12

Сэмьюэлу снились женщины. Они снились ему почти каждую ночь, и ему это казалось столь стыдным, что он никому не обмолвился об этом.

Днем он занимался учебой, исполнял поручения Дожена, совершенно не щадя себя, тренировался до тех пор, пока не научился прыгать с пятнадцатифутовой высоты головой вниз, а потом приземляться на ноги в сухой песок. И вечером он мог повторять стихи из Библии или тренировать дыхание по способу Дожена, или читать «Вокруг света за 80 дней», но все же снилось ему то, отчего утром его лицо заливала краска, и он чувствовал, что в нем есть что-то ужасное и ничтожное.

В школе у него не было друзей. Он не хотел их иметь; он предпочитал идти домой присматривать за Кэй, развлекая ее до ужина, затем начинались его тренировки с Доженом: подъемы, болезненные падения, перекаты, прыжки, и Сэмьюэл чувствовал, что его тело становится все быстрее, что падать с высоты порой так же легко, как решать задачу, если ответ тебе уже известен.

Прошел год. Он мог теперь упасть с обезьяньего дерева и встать невредимым, и вновь взбираться. И так двадцать раз. Дожен оставил свое место слуги у леди Тэсс и лорда Грифона. Он переселился в маленький домик у подножья горы Танталус, где папоротники были размером с дерево, а бабочки — с ладонь Сэмьюэла. Из лачуги Дожена мальчик мог видеть Бриллиантовую гряду и Жемчужную гавань. Танталус походил на земной рай: серо-зеленый массив орехового леса подступал к городу, проплывала сверкающая Дымка, радуга многоцветным мостом связывала берег моря и дальний горизонт.

Дожен стал плотником. Он делал мебель из дерева коа, его руки быстро и умело скользили по светлой поверхности. Нет, дерево отливало различными оттенками — от золотистого до шоколадного, лучшим Сэмьюэлу казался красно-коричневый оттенок (это дерево использовали для изготовления скрипок): знаменитый «курчавый коа». Каждый день после школы Сэмьюэл собирал ветви и относил их на плече в горы, к хижине Дожена. Тот научил его работать руками ловко, осторожно. Обучаясь обрабатывать фигурную ножку стола, мальчик в то же время изучал «шуджай» — изумительную систему японских и китайских иероглифов. Но Дожен сказал, что Сэмьюэл не имеет склонности к письму, что ему вряд ли стоит заниматься «шодю» — искусством магической каллиграфии, которому человек должен посвятить всю жизнь.

Но Сэмьюэлу нравилось работать с деревом, нравился запах распиленных стволов, запах краски и масла. Дожен часто подходил к нему, давал советы. Одну из досок мальчик украсил сказочными птицами и цветами и взял домой для Кэй. Она взглянула на доску, нашла узор очень забавным, полюбовалась им минут пятнадцать, а потом попросила покатать ее на пони и посмотреть, как она плещется в пруду.

Потом он сделал целую картину из коа, бережно завернул ее в одеяло и отнес вниз для леди Тэсс. Она повесила ее в своей спальне прямо над кроватью.

В школе он играл в команде синих масок. Обе команды приглашали его в свой состав, потому что он был одним из самых сильных, ловких и крупных парней. В одной из стычек парень из его команды упал прямо ему под ноги. Сэмьюэл легко откатился, но тут на него навалилась лавина красных маек. Он лежал лицом вниз под этой кучей, стараясь унять дыхание.

Прозвенел звонок, и все разбежались, за исключением одного парня, который сидел на спине Сэмьюэла, тяжело дыша ему в ухо.

Мальчику на какое-то мгновение показалось, что реальный мир исчез, вокруг чернота. Все, что он слышал в этот момент, было ужасными звуками. А когда он пришел в себя, они стояли на коленях в высокой траве, все еще дрожа от возбуждения и тяжело дыша.

— Черт! Что такое? — спросил парень из команды красных маек, неуклюже вставая. — Ты сбил меня с ног, негодяй. Ты еще нахлебаешься собственной крови.

Сэмьюэл молча смотрел на него, опасаясь, что его стошнит.

— Извинись! — потребовал парень.

Руки Сэмьюэла дрожали. Потом он встал на ноги. Он был выше, сильнее, но в горле словно застрял какой-то комок, мешающий дышать.

— Извини, — пробормотал он.

— Что? — парень поставил руки на бедра.

— Извини, — закричал Сэмьюэл. Парень ухмыльнулся.

— O'кей!

Он протянул руку. Сэмьюэл не шевельнулся, но парень взял его за плечи, чтобы отвести к школе. Пройдя два шага, Сэмьюэл оттолкнул его руку, сел в траву и закрыл лицо ладонями.

Один из учителей что-то кричал с крыльца. Парень побежал к школе. Когда Сэмьюэл вошел в класс, учитель появился следом и спросил, не болен ли он.

Сэмьюэл тяжело вздохнул и сказал:

— Нет, сэр.

Учитель положил руку ему на лоб.

— Ты немного вспотел. Иди посиди на улице несколько минут. Вилсон, принеси воды.

СэмыоВл отодвинулся, не желая, чтобы его касались.

— Все в порядке, — сказал он, забыв прибавить «сэр».

Все посмотрели на него с любопытством.

Белые рубашки ребят в темноте классной комнаты казались бледными мотыльками в густом папоротниковом лесу.

Когда Сэмьюэл днем поднялся на Танталус, его все еще трясло.

— Болен? — спросил Дожен.

Мальчик поднял резец, который назывался «номи». Ему было стыдно рассказать Дожену обо всем. Он не хотел, чтобы тот знал о его другой жизни, да и не было слов, чтобы объяснить, что произошло там, на школьном поле.

— Нет, Дожен-сан, у меня все в порядке. Дожен взял резец у него из рук.

— Ты лгать мне, Самуа-сан. Весь болен, не тело. Слово, которое он использовал рядом с именем мальчика (как множество японских слов, совмещающих тысячу значений), значило «я люблю тебя, я сильнее, мудрее, старше, я позабочусь о тебе, Сэмьюэл».

— Я не хочу больше возвращаться в школу. Дожен продолжал обрабатывать ножку стула.

— Почему?

— Я не люблю других мальчиков, — он сцепил руки и глубоко вздохнул.

— Драться с тобой?

Сэмьюэл хотел, чтобы они просто дрались с ним. Он бы хотел убить их всех, а больше всего, парня из красных маек, который лежал на нем, тяжело дыша. Впервые за долгoe-долгое время Сэмьюэл вспомнил о песне, о темной воде, полной крови. Дожен никогда не заговаривал о песнях, мальчик уже перестал ждать, а затем забыл о них. Но теперь он знал, что Дожен учил его, показывал ему, как петь песни без слов: телом, руками, разумом.

— Нет, Дожен-сан, я не дрался.

— Иди сюда.

Сэмьюэл поднял голову, подошел к верстаку. Дожен отложил резец, аккуратно стряхнул стружки в ящик. Затем встал и изо всех сил ударил ладонью мальчика по лицу. Тот с трудом удержался на ногах, опершись руками о верстак. Он увидел, что Дожен вновь заносит ладонь, и попытался укрыться за лавочкой.

Сквозь слезы Дожен казался ему сверкающей тенью среди других теней. Щека ныла. Было не так уж больно. За время своего обучения Сэмьюэл ушибался намного больнее, но тело его дрожало, он инстинктивно отступил, когда размытое изображение вновь шевельнулось.

Дожен… Дожен ударил его… Предательство казалось таким неожиданным, что Сэмьюэл потерял способность что-либо понимать.

Японец шагнул к нему, и мальчик вновь вздрогнул. Ему казалось, что что-то важное потерпело крах, разрушилось прямо у него на глазах, а затем восстановилось и исчезло, взяв с собой какую-то часть Сэмьюэла и оставив неизгладимое чувство пустоты.

Ему казалось, что он видит себя со стороны. Слезы, бегущие по щекам, пот, струящийся по подбородку и оставляющий темные пятна на его рубашке.

Дожен теперь не пытался подойти ближе. Тот, второй, наблюдающий со стороны Сэмьюэл подумал, что Дожен удивлен, хотя на лице этого не было видно. Опустошенный же Сэмьюэл стоял и плакал.

— Самуа-сан, — подал голос Дожен. Сэмьюэл отступил.

Дожен посмотрел на него, затем вернулся к своему верстаку. Укрепил доску, начал пилить.

— Я расскажу тебе историю, — сказал он на японском. — Все японские мальчики знают ее, но, возможно, другим мальчикам она неизвестна. Ты должен услышать ее сейчас. История эта об ученике, который хотел научиться владеть мечом, решил найти самого великого мастера. Ему указали дорогу, и он направился в горы. В конце концов он нашел гробницу, а рядом хижину ветхого отшельника. Этот отшельник и был мастером, самым умелым бойцом. «Я пришел, чтобы научиться владеть мечом», — Дожен изобразил, как ученик торжественно объявил о своих намерениях. «Сколько времени потребуется, чтобы овладеть этим искусством?» Отшельник ответил: «Десять лет». Ученик был разочарован. «А если я буду работать „усердно, учиться в два раза быстрее?“ На это мастер ответил: „Двадцать лет“.

Дожен расстелил кусок материи на коленях, поставил на них заготовку. С помощью резца он начал вырезать спинку стула. Пока он говорил, ни разу не оторвал взгляд от резца.

— Ученик решил не спорить, только попросил взять его на обучение. Но мастер не давал ему никаких заданий, кроме как принести хворост, убрать в хижине, приготовить еду. Не оставалось даже времени на упражнения с мечом. Прошел год, и ученик почувствовал, что ждать больше не может. «Мастер, — потребовал он, — когда мы начнем тренировки? Неужели я для тебя только раб?» Но мастер ничего не ответил, и ученику пришлось довольствоваться тем же, что он и делал, только с каждым днем он становился вес злее. Однажды он стирал одежду, подумывая о том, чтобы оставить этого сумасшедшего, но тут на него обрушился мощный удар палки. Упав на землю, он увидел над собой мастера. «Учитель, — закричал он, — я только стирал вашу одежду! Я делал нужную работу. Почему вы ударили меня?» Но мастер ничего не ответил. Ученик не мог понять, что он сделал не так, но решил работать еще лучше.

На следующий день он усердно колол дрова, и тут мастер ударил его опять. Удар был столь силен, что ученик упал на землю. «За что ты наказываешь меня?» — спросил ученик. Но мастер только молча посмотрел на него, без тени гнева на лице. Ученик стал подумывать вновь об уходе. Этот старик сумасшедший! Ученик стал наблюдать за ним, и когда тот в следующий раз занес палку, то сумел отклониться, хотя ему пришлось для этого скатиться в овраг.

После этого нападения участились, но ученик избегал удары, в конце концов он начал понимать, что же происходит. Но лучше ему не стало. Чем удачнее он избегал удары, тем с большей неожиданностью мастер их наносил. Он подкрадывался к ученику, когда тот спал, когда он мылся. Ученик думал, что сойдет с ума, но постепенно его чувства так обострились, что ему почти всегда удавалось увертываться от ударов. Но они продолжались, тысяча ударов в любое время, в любом месте, а однажды, на четвертый год, ученик склонился над костром, готовясь высыпать овощи в котел, и тут мастер атаковал его со спины. Ученик просто схватил крышку котла, парировал его удар и продолжал свое дело.

Маленькие стружки коа падали на белую ткань на коленях Дожена. Знакомый звук номи, касающегося дерева, создавал определенный неутомительный ритм.

— С этого времени ученик стал мастером, так и не коснувшись меча.

Сэмьюэл понял, зачем Дожен рассказал ему это. Захотелось стать таким же терпеливым, преданным учеником. Этого хотелось больше всего на свете. Он знал, что, если Дожен ударит его вновь, он не сможет увернуться, и единственное, что ему останется, это пойти, взять острую японскую пилу и покончить с собой.

Дожен посмотрел ему в глаза. Он увидел слезы, которые мальчик уже не мог удерживать. Казалось, отчаяние поселилось в нем и изливается наружу соленой влагой.

— Пожалуйста, — голос срывался на шопот, — Дожен-сан…

Дожен отошлет его. Сэмьюэл знал это. При обучении Дожен не потерпит слабости, уклонений, боязни руки. Дожен предлагал свое учение только так: или бери, или уходи.

Дожен смотрел на него, руки были неподвижны на коленях, в глазах ничего нельзя было прочесть. Он резко нарушил молчание.

— Я хочу обещать. Никогда не ударь. Возможно, другие парень ударять. Мне никогда.

Сэмьюэл не был уверен, что понял. Он глухо переспросил:

— Что?

Дожен коснулся рукой своей груди, затем груди Сэмьюэла.

— Мне. Ты. Не ударь. Никогда. Обещать; Да? Ты верить, тело верить Дожену, да? Голова верить. Нога верить.

Сэмьюэл только смотрел на Дожена. Японец чуть расставил ноги и занял позу «шенуен но камайя» — расслабленная степень готовности, которая позволяет ему легко переместиться в любую сторону. Когда он внезапно поднял руку, Сэмьюэл отпрыгнул. Рука Дожена замерла на уровне плеча Сэмьюэла на расстоянии примерно в фут.

— Не сдаваться, да? O'кей. Мне, ты, не сдаваться тоже.

Не глупо, да?

Он начал поворачиваться. Сэмьюэл уловил движение уголком глаза. Прежде чем он успел увернуться, рука Дожена белой птицей мелькнула у его лица. Сэмьюэл прижался к стене, его глаза были закрыты, а тело сжалось перед ударом. Но его не последовало. Только поток воздуха у щеки. Когда в конце концов открыл заплаканные глаза, рука Дожена — ладонь открыта — все еще была у его лица.

Пальцы Дожена коснулись его кожи, мягкие, как пух.

— Сэмыоэл-сан. Ты верить Дожену. Я обещать. Я не лгать. Ударить никогда.

Сэмьюэл прикусил нижнюю губу, чтобы она не дрожала, как у ребенка.

— Каким словом обещают? — глухо сказал он.

— Чикай.

— Пообещай на японском, — сказал Сэмьюэл. Дожен сделал шаг назад, сложил руки и отвесил поклон.

— Я обещаю тебе, Сэмьюэл-сан, я никогда не ударю тебя намеренно, ни в коем случае.

Медленно Сэмьюэл выпрямился, он сложил ладони, повторяя жест Дожена, только поклонился ниже. Затем сказал, что он стыдится, просит прощения, будет исправляться и всей душой верит обещаниям Дожена.

Но все-таки всей душой он не верил, тем более колено Дожена мелькнуло у самого лица Сэмьюэла, когда он отвешивал поклон. Глаза его автоматически сузились, а тело откинулось, отклоняясь от удара. Но движение Дожена было точно рассчитано, он не собирался наносить удар. Сэмьюэл выпрямился и стал ждать, притворяясь, что слез облегчения, готовых заструиться по его лицу, вообще не существует.

Дожен словно ничего не замечал. Он сел на свой стул и вновь принялся за работу.

— Не подходи мальчики в школе, — сказал он так, будто никакой стычки вообще не было.

— Я думаю, все не так плохо, — ответил Сэмьюэл. И действительно, все стало казаться не столь уж ужасным, особенно по сравнению с тем, что он чувствовал раньше.

— Школа — время, когда много мальчики драться. Драться плохо, Сэмьюэл-сан. Дожен не любить драться. O'кей. Но мальчики не драться, только знать две вещи; мальчики бояться — одна вещь, хороший мальчик — не проиграть. Ты боялся?

— Я не боюсь.

— Ты сказал боишься. Не хотеть идти обратно в школу. Сэмьюэл взял заготовку стенки ящика. Его щеке все еще было больно от пощечины Дожена.

— Ты — не бояться. Ты драться хорошо, да? Сэмьюэл наждачной бумагой начал тереть доску. Ритм все учащался.

— Я никогда не дрался.

— Я учить тебя драться. O'кей? Дожен чертовски драться хорошо. Песня тигра, Сэмьюэл-сан. Помнишь песню тигра?

— Я помню.

Удар пришел словно бы ниоткуда, кулак Дожена вдруг очутился под его подбородком. Сэмьюэл отдернулся, весь похолодев, но рука только коснулась кожи. Мальчик даже не слышал, как японец подошел к нему.

Дожен медленно попятился.

— Время уже идти. Слушай хорошо. Он разжал руку и дунул на ладонь, как будто бы прогонял муху.

— Один только вещь плохо, Сэмьюэл-сан. Ты драться, кто-то ударит. Меня не ударит, «чикай», честь, тебе не ударить. Дожен учить весь день хорошо драться. Работать, работать, работать. Сэмьюэл-сан научится, как драться номер один. Затем ты уйти — «котсун»!

Он сложил ладони, издав резкий звук:

— Ты ударишь больно, ты прекратишь драться, ты один мертвая утка.

Сэмьюэл на это ничего не сказал. Он опустил голову и продолжал наждачной бумагой тереть дерево, думая о том, как сделать дыхание ровным и успокоиться.

— O'кей, — сказал Дожен. — O'кей. Однажды ты идти вниз в Китай-город, найти кто-нибудь ударить тебя.