности, чем в самом обладании. Держать ее в своих объятьях и слушать, как она тихо щебечет о том, что она купила и видела в этот день… А потом летаргия окутывала его, покрывала одеялом сумерек. Он уже не мог отвечать ей. Он был уязвим и счастлив — нет, не может быть, чтобы это был он сам.
У них выработался своего рода распорядок — она вставала, только потом — он брился и одевался. Потом уходил по делам. Или вместе с ней — за покупками.
Обедали они в отдельном боксе — она слишком боялась выглядеть торопливой во время обеденного ритуала. Затем она уходила наверх, а он оставался, чтобы, как она считала, раскурить сигару и потягивать портвейн. Но он вместо этого совершал небольшую прогулку по Пиккадилли.
Однажды к нему подошла девушка, одетая в ярко-розовое платье, взяла за руку.
— Пойдем со мной, дорогой, — сказала она. Ни одна из «этих» женщин еще ни разу не подходила к Сэмыоэлу, хотя он чувствовал их взгляды, когда шел мимо. Само их существование смущало его. И одна из них осмелилась взять его за руку…
Он ничего не сказал, выдернул руку и направился в книжную лавку. Чувство стыда нарастало. Он ощутил беспокойство, думая о Леде. Ему хотелось бы сейчас быть рядом с ней, но не потому, что его обуревало желание. Просто приятно было бы видеть ее рядом на прогулке.
Он уставился на книгу, которую держал в руке, перечитал несколько страниц из немецкой философии. Вокруг — романы, рецепты для домохозяек, записки о путешествиях. Словари. Часы где-то на задней стенке магазина отбили десять раз.
Это поздно? Прошлой ночью он ждал до одиннадцати. Ее волосы были чуть влажными, он выключил лампу и поцеловал ее…
Нет, еще рано. Он должен побыть здесь. Он может погулять еще,
Его дыхание стало глубоким, но частым. Он поставил обратно на полку руководство по выращиванию овец в Новой Зеландии, сунул руку в карман и вышел из магазина. Постояв на улице, он направился к отелю. Свет был включен, когда он подошел к их номеру — он видел светлую полоску под дверью. Гостиная была пуста, но он услышал, как она спросила:
— Это ты, Сэмьюэл?
Он отозвался, но заколебался, должен ли сразу заходить в спальню.
Она появилась тотчас же на пороге, в светло-зеленом пеньюаре, с распушенными волосами.
То, как она замерла в дверях, как чуть подрагивали ее пальцы, шепнуло ему о том, что нечто изменилось. Он хотел ее. Тотчас же.
Но вместо этого он снял шляпу и перчатки.
Она взяла его вещи со стула, куда он их небрежно бросил, посмотрела на одну из перчаток.
— Ты испачкал их.
— Да. Книжная пыль.
— О, ты ходил к Хатчарду? Я бы тоже пошла, если бы знала. Ты любишь беллетристику?
— Не то чтобы очень.
— Я люблю мистера Жюля Верна. Он пишет о таких экзотических местах. А ты видал многое своими глазами. Тебе он, наверное, неинтересен?
— Конечно. Киты. Каннибаллы. И так — каждый день.
Он глянул на нее и подумал «Книги? Мы будем говорить о книгах?»
Она взяла его перчатки и пошла к двери. Он поймал ее за запястье. Она дрожала в его обьятьях.
Он не знал, что сказать, что делать. Она податлива, как воск. Его желание разгоралось все сильнее и сильнее.
Он не должен был возвращаться так рано. Он должен был идти и идти, — до самого края земли.
Он отпустил ее, подошел к окну, раздвинув занавески, облокотился лбом о перекладину. Пальцы сжали бархат.
Она почти торжественно сказала:
— Я должна сказать — я больна. Он резко повернулся.
— О, дорогой сэр, не смотрите так! — она всплеснула руками. — Это всего лишь… недомогание… всего несколько дней… каждый месяц… Это так ужасно! — Она беспомощно посмотрела на него.
— Ах, да, — пробормотал он.
— Извините, — тихо сказала она, — я не хотела вас волновать.
Он глубоко вздохнул. Потребовалось несколько секунд, чтобы подавить волнение. Он имел весьма смутное представление об этих женских слабостях, но было ясно, что она не хотела бы, чтоб он трогал ее в этот период.
— Я лягу в гардеробной, — сказал он.
Она хмуро посмотрела на него, словно возражая.
— А что бы ты хотела?
— Я не хотела бы причинять вам неудобства. Ее колебания, казалось, сведут его с ума. Он взял ее за плечи и сильно поцеловал. Напряжение ее спало. Она склонила голову ему на грудь. Движение его губ стало более нежным.
— Скажи мне, что ты хочешь? — спросил Сэмьюэл.
— Может быть, ты просто будешь рядом? В нашей кровати. А я — может быть, тебе это понравится, сделаю тебе массаж спины.
— Нет, — он отстранился. Она опустила голову. — Ну хорошо, хорошо, если ты этого хочешь, Леда.
Он почувствовал, что внутри него закипает нервная 'дрожь, но постарался подавить ее в зародыше. Она посмотрела на него. Взяла за руку.
— Если ты этого не хочешь, то я не хочу тоже. Облегчение обрушилось на него. Он испытал необъяснимое желание поблагодарить ее.
— Только дай мне обнять тебя. И все. Обнять. И ты расскажешь мне все о новых тарелках.
Она помолчала минуту, глядя на свои опущенные руки.
— И тебе хотелось бы узнать о кувшинах и столовых приборах?
— Конечно, и о столовых приборах.
— И тебе, конечно, хочется уснуть, как только я стану рассказывать? И ты быстро захрапишь.
— Боже, я храплю?
— Прошлой ночью ты захрапел, стоило мне только начать описывать мебельный гарнитур для столовой. Я большой знаток подобных гарнитуров, но боюсь, что не каждый разделяет мой энтузиазм.
Он поцеловал ей нос, рука скользнула по бедру.
— Ты уверена, что больна?
— Убеждена.
— Черт возьми! — и он закрыл ей рот поцелуем прежде, чем она успела его открыть.
