Глава 3
– Не думал, что доживу до этого, – сказал Таддеус и швырнул на стол перед Рансомом тарелку подгоревшего, приправленного томатом бекона. – Не думал, что посажу за свой стол ублюдка.
Рансом подавил желание выбить ему пару зубов, и так основательно прореженных жизнью.
– Не твое дело, – сухо ответил герцог. – Я сделаю все как надо.
– Нет, как раз мое дело, чертов извращенец. – На столе со стуком появилась чашка мутного, чуть теплого чая. – Я о ней заботился, именно я. Мы с Теодором все эти годы, честь по чести… А потом явились вы, одетый с иголочки джентльмен, с хорошо подвешенным языком… Что она знала обо всем этом?.. Ни разу даже не видела такого развратника, ни разу. Вы просто похотливый сукин сын…
– Хватит! – От ледяного голоса Рансома даже сам король Георг замер бы как вкопанный. – Я же сказал, что все исправлю.
Таддеус резким движением поставил решетку с остывшими ломтиками поджаренного хлеба возле тарелки Рансома.
– Сделанного не воротишь, – мрачно сказал старик. – Хотел бы я знать, как вы все это теперь исправите.
– Я на ней женюсь.
Таддеус замер на полпути к кладовке.
– Женитесь? Теперь?
Рансом не ответил. Со злостью он жевал свой завтрак.
– Когда? – настойчиво спросил Таддеус.
– Когда получу разрешение.
– Епископ Регли живет рядом, в Барнстейпле. Вы можете добраться туда за полчаса.
Рансом почувствовал, что краснеет. Боже мой, именно Регли, один из ближайших дедушкиных друзей. Он представил себе, как станет рассказывать свою историю этому высокомерному упрямому церковнику, станет просить, умолять его выдать разрешение на женитьбу… Нет, даже думать о таком унижении было мучительно.
– Я съезжу за разрешением в Лондон, – сказал он и ощутил отвращение от необходимости оправдываться перед каким-то слугой, который сует нос не в свое дело.
Таддеус развернулся и прошаркал обратно.
– Так не пойдет, сэр.
– Отстань ты, чертов старик, – резко ответил Рансом.
– Чертов подлец, – вторя ему, пробормотал Таддеус.
Рансом отодвинул стул и прорычал:
– Я женюсь на ней, понимаешь ты?! Что еще тебе нужно?!
– Сегодня.
Рансом уставился на старика, челюсть его дрожала от сдерживаемого гнева. Таддеус стоял, выставив вперед горшочек с джемом. Приложив усилие и совладав с собой, Рансом опустил веки и посмотрел на стол. Он выбрал кусок хлеба, который раскрошился меньше других, и положил на свою тарелку. Секунду помедлив, Таддеус подошел и ложкой выложил на хлеб неаппетитный ком апельсинового джема.
– Она там, наверху, спит, как ягненочек, – сказал старик. – Как малое невинное дитя…
– Я поговорю с ней, когда проснется.
Таддеус плюхнул на хлеб еще один комок джема.
– …Никогда не знала матери, даже не помнит ее. Никогда и не жила даже по-человечески.
– Это я вижу, – язвительно заметил Рансом.
– Конечно, видите! – На хлеб плюхнулась третья ложка джема. – Вы, такой светский джентльмен, умело воспользовались невинной девушкой, которая вам доверяла.
Рансом подавил в себе желание сказать грубость. Еще одна ложка варенья, положенная поверх предыдущих, дрогнула и скатилась вниз, на почерневший бекон.
– Ее бедная мать, милая женщина, настоящая леди… сейчас, наверное, перевернулась в могиле. – Таддеус продолжал накладывать джем на тарелку Рансома. – Она лежала на смертном одре, и мы с Теодором обещали ей, что будем беречь малышку. Да мы и берегли ее, хорошо берегли, пока не появился мистер Вертихвост… – Варенье расползлось по всему бекону и стекало по сморщенной кожуре томата. – Появился, никого не спросив, и милую доченьку леди Кларесты сделал настоящей шл…
– Замолчи! – Отпихнув стул, Рансом вскочил на ноги. В неожиданно звонкой тишине это слово прозвучало угрожающе. – Если тебе дорога жизнь, старик, ты не станешь заканчивать эту фразу.
Таддеус выпрямился. Его лысая голова не доставала двух дюймов до плеча Рансома. Долгую секунду старик смотрел герцогу прямо в глаза, потом с яростью выгреб из горшочка весь оставшийся джем и размазал его по тарелке.
– Сами нагрешили, а угрожаете мне, – пробормотал он. – Давайте, давайте, прибейте меня, чтобы не слышать правды… Давайте, я не смотрю. Могу, если хотите, повернуться спиной, вот так. Моя старая шея треснет, как ветка, – это уж точно. Я даже и не почувствую ничего. Больше не нужно будет волноваться за бедную хозяйку, не нужно будет на коленях работать в огороде, не нужно…
– Прекратите, ради Бога! – Рансом швырнул на стол изорванную салфетку. – Пойдите и оседлайте мою лошадь. – Он отшвырнул ногой попавшийся на пути стул. – Хотя нет, лошадь лучше не трогайте. Помня вашу стряпню, можно предположить, что бедное животное начнет хромать еще до того, как я выеду за ворота.
– Куда вы едете? – спросил Таддеус. В его дрожащем голосе слышались и агрессия, и надежда.
– Я еду в Барнстейпл. Вернусь ближе к вечеру вместе с епископом.
Мерлин стояла у окна лаборатории и смотрела, как Рансом выезжает со двора.
Вот и все. Он уехал.
Его отъезд вызвал у нее странное чувство: и грустное, и бросающее в дрожь. Но не такое, как после смерти дяди Дориана, а гораздо хуже, потому что сейчас она знала, что и сама тоже в чем-то виновата. Наверное, в том, что оттолкнула этого человека, который ворвался в ее жизнь, словно молния, хотел подружиться с ней и помочь. Прошлой ночью, когда затих его странный сердитый смех, он так обнимал ее… А когда она проснулась, его уже не было рядом…
Она, как обычно, вымылась холодной водой. Хотя это утро было как раз не обычным, оно было утром после удивительного вечернего происшествия. Затем на цыпочках подошла к двери и услышала, как Рансом разговаривает внизу с Таддеусом. Она вдруг почувствовала, как сильно ей хочется снова его увидеть, прикоснуться к нему, услышать его смех.
«Мерлин, я люблю тебя. Ты мне веришь?»
Взгляд ее упал на подготовленные накануне стопки брошюр, перевязанные кожаными ремнями. Сначала она отсчитала ровно двенадцать дюжин, но затем добавила еще несколько штук в надежде, что его знакомства в научных кругах гораздо шире, чем он предположил во время вчерашнего разговора.
Но теперь он уехал. Мерлин закусила губу и потерла пальцем переносицу.
«Ладно, – подумала она, – может быть, я и сама разошлю их в университеты».
Резко зазвенел колокольчик на говорящей коробке, и Мерлин сглотнула подступивший к горлу комок. Он даже не взял с собой коробку – изобретение, ради которого специально и приезжал.
Колокольчик звякнул еще раз. Мерлин знала, это Таддеус. Больше просто некому. Она сидела и ждала, когда ему надоест звонить. Он всегда рано или поздно сдавался, а карабкаться по лестнице на антресоли ему не позволяли больные ноги. Поэтому здесь Мерлин ощущала себя совершенно свободной и могла без помех заниматься своей работой. Колокольчик замолчал, она соскользнула с табуретки и стала разбирать предметы, беспорядочно разбросанные по столу. Она искала листок с уравнениями, которые записала перед тем, как мистер Рансом так неожиданно ворвался в ее размеренную тихую жизнь.
В полдень она увидела, как Таддеус с подносом в руках проковылял через двор. Значит, ближайший час он будет занят Теодором, и Мерлин спустилась вниз, чтобы поесть в одиночестве. Почему-то ей не хотелось с ним разговаривать. Нет, только не сегодня. У нее не было сил слушать его вопросы: о том, кто это был у нее в гостях, почему не доели ужин, почему была смята постель в старой комнате дяди Дориана и почему постель в ее собственной спальне осталась нетронутой.
Мерлин нахмурилась, увидев залитую джемом тарелку, забытую посреди обеденного стола. Липкий след тянулся от нее по деревянной поверхности и заканчивался у смятой, стоящей домиком салфетки. Салфетка тихо похрустывала, и Мерлин подняла ее. Там, свернувшись, лежал ежик, сжимая в лапках кусочек измазанного джемом бекона.
– Не бойся, не отниму. Можешь открыть глазки, глупыш.
Но ежик никак не отреагировал на ее слова, и она вернула салфетку обратно. Через секунду тихое похрустывание послышалось вновь.
Мерлин отрезала себе хлеба и сыра и села. Все утро она сосредоточенно занималась распорками и стабилизаторами. Как здорово, что можно было забыть обо всем, спрятаться за решением хорошо знакомых задач, окунуться на время в стройный и красивый мир формул и цифр, где на каждый вопрос обязательно находится ответ, стоит только как следует поразмыслить.
И лишь теперь, снова вернувшись к реальности, она вдруг осознала, что во всем доме стоит мертвая тишина. Она отозвалась болью в сердце Мерлин. У нее перехватило дыхание, и непонятно откуда взявшиеся слезы покатились по щекам.
Она окинула взглядом завалы в углах столовой. У окна, прислоненный к стене, стоял воздушный змей, над которым она начала работать несколько месяцев назад. Рама, короткий хвост и гладкая шелковая ткань, аккуратно натянутая на каркас, напоминающий контуры изогнутых соколиных крыльев. Она знала, что змей прекрасно летает. Но так и не смогла понять почему.
Взгляд ее медленно скользнул от змея к недоделанному анемометру, который она собрала по чертежам сэра Фрэнсиса Бьюфорта. Маленькие чашечки при вращении должны были измерять скорость ветра. Почему она сделала два комплекта этих приборов, Мерлин не могла уже вспомнить, и этот вопрос снова и снова возникал в ее сознании.
Она поднялась из-за стола. Несколько минут, нахмурившись, постояла над змеем и анемометрами, а затем сгребла все в охапку и разложила прямо на обеденном столе. Найдя нужные инструменты, склонилась над змеем и принялась за работу. Мысли ее были сосредоточены на осуществлении одной неожиданно вспыхнувшей идеи.
Через полчаса все было готово. Строгие контуры змея дополнились новыми украшениями: по одному анемометру было прикреплено над каждым крылом и под ним. Ниже по центру – там, где у птицы должны быть ноги, – была натянута веревка. Полчаса сосредоточенной работы, и Мерлин смастерила блок для контроля угла наклона змея по отношению к оси. Она была довольна.
Аккуратно маневрируя, девушка с трудом протащила громоздкий аппарат через дверь и дальше по коридору, задержавшись только для того, чтобы сунуть в карман передника блокнот и карандаш. Она вышла во двор, и тут же змей был подхвачен случайным порывом ветра. Анемометры заработали.
Увидев, как они крутятся, Мерлин даже вскрикнула от радости. Ветер во дворе неожиданно затих, но она знала место, где он дует практически постоянно. Зажав змея под мышкой, она быстрым шагом вышла за ворота и направилась в сторону холма.
Уже почти совсем стемнело, когда она вернулась домой, волоча за собой змея. Мерлин ужасно устала, но была совершенно счастлива. Блокнот был заполнен результатами наблюдений. Она торопливо писала уравнения, зачеркивала, царапала новые. Она наблюдала за птицами и, вооруженная новыми знаниями, обращала внимание на то, чего не видела прежде, – на изгиб крыльев парящей птицы или резкое изменение угла их наклона по отношению к телу, когда птица садится на дерево. Взбудораженная этим открытием, она вошла во двор и прошла мимо стоявшего там экипажа, даже не заметив его.
Голос Рансома резко прервал ее мысли. Она подняла глаза, увидела, что он идет навстречу, и не смогла не поделиться удачей прошедшего дня:
– Мистер герцог! – закричала она. – Мистер герцог, у меня получилось! Вы не поверите, это же так просто! Угол изгиба крыла, вы понимаете? Я все-все записала и все измерила. Скорость ветра меняется вместе с углом, и соотношение этого угла с…
– Мерлин! – Его окрик прозвучал гораздо громче, чем этого требовало разделявшее их расстояние, и заставил ее осечься. Он схватил змея и отбросил хрупкую раму в сторону. Змей ударился о землю, его каркас треснул, лопнула шелковая ткань.
Рансом крепко сжал Мерлин за плечи, но она отвела свой взгляд:
– Вы сломали его…
– С тобой все в порядке? Ты не поранилась?
Мерлин оторвала взгляд от шелковых обрывков и посмотрела на него:
– Вы сломали его.
– Где ты была?! – кричал Рансом. – Ты запускала этого проклятого змея, а я с ума сходил, черт возьми. – Он потащил ее в сторону дома. – Я возвращаюсь и вижу, что в лаборатории теперь не просто беспорядок, она превратилась в настоящий бедлам. Твой драгоценный Таддеус получил по голове, а тебя и след простыл. Мои агенты обыскали уже половину графства. – Он продолжал тащить ее к дому. – Тебе же могли перерезать горло. Или сделать что-нибудь похуже… Гораздо хуже.
Мерлин, спотыкаясь, ковыляла рядом с ним и не могла думать ни о чем, кроме сломанного змея и его последних слов.
– Не понимаю, что может быть хуже, чем перерезанное горло?
Рансом еще сильнее сжал ее руку:
– Не понимаешь? Ну так я расскажу тебе, невинное дитя! Это изнасилование… – Он неожиданно замолчал, и даже в сумерках было заметно, как кровь прилила к его лицу. Герцог искоса взглянул на девушку: – Ну не важно. Приехал епископ.
– Епископ, – тихо повторила Мерлин. – Какой епископ?
– Какая разница какой? Регли.
– Но… он приехал к нам на ужин? Я думаю, вряд ли у нас хватит баранины…
– О Боже, нет, он не будет сидеть за вашим изысканным ужином, – отрезал герцог. – Он просто сделает дело и уедет.
Мерлин поджала губы, пытаясь понять, что происходит.
– Какое дело? – Вдруг она судорожно схватила ртом воздух и вцепилась ему в руку, переходя на бег. – Нет, только не Теодор! Нет, я не верю! Вы послали за священником для Теодора?!
Он остановился так резко, что Мерлин запуталась в юбках и упала бы, если б он не удержал ее за плечо.
– Теодор в том же состоянии, что и утром. Регли приехал, чтобы поженить нас.
– Поженить нас! – Она встряхнула головой. – Поженить нас с кем?
– Поженить нас друг с другом! – выкрикнул он.
Мерлин отшатнулась в сторону:
– П-поженить нас? Но…
– Уже поздно говорить «но». – Они вошли в дом и остановились в слабо освещенном коридоре. Только здесь Рансом наконец выпустил ее, и она выдохнула, потирая плечи и боясь даже взглянуть на него. Его ярость и раздражение были так неожиданны, что Мерлин никак не могла прийти в себя. Чем она могла так рассердить его?
И еще больше изумилась, когда он вдруг обхватил ладонями ее лицо, повернул к себе и срывающимся голосом, совсем не похожим на тот, каким только что ее отчитывал, сказал:
– Никогда больше так не делай, Мерлин. Никогда больше не пугай меня так.
– Вы сломали моего змея, – сказала она с дрожью в голосе.
Он поправил выбившуюся прядку ее темных волос. Она ждала, что он как-то ответит на обвинение, принесет какие-то извинения – но он, казалось, даже не слышал ее. Взгляд его скользнул ниже и задержался на ее губах, пальцы нежно, как перышком, гладили ее по щеке. Мерлин еле успела вдохнуть, перед тем как он мягко приник к ее губам.
Казалось, тепло наполнило ее изнутри, а колени вдруг настолько ослабли, что она уже не могла стоять на ногах, и он держал ее, легко прижимая к своему сильному телу. Она ощутила, как напряглись его бедра. На какое-то мгновение прошлая ночь молнией вспыхнула между ними, и Рансом отстранился.
– Скорее всего, я не буду очень сильно жалеть об этом, – печально прошептал он ей в висок. – Может быть, ты даже неплохо подходишь мне.
Мерлин с трудом разлепила потяжелевшие веки:
– Что?
– Давай. – Он мягко подтолкнул ее вперед. – Епископ ждет уже несколько часов.
Их появление в столовой оказалось довольно шумным: Рансом дернул за колокольчики, которыми уже давно никто не пользовался, те оборвались и со звоном рассыпались у его ног.
Высокий пожилой человек в белых чулках и черной рясе поднялся с кресла им навстречу, но Мерлин увидела только блестящую лысиной голову Таддеуса, замотанную окровавленной повязкой.
– Таддеус! Боже мой, что случилось? – Она освободилась от руки герцога и кинулась к слуге. – Какой ужас! На тебя упали старые подмостки в сарае? Прости меня, Таддеус. Я помню: я обещала их разобрать. И я собиралась разобрать, честное слово, но ты знаешь, сегодня днем мне пришла такая хорошая идея, что я побоялась ее упустить… понимаешь, если бы я кое-что не сделала сразу, то потом… понимаешь… я просто забыла.
– Да, вы забыли, – сказал Таддеус, когда она попыталась погладить его по плечу, и мягко отпихнул ее. – Забыли про них еще полгода назад. Но я не из-за этого сижу тут в этой короне! Какой-то чертов французишка, так сказал герцог, – он махнул рукой в сторону Рансома, – подкрался ко мне тихо, как ползучая змея. Мне очень жаль, мисс Мерлин, но он все разворотил в вашей комнате.
– Сейчас это не важно, – прервал его Рансом. – Епископ, разрешите представить вам мисс Мерлин Ламберн.
Мерлин взглянула на тощего священника. Он наблюдал за ней с грустью и мягким осуждением, как если бы она умерла и не была допущена в рай. Она с трудом сделала реверанс – впервые за долгое время.
Епископ склонил голову:
– Мне чрезвычайно приятно принести вам успокоение в трудный час, мисс Ламберн, провести священный ритуал и по воле Господа осенить благословением ваш союз.
Ничего не понимая, Мерлин бросила взгляд на герцога. Тот сжал губы от раздражения, но промолчал.
– Лучше поздно, чем никогда. – Таддеус ударил по столу и встал, лишь слегка пошатнувшись. – В этом я со священником согласен. Пойдемте скорее в комнату к Теодору и там заключим союз.
Рансом взял Мерлин под локоть и слегка подтолкнул к двери. Девушка не сдвинулась с места.
– Заключить союз! Таддеус, ты сошел с ума? Не говори, что ты поверил, будто я выхожу замуж!
– Конечно, выходите, мисс Мерлин. Почему же нет?
Она не знала, что ответить.
– Потому что я не могу. Я даже и не знаю никого, кто был бы замужем!
– Ладно, я думаю, герцог расскажет вам об этом все, что нужно. – Таддеус сдвинул брови. – Расскажет то, что не успел до сих пор.
Рансом сильнее сжал ее локоть.
– Помни о том, что разговаривать следует вежливо, – холодно заметил он, обращаясь к слуге. – А то может так случиться, что на нового хозяина ты работать уже не будешь.
– Уф-ф. Да бросьте вы петушиться, мистер Большой Пес. Это не по моей вине ей нужно теперь замуж. К тому же она ни слова не поняла из сказанного, ясно, как Божий день.
Епископ прокашлялся:
– Наверное, мне стоит поговорить с мисс Ламберн наедине. Мне кажется, что она действительно не понимает всей серьезности ситуации.
Пальцы Рансома до боли сдавили локоть Мерлин:
– Надеюсь, епископ, я выразился ясно. Мисс Ламберн не может быть подвергнута ни малейшему обвинению. Она – абсолютная невинность.
– Хорошо сказано, дорогой герцог. – Епископ смотрел на Рансома с укоризной. – Безусловно, вся ответственность ложится на вас. И все же, как друг семьи и вашего покойного деда, я надеюсь, что вы позволите мне высказаться. Мисс Ламберн требуется, чтобы кто-то помог ей и разъяснил, как себя вести в этой деликатной ситуации. И этим человеком не можете быть вы.
Мерлин ощутила, как пальцы герцога дрогнули, и в ожидании закусила губу. Она боялась, что он снова начнет кричать, – в том, как судорожно он сжимал ее руку, чувствовалась нарастающая ярость. Но он вдруг отпустил ее. Мерлин услышала его глубокий вздох, затем он тронул ее плечо, развернул лицом к себе и осторожно погладил по щеке.
– Хорошо, Чара. Я подожду снаружи. Вместе с Таддеусом.
«Зря пошел на все эти уступки, – с горечью подумал Рансом, лежа без сна и вглядываясь в нависавший над ним балдахин. – Она могла бы сейчас лежать рядом, в этой же постели, где они еще вчера занимались любовью, если бы Регли не устроил балаган».
Судя по всему, старый епископ слишком усердно взялся за исправление ситуации. В итоге Рансом остался в одиночестве, Мерлин удалилась в свою спальню, Таддеус стоял на страже у ее двери, а епископ спал в соседней комнате, чтобы сохранить хотя бы видимость приличий.
И что хуже всего, этот священник обращался с Рансомом как с обычным прихожанином и потребовал подтвердить, что тот действительно испытывает искреннюю привязанность к женщине, на которой решил жениться. Старый церковник явно теряет рассудок. Подтвердить, что он любит Мерлин! Черт возьми, и когда это, интересно, он успел бы ее полюбить, если только вчера впервые увидел девушку?!
Нет, он всего лишь хотел исполнить свой долг. Но, честно говоря, дело было не только в этом. Просто он уже устал от куртизанок и любовниц, от их ревности, пустых расходов, мелочных обид – всего, что приходилось терпеть ради удовлетворения физических потребностей. В последнее время это все больше раздражало его, и он стал больше времени проводить в правительственных учреждениях, а не в борделе. Без сомнения, именно поэтому на него так повлиял этот проклятый афродизиак.
Рансом по-прежнему настолько сильно желал Мерлин, как если бы чертово зелье все еще действовало. Ему очень трудно было себя контролировать. Если честно, ему это и не удавалось. Он лежал, разгоряченный и жаждущий, и слава Богу, что Таддеус и епископ, как старые девы, неусыпно охраняли покой Мерлин. Если бы не они, понял Рансом с унизительной ясностью, недолго бы он боролся со своими желаниями.
Рансом отбросил одеяло и встал. Начал ходить взад-вперед, но сильно ударился босой ногой о какой-то резной сундук, и желание двигаться пропало. Он был зол на Таддеуса, который оставил крошечный огарок свечи – его едва хватило, чтобы раздеться и лечь. Наверное, старик думал, что без света Рансом не захочет никуда выходить и будет вынужден остаться в комнате.
Свет луны пробился сквозь занавески. Рансом слегка сдвинул в сторону пахнувшую плесенью парчу и изучающе посмотрел в открытое окно. По земле стелился плотный туман, создавая иллюзию неровного пола всего в паре футов под окном. Он знал, что это лишь видимость – расстояние до брусчатки было гораздо больше, чем казалось, – но это ощущение близости успокоило его. Рансом жил, постоянно скрывая свой страх высоты. Он не мог избавиться от него, но стремился хотя бы внешне его не выдавать. Он сумел так организовать свою жизнь, чтобы уменьшить эту проблему до уровня мелкого неудобства. Он не вспоминал об этой слабости месяцами, и теперь старался не обращать внимания на появившиеся вновь неприятные ощущения.
Он стоял, подняв руки вверх и держась ими за наличники окна. Легкий бриз ласкал обнаженное тело. Увы, прохладный ночной воздух не смог остудить его пыл и страсть.
Мерлин – самое загадочное, самое очаровательное существо из всех, кого он встретил за свою жизнь. На нее не действовала ни одна из его годами отработанных тактик – ни уговоры, ни искушение, ни давление. Он не сомневался, что смог бы сломить ее, если бы всерьез захотел, только этот вариант был ему не по душе. Несмотря на то что он не мог позволить себе с ней лишних сантиментов, сильное давление в конкретной ситуации он применил бы только в случае, если речь зашла бы о жизни и смерти.
Рансом обернулся назад, посмотрел в сумрак комнаты. Возвращаться обратно в постель, где все это случилось, не хотелось. Он запрыгнул на подоконник и сел, прислонившись спиной к каменной стене. Занавеска вернулась на прежнее место, скрывая его в прохладном и тесном пространстве между стеклом и тканью.
Он запрокинул голову, размышляя над иронией судьбы. Самый завидный вдовец на территории королевства: богатый, титулованный, обладающий властью и привлекательной внешностью, – и получил категорический отказ из-за какого-то сломанного змея. Наверное, это смешно. Рансом попробовал рассмеяться, но получившийся звук походил скорее на стон. Епископ пугал Мерлин расплатой за грех и порицанием общества, Таддеус назвал ее дурой с куриными мозгами, сам он испробовал все средства убеждения: от нежных комплиментов и до страстного поцелуя, при воспоминании о котором у Рансома засосало под ложечкой.
И все впустую. Мерлин всех выслушала, а потом повернулась к нему и вновь спросила, зачем он сломал ее змея.
Да, он совершил, наверное, роковую ошибку, хотя до сих пор так и не понял, в чем она заключалась. Он извинился за испорченного змея, объясняя случившееся боязнью за Мерлин и своей неловкостью. Он обещал подарить ей сотню таких змеев, которые будут не хуже сломанного.
– Но это же был мой эксперимент, – серьезно ответила она.
– Змей – эксперимент? – Возможно, в его голосе послышалось недоумение.
– Да, – сказала она. – Теперь я знаю, как полететь.
Посмеиваясь про себя над Мерлин, он решил, что сейчас лучше промолчать. Пару секунд она смотрела на него долгим, пронзительным взглядом дымчато-серых глаз, который, казалось, проникал в самое сердце. А потом произнесла:
– Я не могу выйти за вас замуж.
Рансом стиснул зубы и закрыл лицо руками. Эта неудача огорчила его. Он никогда не любил проигрывать, а сейчас, мучимый еще и физической страстью, переживал поражение особенно болезненно. Таким оскорбленным, рассерженным и уязвимым он не чувствовал себя очень давно. Пожалуй, с тех пор, как его незаслуженно обвинили в списывании спряжения латинских глаголов с учебника младшего брата.
Рансом откинулся назад и прикрыл глаза. Боже, как он устал. Он попробовал расслабиться, выкинуть все из головы – и незаметно заснул. Ему приснились латинская грамматика и воздушные змеи, которые врезались в землю и больше не могли летать.
Когда он проснулся, в комнате было тихо, луна уже зашла, а туман рассеялся. Рансом снова задремал. На этот раз ему приснился кошмар: будто он летел на воздушном змее, который поднимался все выше и выше, на страшную высоту, с которой даже не было видно земли, и вдруг змей исчез, а он начал падать. Он хотел закричать, но даже не мог вдохнуть, чтобы набрать в легкие воздуха, и не было никакой надежды спастись…
Рансом пробудился, дрожа, в холодном поту. Щека упиралась в прохладные ромбы оконных стекол. Задержав дыхание, он облокотился о стекло и металлическую раму и слушал, как стучит сердце. Был и какой-то другой звук, который сначала казался эхом этого стука, неотъемлемой частью ночного страха. Рансом медленно выдохнул. С первым осознанным вдохом разум и тело его окончательно проснулись. Он замер. Кровь тяжело застучала в висках, но эти удары не заглушали тех, других звуков.
Это были шаги. В комнате находился кто-то еще. И неподвижный воздух вдруг наполнился запахом эфира.
